— Вадим, что значит «мама поживет у нас»? Она же только месяц назад квартиру продала, чтобы Ленке на первый взнос помочь. Сказала, будет у сестры твоей жить, раз уж такое дело.
Маша замерла с чашкой чая в руке, глядя на мужа широко раскрытыми глазами. Вечер переставал быть томным. Вадим мялся, переступая с ноги на ногу в коридоре, и не решался снять куртку.
— Ну… так получилось. У них с Ленкой не сложилось. Совсем. Она говорит, Лена ее из дома выставила. Представляешь? Родную мать.
— Не представляю, — медленно проговорила Маша, ставя чашку на стол. — Я Ленку знаю не очень хорошо, но она не похожа на монстра. Что-то там нечисто. А деньги где? Которые от квартиры?
— Мама говорит, все отдала. До копейки. И теперь ей идти некуда. Маш, ну ты войди в положение. Это же моя мать. Мы не можем ее на улице оставить.
Маша потерла виски. Антонина Петровна, ее свекровь, была женщиной-стихийным бедствием, завернутым в оболочку божьего одуванчика. Вечные жалобы на здоровье, вздохи, многозначительные взгляды и умение выставить себя жертвой в любой ситуации были ее главным оружием. Маша это давно поняла, а вот Вадим, ее обожаемый сын, до сих пор пребывал в плену иллюзий.
— Надолго? — глухо спросила она.
— Пока что-нибудь не придумаем, — с облегчением выдохнул Вадим, наконец-то снимая куртку. — Спасибо, Машунь. Я знал, что ты у меня самая лучшая.
Через два часа Антонина Петровна уже была у них. Вкатилась в квартиру с небольшим чемоданом, держась за сердце и тяжело дыша.
— Ох, деточки… думала, не доеду. Давление подскочило, в глазах темнеет. Машенька, водички мне, будь добра. Прямо из-под крана, холодной.
Маша молча протянула ей стакан. Свекровь сделала пару крошечных глотков и устало опустилась на диван в гостиной.
— Вот, приютили старую… А дочка родная… — она картинно промокнула сухие глаза уголком платка. — Говорит: «Мама, у нас своя жизнь, мы молодые, хотим пожить для себя. А ты вечно со своими болячками». А я что? Я разве много прошу? Стакан воды да уголок тихий…
Вадим нахмурился, сжимая кулаки.
— Ничего, мама. Не переживай. Мы тебя в обиду не дадим. Живи у нас, сколько нужно. Это и твой дом тоже.
Маша мысленно застонала. «Твой дом». Это означало, что визит затянется на неопределенный срок…
Первые дни прошли в относительном затишье. Антонина Петровна в основном лежала, жалуясь на слабость, и просила то чаю с лимоном, то таблетку от головы, то просто посидеть с ней рядом. Вадим носился вокруг матери, как коршун, исполняя все ее прихоти. Маша старалась держаться в стороне, но это было сложно в их двухкомнатной квартире.
Гостиная, где они с мужем любили вечерами смотреть фильмы, превратилась в лазарет. Повсюду были разбросаны пледы, подушки, упаковки от лекарств. Воздух пропитался запахом валокордина.
Через неделю свекровь немного «окрепла». Она начала потихоньку передвигаться по квартире, опираясь на палочку, которую Вадим ей тут же купил. И тут началось.
— Машенька, а супчик у тебя сегодня какой-то не наваристый. Ты, наверное, косточку сахарную не положила? Я вот всегда кладу. Для вкуса и для пользы.
— Машенька, а рубашки Вадику ты неправильно гладишь. Видишь, воротничок не стоит. Мужчина должен выглядеть солидно. Дай-ка, я покажу, как надо.
Она не хозяйничала в открытую. Не двигала мебель и не меняла шторы, как в страшных историях подруг. Антонина Петровна действовала тоньше. Она обесценивала все, что делала Маша, своими «дружескими» советами и вздохами. Ее присутствие заполняло все пространство, вытесняя Машу из ее собственного дома.
Кульминация наступила в субботу. Маша, уставшая после рабочей недели, решила позволить себе немного отдохнуть и заказала на ужин пиццу. Когда курьер позвонил в дверь, Антонина Петровна вышла в коридор.
— Это что еще такое? — подозрительно спросила она, заглядывая в коробку. — Отрава заморская! Машенька, ты что, решила мужа голодом морить? Мужчина после работы должен есть горячее, домашнее. Борща тарелку, котлетку с пюре… А не этот… картон с сыром.
Вадим, вышедший на шум, смутился.
— Мам, ну что ты. Мы иногда заказываем. Устали оба.
— Устали они, — проворчала свекровь, удаляясь в свою комнату-гостиную. — Я вот в их годы на двух работах пахала, и на вас, оболтусов, всегда первое, второе и компот были готовы. Не ценит молодежь семейные ценности. Совсем не ценит.
Вечером, когда они остались одни в спальне, Маша не выдержала.
— Вадим, это становится невыносимым. Я не могу больше. Она меня изводит.
— Маш, ну она же как лучше хочет. Она человек старой закалки. — Вадим пытался ее обнять, но Маша отстранилась.
— Нет, Вадим. Она не хочет, как лучше. Она хочет, чтобы все было поее. И чтобы я чувствовала себя никчемной. Она постоянно жалуется тебе, что я ее не кормлю. Сегодня утром ты на меня смотрел, как на врага народа, когда она сказала, что съела вчерашний кусочек хлеба, потому что ничего свежего не нашла. Хотя я утром ходила в булочную!
— Она просто…
— Что «просто»? Она актриса погорелого театра! Я больше не буду готовить персонально для нее диетические паровые котлеты и перетертые супчики. Я в кухарки для твоей мамы не нанималась. Сам ее обслуживай, — фыркнула Маша, отворачиваясь к стене.
Вадим тяжело вздохнул и замолчал. В воздухе повисло напряжение. Он не хотел ссориться с женой, но и перечить матери не мог. Он был между двух огней…
Следующие несколько дней Маша демонстративно игнорировала кулинарные потребности свекрови. Она готовила обычную еду для себя и Вадима. Антонина Петровна ходила с трагическим лицом, пила кефир и жаловалась сыну по телефону, когда тот был на работе, на черствость и бессердечие невестки. Вадим возвращался домой мрачнее тучи.
Маша поняла, что так долго продолжаться не может. Нужно было действовать. Она решила позвонить Лене. Вадим был против.
— Не надо, Маш. Мама сказала, Лена и слышать о ней не хочет. Только хуже сделаешь.
Но Маша его не послушала. Она нашла номер золовки в старой записной книжке и набрала его, когда осталась дома одна. Антонина Петровна в это время «отдыхала» после тяжелого утра.
— Алло, — раздался в трубке настороженный женский голос.
— Лена, привет. Это Маша, жена Вадима.
— А, Маша… Привет. Что-то случилось? С мамой все в порядке? — в голосе Лены слышалась ирония.
— В относительном. Она у нас. Говорит, ты ее выгнала.
Лена в трубке рассмеялась горьким смехом.
— Выгнала? Ну да, конечно. Маша, она сама ушла. Собрала вещи и ушла со скандалом. Потому что мы с Игорем отказались покупать ей норковую шубу. Она заявила, что мы ее не любим, не ценим и вообще, она всю жизнь на нас положила, а мы, неблагодарные, даже шубу ей купить не можем.
— Шубу? — опешила Маша. — Но она сказала, что отдала вам все деньги с продажи квартиры…
— Что?! — Лена буквально закричала. — Да ты с ума сошла? Она нам ни копейки не дала! Сказала, положит на счет в банк, на «черный день». Мы взяли ипотеку, Маша! Еле-еле наскребли на первый взнос, занимали у кого только можно. Она прекрасно это знала. Вот же… артистка! А Вадик поверил?
— Поверил, — тихо ответила Маша. — Она сказала, что ей теперь некуда идти.
— Некуда? — снова рассмеялась Лена. — Маш, а ты не задумывалась, почему она продала свою трешку в центре и так настаивала, что будет жить у нас в однушке на окраине?
— Я думала, она просто хочет быть ближе к вам… помочь с будущим внуком…
— Она продала ее, потому что еще три года назад купила себе уютную квартирку в тихом зеленом районе. Однушку. Сделала там ремонт. И сдает ее! Неофициально, конечно. Деньги получает на руки. А всем рассказывает, какая она бедная и несчастная.
У Маши потемнело в глазах. Все вставало на свои места. Вечные жалобы на безденежье, продажа квартиры под благовидным предлогом, ссора с дочерью… Это был гениально разыгранный спектакль.
— Лена, а ты можешь… ты знаешь адрес?
— Знаю, конечно. Она один раз проговорилась, когда хвасталась, как выгодно ее сдает. Записывай.
Маша записала адрес дрожащей рукой.
— Спасибо, Лена. Ты мне очень помогла.
— Маш, только будь осторожна. Она просто так не сдастся. И Вадику это все будет очень тяжело принять. Он у нас… всегда был маминым защитник
План созрел мгновенно. Маша взяла на работе отгул. Вадиму она сказала, что ей нужно к врачу. Утром, проводив мужа на работу и дождавшись, пока свекровь усядется перед телевизором смотреть свой утренний сериал, Маша тихо выскользнула из квартиры.
Она поехала по адресу, который дала Лена. Это был тихий, ухоженный дворик с новой детской площадкой. Нужный дом оказался свежей панельной девятиэтажкой. Маша поднялась на седьмой этаж и позвонила в указанную квартиру.
Дверь открыла молодая женщина с ребенком на руках.
— Здравствуйте. Вы снимаете эту квартиру? — прямо спросила Маша.
— Да. А вы кто? — насторожилась девушка.
— Я… родственница хозяйки. Антонины Петровны. Не могли бы вы мне помочь? Дело в том, что она немного… приболела. И мы не можем найти ее документы на квартиру. Вы не знаете, где она их может хранить? Может, она оставила здесь какую-то папку?
Девушка смутилась.
— Ой, не знаю. Она когда приезжает за деньгами, всегда такая строгая, деловая. Ничего лишнего. Но постойте… она в прошлый раз обмолвилась, что все важные бумаги держит в банковской ячейке. Даже назвала банк. «Надежный», говорит, «с историей».
Это была еще одна ниточка. Маша поблагодарила девушку и поехала дальше. Банк, который та назвала, был старым, еще с советских времен, и пользовался репутацией консервативного и надежного. Конечно, доступа к ячейке у Маши не было. Но ей это было и не нужно.
Она села в кафе напротив банка и позвонила Лене.
— Лена, нужна твоя помощь. Срочно.
Через час они встретились. Маша быстро ввела золовку в курс дела. План был дерзким, но другим способом достучаться до Вадима было невозможно.
Вечером, когда Вадим вернулся с работы, его ждал сюрприз. В гостиной за накрытым столом сидели Маша и Лена. Антонина Петровна, увидев дочь, тут же схватилась за сердце.
— Леночка! Доченька! Ты пришла! Прости меня, старую! — запричитала она.
— Мама, перестань, — спокойно сказала Лена. — Мы не за этим здесь.
Вадим непонимающе смотрел то на сестру, то на жену.
— Что происходит?
— Происходит то, что мы с Леной сегодня немного пообщались, — начала Маша, стараясь говорить ровно. — И выяснили кое-что интересное о финансовом положении твоей мамы.
— О чем ты? — нахмурился Вадим.
— О том, Вадим, что мама никакие деньги Лене не отдавала. И о том, что у нее есть еще одна квартира, которую она успешно сдает, пока живет у нас и жалуется на жизнь.
Антонина Петровна побледнела. Но тут же взяла себя в руки.
— Что вы такое говорите! Девочки, вы с ума сошли? Какая квартира? Ваденька, сынок, они сговорились против меня! Они хотят меня из дома выжить!
— Мама, хватит, — твердо сказала Лена. — Мы все знаем. И про квартиру на улице Зеленой, и про банковскую ячейку. И про то, как ты требовала с нас норковую шубу.
— Это клевета! Ложь! — голос Антонины Петровны зазвенел от ярости. — Докажите!
И тут Маша достала свой главный козырь. Она включила диктофон на телефоне.
— Я сегодня разговаривала с вашими жильцами, Антонина Петровна. Милая девушка. Она очень сочувствует, что вы «приболели».
Из динамика раздался голос квартирантки, которая рассказывала про «строгую, деловую хозяйку» и ее упоминание о банковской ячейке.
Антонина Петровна замолчала. Ее лицо из трагического превратилось в злое и колючее. Она посмотрела на Вадима, ища поддержки, но он смотрел в одну точку, и на его лице было написано полное смятение. Он медленно переводил взгляд с матери на жену, потом на сестру. Пазл в его голове, наконец, сложился. Вся его вера в святость матери, в ее жертвенность, рушилась на его глазах.
— Мама… Зачем? — тихо спросил он.
Но Антонина Петровна уже не играла роль. Она вскочила со стула, отбросив палочку, которая с грохотом упала на пол.
— Ах вот вы как! Объединились! Решили мать родную опозорить? Да, есть у меня квартира! Да, сдаю! А что, я не заслужила? Я всю жизнь на вас горбатилась, а вы? Одна шубу купить не может, другая куском хлеба попрекает! Неблагодарные! Ничего, я и без вас проживу!
Она бросилась в гостиную, вытащила свой чемодан, побросала в него остатки своих вещей и, не говоря ни слова, хлопнув входной дверью так, что зазвенела посуда в шкафу, ушла…
В квартире повисла тишина. Тяжелая, гнетущая. Лена подошла к брату и положила ему руку на плечо.
— Вадь, прости. Но по-другому было нельзя. Ты бы нам не поверил.
Вадим ничего не ответил. Он сидел, закрыв лицо руками. Он не плакал, он просто окаменел.
Лена еще немного посидела с ними и уехала. Маша прибрала со стола, вымыла посуду. Все делала на автомате. Она победила. Она отстояла свою семью, свой дом. Но радости не было. Была только опустошенность.
Она подошла к мужу и села рядом.
— Вадим?
Он поднял на нее глаза. В них была такая боль и разочарование, что у Маши защемило сердце.
— Она мне врала. Всю жизнь, — прошептал он. — Все эти ее болезни, ее жертвы… все было ложью. Как теперь с этим жить?
Маша обняла его. Он не отстранился, но и не ответил на объятие. Просто сидел, как каменное изваяние.
Она понимала, что буря миновала, но ее последствия еще долго будут отравлять их жизнь. Рана, нанесенная самым близким человеком, заживает дольше всего. Их брак выстоял, но что-то важное, какая-то наивная вера в доброту мира, сломалось в них обоих в этот вечер. И сколько времени понадобится, чтобы склеить эти осколки, не знал никто.
