— Галина Петровна, ну какая грядка? Вы же современная женщина, а рассуждаете как при крепостном праве.
Вадим поправил солнцезащитные очки, не вставая с шезлонга. Его большой палец лениво скользил по экрану смартфона — вверх, вниз, лайк, скролл.
— Вадим, там всего-то три метра вскопать. У меня спина после вчерашних закаток не разгибается, а чеснок надо посадить, пока луна в фазе.
— Луна в фазе, — хмыкнул зять, не отрывая взгляда от телефона. — Давайте посчитаем математически. Мой рабочий час, даже в выходной, стоит пять тысяч рублей. Если я сейчас встану, переоденусь, возьму лопату… это минимум час.
Вам эти три килограмма чеснока встанут в пять тысяч. Не рентабельно. Вам дешевле местного дядю Васю за бутылку нанять. Это называется делегирование.
Галина Петровна молча вытерла руки о передник. На переднике цвели подсолнухи, уже выцветшие от бесконечных стирок.
— Дядя Вася третий день в запое, — тихо сказала она. — А делегировать боль в пояснице у меня пока не получается.
Она развернулась и пошла к сараю. Лопата была тяжелая, с налипшими комьями суглинка.
В свои шестьдесят два года Галина, бывшая старшая медсестра хирургического отделения, знала о человеческой анатомии всё. И сейчас её собственная анатомия кричала, что третий позвонок поясничного отдела держится на честном слове и обезболивающей мази.
Это было их третье лето в таком режиме. Раньше Галина думала, что «дача для внуков» — это радость. Теперь она понимала: это вахта.
Подготовка к приезду «дорогих гостей» начиналась за неделю. Пенсия Галины Петровны — двадцать одна тысяча четыреста рублей — к июню превращалась в стратегический, но скудный ресурс.
Чтобы прокормить дочь, зятя и двух семилетних близнецов, требовалась финансовая акробатика.
В прошлый вторник она сняла с накопительного счета пятнадцать тысяч. «На проводы», как шутила соседка. «Резервный фонд», как поправляла сама Галина.
Список покупок выглядел как смета небольшого ресторана:
— Йогурты для мальчиков (только без сахара, у них диатез);
— Стейки для Вадима («Галина Петровна, ну не свинину же, холестерин!»);
— Бутылка для Лены (красное, сухое, не дешевле тысячи, иначе голова болит);
— Творог, сметана, молоко — только с рынка, магазинное они не едят.
«Мы едем к тебе на витамины, мам!» — радостно кричала Лена в трубку неделю назад. — «Мальчишкам нужен воздух, а Вадиму — перезагрузка. Он так выгорел на работе».
Галина вздохнула, вонзая лопату в сухую землю. «Выгорел». Красивое слово. У неё в отделении хирурги стояли у стола по двенадцать часов, когда привозили пострадавших после крупных происшествий.
Они не выгорали. Они просто седели к сорока годам и молча курили на пожарной лестнице. А Вадим выгорает от кондиционера и совещаний в «Зуме».
— Бабушка! — звонкий крик Артема разорвал тишину. — Мы есть хотим! А где блинчики? Мама сказала, ты сделаешь!
Галина Петровна воткнула лопату, выпрямилась, привычно положив ладонь на поясницу, и посмотрела на часы. Одиннадцать утра. «Городские» проснулись.
На кухне царил хаос, какой бывает только после нашествия Мамая или любимых родственников. На столе — лужицы пролитого кофе, крошки от печенья, открытая и заветренная пачка масла.
Лена сидела за столом в шелковой пижаме, помешивая ложечкой остывший чай.
— Мам, ну чего ты там копаешься с утра пораньше? — дочь зевнула, не прикрывая рта. — Мы проснулись, а на столе пусто. Ты же знаешь, Вадик любит омлет с помидорами сразу со сковородки.
— Доброе утро, дочка. Я вообще-то с шести утра на ногах. Помидоры полила, огурцы собрала, парник открыла.
— Ой, опять ты начинаешь свой подвиг разведчика, — Лена поморщилась. — Мы же просили: не надо надрываться. Отдыхай. Мы приехали общаться, а ты вечно кверху… спиной на грядках.
Галина подошла к плите. Привычным движением разбила четыре яйца.
— Лена, чтобы на столе были помидоры «сразу с грядки», над этой грядкой нужно постоять. Сами они только гниют.
— Ну так не сажай! — Лена раздраженно отставила чашку. — Мам, двадцать первый век. Всё можно купить. Вон, доставка «ВкусВилл» даже сюда возит.
— Возит, — спокойно согласилась Галина, нарезая упругий, пахнущий солнцем томат. — Только помидоры там по четыреста рублей за килограмм. А у меня их три ведра в неделю. И в три раза вкуснее. Посчитай разницу.
Лена закатила глаза. Этот жест она сохранила с подросткового возраста — тогда он означал «предки тупят», сейчас — «старость не радость».
— Вечно ты всё сводишь к деньгам. Мы тебе мало помогаем? Вадим вон интернет тебе оплатил на год.
— Оплатил, — кивнула Галина. — Чтобы он мог работать из беседки.
В кухню ввалился Вадим. В шортах, с голым торсом, полотенце на шее. Выглядел он, надо признать, неплохо — спортзал три раза в неделю давал результат.
— О, завтрак! — он потер руки. — Галина Петровна, а кофе есть? Только не растворимый, умоляю. В турке. С кардамоном, как я люблю.
Галина молча достала турку. Она не была прислугой. Она была хозяйкой, принимающей гостей. Но грань эта стиралась с каждым днем их двухнедельного отпуска.
Дни сливались в один бесконечный конвейер.
Утро: завтрак на пятерых (каша детям, омлет зятю, тосты дочери). Посуда.
День: суп (обязательно свежий). Второе. Салат. Компот (три литра улетали за час). Посуда.
Вечер: мангал. Тут, конечно, царил Вадим.
— Женщины, отойдите от огня! — командовал он, поливая угли розжигом. — Мясо не терпит женских рук.
Это был его звездный час. Он стоял с шампурами, важный, как дирижер. А Галина в это время на кухне:
— мыла овощи;
— резала зелень;
— варила молодую картошку;
— делала соусы;
— накрывала на стол в беседке;
— вытирала пролитый близнецами сок.
Когда все садились ужинать, Вадим торжественно выкладывал мясо на блюдо:
— Ну, пробуйте! Маринад — мой авторский.
— Божественно, милый! — восхищалась Лена. — Мам, ну скажи, у Вадика талант?
— Талант, — соглашалась Галина, незаметно массируя колено под столом. — Очень вкусно.
После ужина все расслабленно откидывались на спинки стульев. Соловьи пели, комары звенели.
— Как же хорошо на природе, — вздыхал Вадим, ковыряя в зубах зубочисткой. — Вот это я понимаю — жизнь. Тишина, воздух. Не то что в городе. Галина Петровна, вы счастливый человек. Живете тут, как у Христа за пазухой. Ни тебе пробок, ни дедлайнов.
— Да, — тихо говорила Галина, глядя на гору грязных тарелок, возвышающуюся на краю стола. — Сплошной курорт.
— Мам, ты посуду в посудомойку закинь, ладно? — бросала Лена, обнимая мужа. — Мы пойдем прогуляемся до речки, пока закат.
— У меня нет посудомойки, Лена.
— Да? — искренне удивлялась дочь, словно забывала об этом каждый раз. — Ой, точно. Ну, тогда замочи, завтра помоешь. Не будь перфекционисткой.
Они уходили, обнявшись, молодые и красивые. А Галина Петровна оставалась один на один с «курортом». Воду нужно было греть — бойлер старенький, на такой объем посуды не хватало. Она грела чайники, лила «Фейри» и думала.
Думала не о том, что они плохие. Нет, дети как дети. Современные. Думала она о том, что её любовь превратилась в какую-то странную валюту, курс которой падает с каждым днем. Она вкладывает труд, время, здоровье, а в ответ получает снисходительное «не суетись».
Перелом случился за три дня до их отъезда.
Сломался насос в скважине. Вода перестала идти в дом.
— Вадим, — Галина подошла к зятю, который увлеченно смотрел какой-то вебинар в наушниках. — Воды нет. Насос, похоже, сгорел или контакты отошли. Посмотришь?
Вадим снял один наушник. Лицо его выражало вселенскую скорбь от того, что его отвлекли от познания истины.
— Галина Петровна, я в насосах не разбираюсь. Я гуманитарий с экономическим уклоном.
— Там просто крышку открутить и посмотреть, есть ли напряжение. У тебя же руки мужские.
— Руки мужские, но заточены под клавиатуру, — усмехнулся он. — Вызовите мастера. В чем проблема?
— Мастер из райцентра поедет только завтра. И возьмет за вызов три тысячи. А нам воду для туалета и кухни сейчас нужно.
— Ну, потерпим до завтра. Купим пятилитровки в магазине.
— Вадим, мне нужно полить огурцы. Они сгорят. И помыть детей.
— Ой, Галина Петровна, вечно вы драматизируете. Огурцы, дети… Ничего с вашими огурцами не случится за день.
Он вернул наушник на место. Разговор был окончен.
Галина Петровна постояла минуту, глядя на его широкий затылок. Потом молча пошла в сарай. Достала старый, еще советский, ручной инструмент мужа. Нашла отвертку, тестер.
Она провозилась в кессоне — сырой бетонной яме — полтора часа. Сбила костяшки пальцев, испачкалась в масле, сломала ноготь под корень. Оказалось, просто окислился контакт. Зачистила, прикрутила. Вода пошла.
Когда она вылезла из ямы, грязная, потная, с трясущимися руками, на веранде пили чай.
— О, вода появилась! — крикнула Лена. — Мам, это ты мастера вызвала? Оперативно! А мы тут тортик разрезали, иди скорее, пока Артем всё не съел.
Галина прошла мимо веранды, не поворачивая головы.
— Я не хочу торт, — бросила она сухо. — Я хочу в душ.
В душе она плакала. Первый раз за всё лето. Не от обиды. От злости на саму себя. За то, что воспитала дочь, которая не видит маму, а видит прислугу.
За то, что позволяет этому сытому, самодовольному мужчине считать её труд чем-то само собой разумеющимся, бесплатным приложением к свежему воздуху.
«Час стоит пять тысяч», — всплыло в голове. — «Экономически нецелесообразно».
— Хорошо, — прошептала Галина Петровна, смывая с себя грязь и слезы. — Будет тебе экономика. Будет тебе, зятек, полный хозрасчет.
Она вышла из душа в свежем халате, с замотанной полотенцем головой. Взгляд её изменился. Исчезла мягкая бабушкина суетливость.
Появился тот самый холодный, оценивающий прищур, которого боялись интерны в хирургии двадцать лет назад.
— Мам, ты чего такая серьезная? — спросила Лена, облизывая ложку.
— Устала, — спокойно ответила Галина. — Собирайтесь потихоньку. Вам послезавтра ехать. Я банки приготовила.
— О! Банки! — оживился Вадим. — Тещины огурчики — это святое. И лечо, надеюсь, сделали? То остренькое?
— Сделала, Вадим. Всё сделала. По высшему разряду.
Она улыбнулась. Но улыбка эта не коснулась глаз. План уже созрел.
Воскресное утро выдалось суетливым. Вадим укладывал вещи в багажник своего кроссовера с видом тетрис-мастера.
— Лена, куда ты пихаешь чемодан? Там же банки! Разобьем — грех на душу возьмем.
Он любовно похлопал по картонной коробке. В ней, переложенные газетами, звенели три литра маринованных огурцов, пять банок лечо и бесценное клубничное варенье.
Рядом примостился мешок картошки — мытой, отборной, которую Галина Петровна копала вчера вечером, пока «молодежь» смотрела сериал.
— Тещенька, а кабачки? — крикнул Вадим, вытирая пот со лба. — Вы говорили, икра есть кабачковая.
— Есть, Вадим. На веранде стоит, — отозвалась Галина. Она сидела в плетеном кресле и, нацепив очки, что-то внимательно считала в блокноте.
Когда багажник был забит под завязку так, что пришлось убрать ограничитель, Вадим довольно отряхнул руки. Он был сыт, загорел и доволен жизнью. Две недели «ол инклюзив» по-деревенски прошли успешно.
Он подошел к теще, достал влажную салфетку и начал протирать пальцы.
— Ну, Галина Петровна, спасибо за приют. Отдохнули душевно. Детям тут раздолье, конечно.
— На здоровье, — не отрываясь от блокнота, ответила Галина.
Вадим замялся. Он переглянулся с Леной, которая уже усаживала близнецов в детские кресла.
— Галина Петровна, тут такое дело… — он сделал паузу, подбирая слова. — Мы когда ехали, два раза заправлялись. И сейчас обратно ехать. Бензин нынче, сами знаете, кусается. А мы всё-таки вас проведать, внуков привезти… В общем, не могли бы вы поучаствовать? Чисто символически. Две тысячи рублей.
Галина Петровна медленно подняла голову. Сняла очки. Посмотрела на зятя долгим, немигающим взглядом. В воздухе повисла звенящая тишина, в которой было слышно, как жужжит муха, бьющаяся о стекло веранды.
— Две тысячи? — переспросила она ровным голосом.
— Ну да. На бензин. Мы ж к вам мотались, — Вадим улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой, которой обычно умасливал клиентов. — Семейный бюджет, сами понимаете, трещит.
Галина Петровна молча открыла кошелек. Достала две оранжевые купюры по тысяче рублей. Протянула зятю.
— Держи, Вадим. Справедливо.
Вадим просиял, пряча деньги в карман шорт.
— Вот спасибо! Я знал, что мы договоримся. Ну, мы поехали?
— Подожди, — голос Галины стал твердым, как хирургическая сталь. — Мы еще не закончили. Присядь-ка на дорожку. И ты, Лена, подойди.
Они сели за тот самый стол, где вчера ели шашлык. Галина Петровна положила перед собой блокнот, калькулятор (старый, с большими кнопками) и ручку.
— Поскольку, Вадим, ты у нас сторонник рыночных отношений и строгого учета рабочего времени, я решила перенять твой передовой опыт. Делегирование, оптимизация, рентабельность. Всё как ты учил.
Она открыла блокнот.
— Я тут составила смету за ваш двухнедельный заезд. Цены брала средние по рынку, даже чуть ниже, как для родственников. Скидка за лояльность, так сказать.
Вадим хмыкнул, еще не чуя беды. Лена напряглась.
— Мам, ты чего? Это шутка?
— Какие шутки, доча? Чистая математика. Слушаем.
Галина начала читать, водя пальцем по строчкам:
— Пункт первый. Проживание. Аренда загородного дома с удобствами, три спальных места. Две недели. Учитывая сезон и экологически чистый район, 3000 рублей в сутки. Итого: 42 000 рублей.
— Мам! — взвизгнула Лена. — Это же твой дом! Мы твои дети!
— Тихо, — Галина подняла ладонь. — В отеле вы бы заплатили в три раза больше. Идем дальше.
Пункт второй. Питание. Полный пансион. Завтрак, обед, ужин, перекусы. Продукты фермерские, экологические. Я посчитала только себестоимость продуктов и готовку.
Услуги повара 4-го разряда — 2000 рублей в день. Продукты — по чекам и рыночной стоимости овощей с грядки. Помидоры «Био» в Москве по 450? У меня по 300. Итого за питание и работу повара: 56 000 рублей.
Вадим перестал улыбаться. Его лицо пошло красными пятнами.
— Галина Петровна, это цирк какой-то. Вы нам счет выставляете? За суп?
— За суп, Вадим. И за стейки твои, которые я мариновала, пока ты спал. Слушаем дальше.
Пункт третий. Услуги няни. Двое гиперактивных детей. Присмотр 24/7, игры, стирка детского белья. Средняя ставка няни — 300 рублей в час. Я беру по минимуму, только за активные часы, когда вы спали или «гуляли на речке». 5 часов в день. Итого: 21 000 рублей.
Галина перевернула страницу.
— Дополнительные услуги. Стирка и глажка взрослого белья (5000 р). Уборка помещений после гостей (клининг) — 3000 р. Консультации по садоводству (бесплатно, это бонус). Амортизация сантехники, которую я чинила сама, потому что у специалиста час стоит пять тысяч — 1500 рублей за детали.
Она звонко щелкнула кнопкой «Равно» на калькуляторе.
— Итого: 128 500 рублей.
Она посмотрела на ошарашенного зятя.
— Но я же не зверь. Я помню про бензин. Вычитаем твои две тысячи, которые я тебе только что отдала.
Галина что-то черкнула в блокноте и развернула его к Вадиму.
— К оплате: 126 500 рублей. Можешь переводом на карту Сбера, телефон привязан.
Тишина была такой плотной, что казалось, ее можно резать ножом вместо того самого мяса.
— Вы… вы с ума сошли? — прошептал Вадим. — Мы семья!
— Семья? — Галина Петровна встала. Она казалась выше ростом. — В семье, Вадим, не выставляют счет матери за бензин, когда везут ей внуков. В семье не говорят «мой час стоит дорого», когда мать просит помощи. В семье, если уж мы заговорили о рынке, действует бартер: забота на заботу.
А у нас с вами игра в одни ворота. Я для вас — бесплатный персонал, база отдыха и поставщик провизии.
Она подошла к машине и открыла багажник.
— У вас два варианта. Вариант А: вы оплачиваете счет, и мы продолжаем играть в «любимых родственников». Вариант Б: вы признаете, что наш контракт расторгнут в одностороннем порядке.
— И что тогда? — зло процедил Вадим.
— Тогда происходит возврат товара, — спокойно ответила Галина. — Выгружай.
Лена заплакала.
— Мама, как тебе не стыдно! Картошку пожалела!
— Не картошку, Лена. Себя пожалела. И тебя, глупую, пожалела, что ты с таким жмотом живешь и считаешь это нормой. Выгружай, я сказала.
Это была самая быстрая разгрузка в истории дачного кооператива «Рассвет». Вадим, пунцовый от ярости, швырял банки на траву. Картошка рассыпалась, он чертыхнулся, пнул мешок.
— Больше ноги моей здесь не будет! — орал он. — Ноги моей!
— И это самый лучший подарок ко дню рождения, Вадик, — кивнула Галина Петровна.
Через десять минут машина, взвизгнув шинами, рванула с места, оставив облако пыли. Багажник был пуст.
Галина Петровна осталась стоять у ворот. Вокруг нее, как солдаты разгромленной армии, стояли банки с огурцами и пакеты с кабачками.
Спина болела. Руки ныли. Но внутри было такое звенящее, хрустальное чувство свободы, какого она не испытывала даже после развода двадцать лет назад.
— Петровна! — окликнули от забора.
Соседка Людмила, висевшая на штакетнике последние полчаса, показала большой палец.
— Ну ты даешь! Артистка! А банки-то куда теперь? Пропадут же.
Галина посмотрела на свои богатства.
— Не пропадут, Люда. Зимой съедим. А что не съедим — продадим. У меня теперь, знаешь ли, коммерческая жилка открылась.
Она взяла одну банку с огурцами, подкинула её в руке, как гранату, и пошла в дом.
Впереди была осень. Тихая, спокойная осень. Только для себя.
И, может быть, для дяди Васи, который, говорят, закодировался и теперь ищет подработку.
А платить ему Галина теперь будет. Принципиально. Труд должен быть оплачен.
Милые, здесь мы не ноем, а точим шпильки и учимся любить себя в любом возрасте.
