— Проваливай! — Женин голос сорвался на визг. — Надоела уже!
Я стояла в прихожей с пакетом творога.
Женя металась по кухне. Швабра в одной руке, тряпка в другой. Что-то шипело на плите. Волосы выбились из резинки, щёки красные пятнами.
— Я думала, помочь… — начала я.
— Не надо! Уходи отсюда!
Пакет в руках вдруг показался тяжёлым. Я хотела испечь сырники Мишке. Он мои ест с удовольствием. Из магазина даже пробовать не станет.
Трёхлетние дети такие — чувствуют, где душа вложена.
— Женя…
— Я сказала — проваливай!
Дверь за мной захлопнулась резко.
В лифте я смотрела на свои туфли. Удобные, мягкие, для ходьбы по чужим квартирам. Семнадцать лет я в них топталась между своей квартирой и Диминой. Три этажа вниз — и ты в их жизни. Три этажа вверх — и ты снова в своей.
Дома положила творог в холодильник. Села у окна.
Во дворе дети катались на самокатах. Миши среди них не было. Он, наверное, у телевизора сидит. Женя не любит, когда я веду его на площадку без спроса.
Обидно.
Семнадцать лет я к ним каждый день приходила. С того дня, как Дима женился. Ему восемнадцать было, ей тоже. Молодые, неприспособленные. Я стирала, готовила, деньгами помогала.
А когда Миша родился — вообще переехала к ним почти. Каждый вечер приходила. Пока Женя в душе, ужин готовила. Или с внуком возилась, чтоб она отдохнула.
А сегодня — «проваливай».
Ладно. Раз так — значит, так.
Телефонный разговор
Сергей пришёл в шесть. Привычно спросил:
— Не пойдёшь к ним?
— Нет.
Он посмотрел внимательно. Но не стал расспрашивать. У Сергея такая манера — если жена молчит, значит, есть причины. Сорок лет вместе. Он научился не лезть.
Вышел на пенсию досрочно два года назад — по вредности. Теперь дома больше, чем на подработке. И всё равно не суётся с вопросами.
Телефон зазвонил в половине девятого.
Дима.
— Мам, ты где?
— Дома. А что?
— Почему не пришла?
В голосе что-то острое. Злое.
— Женя попросила не приходить.
— Как — попросила?
— Сказала «проваливай».
Молчание. Я слышала его дыхание. Частое. Сбивчивое.
— Мам… У нас сегодня был важный ужин. Мой начальник приезжал. Повышение решалось. Женя весь день готовила. Убирала. Я задержался на работе. Совещание затянулось. Она одна всё делала.
А потом… потом Миша расплакался. Ты же знаешь — он каждый вечер ждёт тебя. Плакал, не мог успокоиться. Женя мечется. Ребёнок ревёт, гости на пороге. Не справилась. Начальник ушёл через час. Недовольный.
Я молчала. Держала телефон. Не понимала, что ответить.
— Понимаешь? Из-за тебя всё сорвалось!
— Дима, я не знала про ужин. Она сказала «проваливай» — я ушла.
— Надо было понять, что она в стрессе! Вернуться!
— После «проваливай»?
У меня перехватило горло.
— Это же не просьба выйти на минуту. Это…
— Мам, ты взрослый человек! Женя сорвалась — с кем не бывает? А ты обиделась. И подставила нас. Всю семью подставила!
Он отключился.
Я сидела с телефоном в руках. Сергей вышел из комнаты. Встал рядом.
— Что случилось?
Я рассказала. Коротко. Без эмоций. Сергей помолчал.
— Ты права была. Сказали «проваливай» — ушла. Как ещё?
— Дима говорит — надо было вернуться.
— После такого?
Сергей покачал головой.
— Не знаю, Галь. Не знаю.
Неделя молчания
Семь дней никто не звонил. Я тоже не звонила.
Лежала по ночам, думала. Может, правда надо было вернуться? Но как — после «проваливай»? Это же не «уйди на полчаса, потом приходи». Это же «убирайся вон из моей жизни».
Или нет?
Я вспоминала мамины слова. Она всегда говорила: «Помогай, пока просят. Когда перестанут просить — значит, не надо».
Женя перестала просить три года назад. Просто я сама приходила. Каждый день. Не спрашивая.
А она молчала.
В среду я встретила во дворе Мишу с Женей. Внук увидел меня. Рванул со всех ног:
— Баба Галя!
Я присела, обняла его. Он пах детским шампунем и осенними листьями.
— Почему не приходишь? — спросил он.
— Занята была, зайка.
— Приходи сегодня! Я тебе рисунок нарисовал!
Я посмотрела на Женю. Она стояла в стороне. Отворачивалась.
— Миша, пойдём, — сказала она. — Бабушка занята.
— Но она же…
— Пойдём, я сказала!
Они ушли. Миша оглядывался. Махал рукой. Я махала в ответ.
Приход невестки
В субботу утром позвонили в дверь.
Женя. Одна, без Миши.
— Можно войти?
Я пропустила её на кухню. Включила кофеварку. Женя села за стол. Смотрела в окно.
— Прости, — сказала она. — Я не права была. Сорвалась на тебе.
— Я не знала про ужин. Если бы знала…
— Знаю. Дима не предупредил. Позвонил в последний момент — задерживаюсь, разруливай сама. Я весь день готовила. Нервничала. А тут ты пришла. И я… сорвалась.
Кофеварка зашипела. Я налила кофе в чашки. Достала печенье. Обычное, из магазина. Не моё, домашнее.
— Но ты же понимала, что я в стрессе? Надо было вернуться. Помочь.
Вот оно. Снова это.
— После «проваливай»? — переспросила я.
— Ну… Я же не всерьёз. Просто эмоции.
— Откуда мне это знать?
Молчание. Женя взяла чашку. Отпила.
— Галина Михайловна… Можно я честно скажу?
— Говори.
— Семнадцать лет ты каждый день приходишь. Каждый день. Я ни разу не была одна. С мужем. С ребёнком. Всегда ты рядом. Ты решаешь, что готовить. Как Мишу одевать. В какой садик отдавать.
Я молчала. Думала — помогает же, надо терпеть. А потом накопилось. И я выдала тебе всё сразу. Грубо. Глупо. Но честно.
Я слушала. В горле стоял комок.
— Я не настаивала на помощи — сказала я тихо. — Ты же сама просила. Когда Миша родился.
— Просила. В первый год. Потом ты сама приходила. Не спрашивая. Каждый день. У меня даже мысли не было сказать «не надо». Ты же обидишься.
— И обиделась.
— И обиделась, — согласилась Женя. — А в тот вечер… Дима задержался, ты не пришла. Я поняла: я не умею. Вообще. Одна. Ни с ребёнком справиться, ни ужин организовать. Ничего не умею. Как будто за семнадцать лет я разучилась быть самостоятельной.
Я молчала. Смотрела в свою чашку. Кофе остывал.
— Так я виновата? — спросила я.
— Не знаю, — честно ответила Женя. — Я сказала «проваливай» — ты ушла. Правильно вроде. Но мне кажется… надо было вернуться. Понять, что я сорвалась. Помочь. Или… нет?
Мы сидели молча. Допивали кофе.
Женя откусила печенье. Поморщилась.
— Невкусное. Не такое, как твоё.
— Домашнее я не пекла на этой неделю.
— А Миша спрашивал. Всё спрашивал — где баба Галя? Почему не приходит?
Я отвернулась к окну. Во дворе дети играли в футбол.
Обычная суббота. Обычная жизнь.
— Что Дима говорит? — спросила я.
— Дима злится. На тебя. Говорит — обиделась и бросила нас в трудный момент.
— Он сам задержался. Не предупредил тебя. А виновата я.
— Он не видит этого, — Женя вздохнула. — Для него проще обвинить тебя. Чем признать, что сам накосячил.
Впервые за семнадцать лет мы разговаривали честно. Без недомолвок. Без вежливости.
Просто две женщины за столом. Пытающиеся разобраться в том, что между ними сломалось.
— А ты? — спросила я. — Ты тоже считаешь, что я виновата?
Женя задумалась.
— Не знаю. Наверное, мы обе виноваты. Я — что терпела семнадцать лет, а потом взорвалась. Ты — что не спрашивала, нужна ли твоя помощь. А может, никто не виноват. Просто так вышло.
— Так вышло, — повторила я.
Женя встала.
— Приходи. Пожалуйста. Миша скучает. И я… — она запнулась. — Я привыкла. К твоим сырникам. К тому, что ты рядом. Просто давай… реже? Не каждый день. А когда правда нужна помощь.
— А откуда я узнаю, когда нужна?
— Я скажу. Попрошу. Как взрослый человек. Договорились?
Я кивнула.
Женя ушла. Я осталась сидеть у стола. Сергей вышел из комнаты. Он всё слышал. Но не вмешивался.
— Что думаешь? — спросил он.
— Не знаю. Правильно ли я ушла тогда? Или надо было вернуться?
— Правильно ушла, — твёрдо сказал Сергей. — Сказали «проваливай» — ты ушла. Как ещё?
— Но план сорвался. Из-за меня.
— Не из-за тебя. Из-за того, что Дима опоздал. Из-за того, что Женя не справилась одна. Из-за того, что она взорвалась на тебя вместо того, чтобы попросить по-человечески. Много «из-за». Ты — только одна из них.
Может, он прав. А может, нет.
Новая реальность
Через три дня я пришла к ним. С творогом и мукой.
Женя открыла дверь. Улыбнулась натянуто.
— Проходи.
Миша бросился ко мне. Обнял за ноги.
— Баба Галя! Ты пришла!
Я испекла сырники. Миша ел и смеялся. Показывал мне свои рисунки. Дима сидел молча. Смотрел в тарелку.
За ужином сказал:
— Мам, тебе не кажется, что ты слишком обидчивая?
Я не ответила.
Помыла посуду молча. Вытерла стол. Поцеловала Мишу.
— Я пойду.
— Баба, ты завтра придёшь?
— Нет, зайка. Послезавтра.
— Почему не завтра?
— Занята буду.
Женя проводила меня до двери.
— Спасибо, — сказала она тихо. — За сырники. И за то, что пришла.
— В среду приду. Если нужна буду.
— Нужна.
Я ушла. Поднялась к себе. На три этажа вверх. Села у окна.
Сергей обнял меня за плечи.
— Молодец, что сходила.
— А правильно ли?
— Правильно. Ты же не из злости отказалась приходить. Просто поняла — надо реже.
— Дима считает, что я внука бросила.
— Дима считает много чего. Пусть считает.
Теперь я прихожу к ним два раза в неделю. Среда и суббота. Пеку, готовлю, с Мишей играю.
Женя вроде довольна. У неё появилось время на себя.
Дима молчит. Но я вижу — обижается. Раньше каждый день приходила. Теперь два раза в неделю. Он воспринимает это как предательство.
А я не знаю.
Правильно ли я поступила? Правильно ли ушла после «проваливай»? Или надо было вернуться? Переступить через обиду? Помочь?
Недосказанное
Вчера Миша спросил:
— Баба, а почему ты теперь редко приходишь?
— У бабушки дела появились, зайка.
— Какие дела?
Какие дела у пенсионерки, которая семнадцать лет жила чужой жизнью?
Я не знаю. Сижу дома. Смотрю в окно. Читаю. Хожу в магазин. Встречаюсь с подругой раз в неделю.
Вот и все дела.
— Разные, — ответила я.
Миша кивнул. Он маленький. Он верит.
А Дима не верит. Позавчера позвонил:
— Мам, у Жени завтра важная встреча. Можешь посидеть с Мишей?
— Завтра вторник. Я в среду прихожу.
— Ну и что? Ребёнку нужна бабушка!
— В среду приду.
— То есть ты отказываешь?
— Нет. Я приду в среду, как договорились.
Он отключился. Не попрощался.
Я сижу у окна и думаю.
Может, я правда слишком обидчивая? Может, надо было переступить через «проваливай» и вернуться? Может, бабушка не имеет права на обиду?
Или имеет?
Сергей говорит — имеет.
Женя говорит — не знает.
Дима говорит — не имеет.
А я не знаю.
После «проваливай» — это приговор? Или эмоция, которую надо простить? Граница, которую нельзя переходить? Или просьба о помощи, которую надо расслышать сквозь грубость?
Семнадцать лет я помогала, не спрашивая.
Теперь помогаю, когда просят.
Правильно ли это? Или я и правда бросила их?
Во дворе дети играют. Миша среди них. Катается на самокате, который я ему подарила на день рождения. Женя сидит на лавочке. Смотрит в телефон. Дима на работе.
Обычная жизнь. Без меня она тоже идёт.
А я сижу у окна. На три этажа выше.
И не знаю ответа.
Вот и скажите теперь — кто тут прав? Я всю неделю сижу и думаю, а ответа нет. Может, вы подскажете? Напишите в комментариях, как бы поступили вы.
Серьёзно, мне правда важно понять — я одна такая обидчивая или это нормально?
