Я стояла у плиты и резала помидоры для салата. Нож скрипел по доске — раз, два, три. Механически. Как всегда по субботам.
— Олюшка, ну ты как всегда всё по высшему разряду сделай! — крикнул Виктор из коридора, натягивая рубашку. — Коллеги придут через час, я же говорил!
Говорил. Вчера вечером. Между делом. «Олюш, завтра человек пять придёт, ты уж постарайся». И всё. А я с утра мету, мою, режу, варю. Потому что «постарайся» — это значит, чтобы стол ломился, чтобы все ахнули, чтобы его жена — молодец.
Я посмотрела на разделочную доску. Помидоры, огурцы, зелень. Всё нарезано. Мясо в духовке. Картошка почищена. Стол накрыт белой скатертью, которую я гладила ещё вчера вечером. Но что-то внутри меня вдруг сжалось и треснуло. Как старая резинка, которую слишком долго растягивали.
— Если ты приглашаешь гостей, пусть они сами себе готовят, — сказала я. Голос прозвучал странно — устало и спокойно одновременно.
Виктор замер в дверях. Галстук в руках, рубашка наполовину заправлена.
— Что? — Он улыбнулся, будто не расслышал. — Ты чего?
— Я устала, Витя. Очень устала.
Я сняла фартук, положила его на стол и пошла в спальню. Закрыла дверь. Села на кровать. Руки дрожали — не от злости, от удивления перед самой собой. Я правда это сказала? Вот так просто взяла и сказала?
За дверью послышались шаги, потом голос мужа:
— Оль, ну ты чего? Перебесишься — выходи. Гости же скоро!
Я не ответила. Лежала и смотрела в потолок. Там, в углу, паутина. Надо бы убрать. Всегда надо что-то убрать, помыть, приготовить. А когда остановиться? Когда просто сесть и подумать — а я-то чего хочу?
Минут через десять раздался звонок в дверь. Голоса, смех, шутки. «Где хозяйка?» — «Олька, выходи!» Я лежала на кровати и смотрела в потолок. Сердце колотилось, но я не шла.
Потом стало тихо. Потом снова шум — кто-то ронял посуду, кто-то ругался вполголоса. Виктор пытался что-то организовать. Я представила его лицо — растерянное, красное. Он не умел. Никогда не приходилось.
Через полчаса услышала, как кто-то неуверенно включил духовку. Потом звон тарелок. Мужской голос: «Витёк, а где у тебя соль?» Смех. Неловкий такой, натянутый.
В дверь постучали тихонько.
— Оль, ты чего вообще? — Виктор говорил уже не весело. — Люди пришли, а тут… салаты не заправлены даже! Ты меня подставила!
Я встала, открыла дверь.
— Подставила? — Я смотрела на него, и он отвёл глаза. — Я что, официантка у тебя? Ты пригласил — ты и занимайся.
— Но ты же всегда…
— Всегда. Да. А теперь нет.
Он стоял, открыв рот. Потом развернулся и ушёл. Я закрыла дверь и снова легла. Слышала, как он что-то бормочет гостям, как они пытаются помочь, как кто-то шутит: «Ну что, Витёк, на холостяцкую жизнь перешёл?»
Гости уехали быстро — видимо, почувствовали напряжение. Когда за последним закрылась дверь, Виктор вернулся на кухню. Я сидела за столом с чашкой.
— Ты меня опозорила, — сказал он тихо.
— А ты меня за кого держишь? — Я подняла на него глаза. — Я тоже человек, Витя. Устаю. Хочу отдыхать. Хочу, чтобы меня спрашивали, а не сообщали за день до гостей.
— Это эгоизм, — выдохнул он.
— Нет. Это уважение к себе.
— А семья? Обязанности?
— А муж? Партнёрство? — Я встала. — Сколько можно? Двадцать лет я всё делаю. Для тебя, для детей, для твоих родителей. А когда для меня?
Мы смотрели друг на друга. Он молчал. Я взяла сумку и позвонила Татьяне.
— Можно к тебе? — Голос дрожал.
— Приезжай, — сказала она без вопросов.
Татьяна открыла дверь, обняла меня и затащила на кухню. Налила чай, достала печенье. Села напротив.
— Рассказывай.
Я рассказала. Всё. Как устала, как больше не могу, как страшно было сказать то, что сказала. Как Виктор смотрел на меня — будто я предала его.
Татьяна слушала, кивала, а потом сказала:
— Оль, а ты знаешь, в чём твоя проблема? Ты боишься, что если не будешь полезной — тебя не будут любить. Ты думаешь, любовь надо заслужить. Готовкой, уборкой, улыбкой. А попробуй просто быть собой. Без всего этого.
Эти слова засели в голове. Ночью я не спала. Думала. О том, сколько лет я делала всё для всех. Для мужа, для детей, для свекрови, которая каждый раз находила, к чему придраться. «Оля, а почему котлеты не такие пышные?» «Оля, а пол ты когда мыла?» И я терпела. Улыбалась. Исправляла.
А что для себя? Когда последний раз я отдыхала просто так? Без чувства вины, что где-то что-то не доделано?
На второй день позвонил сын Денис. Он учится в другом городе, звонит редко. Занят.
— Мам, как дела? Папа сказал, ты у Татьяны.
И я вдруг заплакала. Сама не ожидала. Рассказала ему всё — и про гостей, и про усталость, и про то, что не знаю, что делать дальше.
Денис молчал. Потом тихо спросил:
— Мам, а зачем ты столько лет терпела?
Я замерла. Зачем? А правда — зачем?
— Не знаю, — честно призналась я. — Думала, так надо. Что жена должна. Что мать обязана.
— Пап надо учить уважать тебя, — сказал Денис. — Мам, я ж помню, как ты всегда всем угождала. А ведь ты имеешь право сказать «нет». Это нормально.
После этого разговора что-то во мне окончательно щёлкнуло. Я вернулась домой. Виктор был на работе. Квартира пустая, тихая. Я прошлась по комнатам. Везде чисто — я же убирала перед гостями. Только на кухне стояла немытая посуда с того злополучного вечера. Он даже не помыл.
Я взяла лист бумаги и написала крупными буквами:
«Гости в субботу? Хорошо. Составь меню и список продуктов. Я в этот раз отдохну».
Приклеила на холодильник.
Вечером Виктор пришёл, прочитал и нахмурился.
— Оля, ну хватит дуться.
— Я не дуюсь. Я серьёзно. Хочешь гостей — делай сам. Или мы делаем вместе. Но я больше не служанка.
Он стоял, смотрел на меня, потом сел за стол.
— Я не умею готовить, — пробормотал он.
— Научишься. Мне тоже когда-то было сложно. Думаешь, я родилась с поварёшкой в руках?
Он вздохнул. Помолчал. Потом сказал:
— А если гости увидят, что я не справляюсь?
— Пусть видят. Ты человек, а не робот. Имеешь право учиться.
Утром в субботу он встал раньше меня. Я проснулась от звуков на кухне. Вышла — а он стоит с телефоном, читает какой-то рецепт. На столе — листок с меню.
— Я думал, может, сделать запечённую курицу с картошкой, — сказал он неуверенно. — И салат какой-нибудь простой.
— Отличная идея, — кивнула я.
Он поехал в магазин. Вернулся с пакетами, начал готовить. Я помогала — советовала, подсказывала. Но не делала за него. Он резал криво, ругался, пыхтел. Дважды спрашивал: «А сколько соли?», «А когда переворачивать?»
Я сидела за столом с книгой и улыбалась. Он был смешной — весь в муке, с красным лицом, растерянный. Но старался.
— Оль, а как узнать, что курица готова?
— Проткни ножом. Если сок прозрачный — готова.
Он протыкал, смотрел, кивал. Сосредоточенный такой, серьёзный. Будто экзамен сдаёт.
К вечеру всё было готово. Стол накрыт. Не идеально, конечно. Салат немного пересолен, картошка местами подгорела. Но еда была. Он сам её сделал.
Когда пришли гости, я сидела в гостиной с бокалом вина. Красивая, спокойная, отдохнувшая. Надела любимое платье, накрасилась. Виктор суетился, накладывал, предлагал добавки.
— Витёк, да ты у нас повар оказался! — засмеялся кто-то из коллег.
— Это не я, — сказал муж, покосившись на меня. — Это мы с Олей. Она учила.
Я подняла бокал.
— За семейный труд, — улыбнулась я.
Гости засмеялись, поддержали тост. Один из них сказал:
— Оля, вы отлично выглядите. Прямо сияете.
— Спасибо. Я отдохнула, — ответила я честно.
Вечером, когда все разошлись, мы мыли посуду вместе. Молча. Он мыл тарелки, я вытирала. В какой-то момент он сказал:
— Оль, прости. Я правда не понимал.
— Понимаешь теперь?
— Да. — Он повернулся ко мне. — Ты была права. Я привык, что ты всё делаешь. Думал, это само собой. А ведь ты… — Он запнулся. — Ты имеешь право отдыхать. И выбирать.
Я обняла его.
— Спасибо.
Мы стояли так, посреди кухни, и я чувствовала, что что-то изменилось. Не сразу, не мгновенно. Но изменилось. Он меня увидел. Не как хозяйку, не как жену-помощницу. А как человека. Такую же, как он. Уставшую. Живую.
И знаете, что? Впервые за много лет я почувствовала себя счастливой. Не потому что всё идеально. А потому что я позволила себе быть несовершенной. И меня всё равно любят.
Не за то, что я делаю. А за то, кто я есть.
