— Мама, ты же дома сидишь!
Катя не кричала. Голос ровный. Спокойный. Объясняла очевидное. Как ребёнку: дважды два — четыре, небо синее, мама дома сидит.
Я молчала. Телефон у уха. За окном серое ноябрьское небо наползало на крыши. Восемнадцатое число. Среда. Половина второго дня.
— Мам, ты вообще слышишь меня?
— Слышу.
— Максим заболел. Садик закрыли на карантин. Мне на совещание через час. Привезу его, заберу вечером, ладно?
Внутри что-то медленно переворачивалось. Не злость. Усталость. Тяжёлая. Вязкая. Та, что копится годами.
— Не могу сегодня, Катюш.
Пауза. Долгая. Слышно дыхание дочери — частое, раздражённое.
— Что значит «не можешь»? — голос стал тонким. — У тебя что, планы?
Планы. Интересное слово. У меня были планы тридцать семь лет назад.
Когда родилась Катя. Потом родился Серёжка. Потом планы закончились. Остались дела.
— Просто устала. Хочу побыть одна.
— Побыть одна? — дочь засмеялась. Коротко. Звонко. — Мам, ты каждый день одна! Целыми днями дома! Чем ты там вообще занимаешься?
Открыла рот. Закрыла. Чем занимаюсь?
Утром встала в семь. Приготовила кашу. Съела половину. Остальное в холодильник, на ужин. Помыла посуду. Постирала бельё. Повесила сушиться. Пропылесосила. Сходила в магазин — считала каждую покупку. Хлеб подешевле. Курицу вместо свинины. Сосиски вместо колбасы.
Вернулась. Разобрала продукты. Села на кухне. Считала деньги до пятнадцатого. Две с половиной тысячи на пять дней.
Чем занимаюсь.
— Мне нужно отдохнуть, — сказала я тихо.
— От чего? — Катя уже кричала. — От чего тебе отдыхать? Ты на пенсии! У тебя вся жизнь — отдых!
Отключилась. Пальцы сжались. Села обратно за стол. Смотрела на купюры.
Триста двадцать рублей за двести граммов колбасы. Вчера не купила. Экономлю. На всём экономлю. На еде, на одежде, на проезде. Хожу пешком, если не далеко. Последнее платье покупала два года назад.
А дочь каждую субботу в ресторан. С подругами. Выкладывает фото — бокалы, паста, торт. Стоит, наверное, две с половиной тысячи. Моя неделя.
Не осуждаю. Она работает. Зарабатывает. Имеет право.
Но почему моё время — ноль?
Вторник
Не варила суп. Обычно по вторникам варю борщ. Серёжка заезжает вечером. Забирает. Он холостой. Сам не готовит. Я варю.
Варила. Вчера не стала.
Села с книгой. Детектив. Библиотечный. Читала три часа подряд. Давно так не сидела. Всегда некогда. То готовить, то стирать, то Максим, то Серёжка звонит.
Вечером сын написал: «Мам, борщ есть?».
Ответила: «Нет».
Через минуту: «Ладно. Закажу доставку 😔».
Смайлик грустный. Всё.
Больше ничего не спросил. Не «почему». Не «как дела». Не «всё в порядке». Просто смайлик.
Для него я тоже функция. Борщ по вторникам.
Среда
Катя звонила четыре раза. Не брала трубку. Потом сообщение: «Мам, ты в порядке?».
«Да. Отдыхаю».
Через две минуты: «Хорошо. Но завтра Максима привезу, договорились?».
Не ответила.
Вышла гулять. В десять утра. Просто так. Без цели. Бродила по району. Сидела в сквере. Смотрела на людей.
Старушки кормили голубей. Мамы с колясками. Школьники после уроков бежали с рюкзаками.
Когда я последний раз гуляла просто так? Не в магазин. Не к внуку. Не за лекарствами. Просто гуляла. Смотрела на небо. На деревья. На людей.
Не помню.
Вернулась в три. Четыре с половиной часа бродила. Ноги болели. Но внутри что-то оттаяло. Лёгкость какая-то появилась.
Разговор
Четверг вечером Катя приехала. Без звонка. Села за стол. Сняла куртку. Лицо серьёзное. Губы поджаты.
— Что происходит, мам?
— Ничего. Живу.
— Живёшь, — Катя кивнула. — Максим спрашивает: где бабушка? Я не знаю, что ответить. Телефон не берёшь. На сообщения не отвечаешь. Серёжка говорит — даже супа не варишь. Что случилось?
— Устала, — сказала я просто. — Хочу пожить для себя.
— Для себя? — дочь вскинула брови. — Мам, ты всю жизнь для себя живёшь! Ни работы, ни обязательств, ни…
— У меня есть обязательства, — перебила я. — Просто ты их не видишь.
— Какие? — Катя наклонилась вперёд. — Расскажи. Какие у тебя обязательства?
— Готовлю. Убираюсь. Сижу с Максимом два раза в неделю. Вожу Серёжке борщ. Глажу ему рубашки. Он сам не умеет.
— Это же… — Катя замолчала. Помолчала. — Это же семья, мам. Мы родные.
— Родные, — повторила я. — Значит, я не имею права устать?
— Имеешь, но… — дочь растерялась. — Ну от чего устать? Ты же не работаешь! У тебя целый день свободен!
Я встала. Подошла к окну. На улице темнело. Фонари зажигались один за другим.
— Катюш, — сказала я тихо. — Ты когда последний раз спросила, как у меня дела? Не «будешь сидеть с Максимом». Не «свари борща». Просто: как дела, мам?
Молчание. Долгое.
— Я… я думала… — голос дрогнул. — Ну у тебя же всё хорошо. Пенсия, квартира, здоровье вроде…
— Пенсия восемнадцать тысяч, — сказала я. — Минус шесть на коммуналку. Остаётся двенадцать. На месяц. Четыреста рублей в день. Колбасу не покупаю. Дорого.
— Мам, если нужны деньги…
— Не нужны деньги. Нужно, чтобы меня увидели.
— Я не функция. Не няня по вызову. Не доставка борща. Я человек. Устаю. Хочу побыть одна. Хочу гулять, читать, ничего не делать.
Катя молчала. Потом встала. Надела куртку.
— Поняла, — сказала сухо. — Значит, с внуком тебе жалко посидеть. Хорошо. Запомню.
Ушла. Дверь не хлопнула. Закрыла тихо. Хуже, чем хлопнуть.
Пятница
Ночью не спала. Думала: может, правда эгоистка? Дочь работает. Устаёт. Просит помочь. А я отказываю.
Но ведь я тоже работала. Тридцать четыре года в поликлинике. Администратором. Люди, очереди, скандалы, жалобы. Приходила домой — готовить, стирать, дети, уроки, родительские собрания.
Когда отдыхала я?
В отпуске? Ездили на дачу к свекрови. Я там готовила на всю семью. Полола грядки. Закатывала банки. Отдых.
По выходным? Уборка. Стирка. Готовка на неделю.
По вечерам? Муж с друзьями пиво пил. Я посуду мыла.
Пятьдесят восемь лет. Когда я жила для себя?
Не помню такого дня.
Утром позвонил Серёжка.
— Мам, что случилось? Катька на взводе. Говорит — ты с ней поругалась.
— Не поругалась. Просто устала.
— От чего? — голос удивлённый. Искренне. — Ты же… ну, на пенсии. Времени полно.
Я засмеялась. Тихо. Горько.
— Сынок, время — это не ресурс бесплатный. Это моя жизнь. Осталось её не так много. Хочу прожить хотя бы часть для себя.
Пауза.
— Не подумал, — сказал он наконец. — Прости, мам. Я правда не думал, что тебе тяжело.
— Не тяжело, — ответила я. — Просто… хочу иногда выбирать. Помогать или не помогать. Варить или не варить. Приезжать или не приезжать. Хочу, чтобы меня спросили. А не сообщили: «Привезу через час».
— Понял, — Серёжка помолчал. — Приеду завтра. Сам борщ сварю. Научи?
Улыбнулась. Первый раз за неделю.
— Приезжай. Научу.
Суббота
Катя не звонила. Написала только вечером: «Завтра привезу Максима. На два часа. Думаю, ты уже отдохнула».
Я долго смотрела на сообщение. Два часа. Заранее предупредила. Но тон — холодный. «Думаю, ты уже отдохнула» — с подколкой.
Написала: «Хорошо. Жду».
Катя прочитала. Не ответила.
Серёжка приехал днём. Принёс продукты — мясо, свёклу, морковь, картошку. Встали на кухне вдвоём. Я объясняла. Резать. Варить. Зажаривать.
— Сложно, — сказал он. Помешивал зажарку.
— Не сложно. Просто долго. Три часа стоять у плиты. Каждую неделю.
Серёжка посмотрел на меня.
— А я думал… ну, ты же дома. Тебе чем заняться.
— Дома — не значит ничего не делаю. Дома — значит работаю бесплатно.
Он кивнул. Помешал борщ. Попробовал.
— Вкусно получилось?
— Нормально. В следующий раз лучше будет.
— В следующий раз сам сваришь?
— Сам, — согласился он. — Мам, прости. Я правда не думал. Что ты устаёшь. Что тебе тяжело. Думал — ты рада помочь.
— Рада, — сказала я. — Иногда. Не всегда. Хочу, чтобы меня спрашивали. Не требовали.
Воскресенье
Катя привезла Максима в десять. Молча. Поцеловала сына. Кивнула мне. Ушла.
Максим сел за стол. Смотрел на меня серьёзно.
— Бабушка, ты обиделась на маму?
— Нет, зайчик. Просто учусь говорить «нет». Трудно даётся.
— Мне тоже трудно, — кивнул он. — Мама говорит — надо уметь отказывать. Когда что-то не хочешь.
Я улыбнулась. Катя учит сына говорить «нет». А мне запрещает.
Мы играли в конструктор. Читали книжку. Максим рассказывал про садик. Про друзей. Про воспитательницу.
— А почему мама на тебя сердится? — спросил он вдруг.
— Не сердится. Обиделась.
— Почему?
— Потому что я сказала: не могу сидеть с тобой каждый день. Иногда могу. А иногда нет.
Максим подумал.
— А ты можешь сказать «нет»?
— Могу. Научилась только недавно. Пятьдесят восемь лет не умела.
— Долго, — серьёзно сказал внук.
— Очень долго.
Катя забрала Максима ровно через два часа. Молча. Максим помахал мне из машины.
Я смотрела в окно. Машина скрылась за поворотом.
Понедельник
Утром пошла в магазин. Стояла у прилавка с колбасой. Смотрела на ценники. Триста двадцать за двести граммов.
Взяла. Положила в корзину. Ещё взяла сыр. Нормальный. Не дешёвый. И яблоки. Свежие.
На кассе пробила чек — шестьсот семьдесят рублей. Полтора дня моего бюджета.
Но я купила.
Дома нарезала колбасу. Заварила кофе. Села у окна. Ела медленно. Смотрела на улицу.
Вкусно. Давно не ела нормальную колбасу. Не сосиски. Не дешёвую водянистую. Настоящую.
Думала: что я сделала? Поставила границы. Сказала дочери «нет». Впервые за тридцать пять лет.
Правильно ли?
Не знаю.
Катя обижена. Считает меня эгоисткой. Может, и права. Может, действительно эгоистка — с внуком посидеть жалко.
Но ведь я не отказалась совсем. Сказала: давай договариваться. Заранее. Не «привезу через час», а «можешь завтра?». И не каждый день. Иногда.
Это эгоизм?
Или право на свою жизнь?
Вторник
Серёжка прислал фото: кастрюля с борщом. «Сам сварил! Правда, пересолил немного».
Ответила: «Молодец. В следующий раз меньше соли».
Катя не писала. Не звонила.
Я тоже не писала.
Думала: может, надо позвонить? Объясниться? Помириться?
Но что объяснять? Я не виновата. Не обидела её. Просто сказала: устала. Хочу иногда жить для себя.
Это не требует извинений.
Вечером Катя написала: «Максим спрашивает, когда к бабушке. Скучает».
Ответила: «Я тоже скучаю. Скажи — в субботу жду. Если ты сможешь привезти».
Прочитала. Не ответила.
Среда
Варила борщ. Не для Серёжки. Для себя. Люблю борщ. Давно не варила для себя — всегда сыну отдавала.
Варила. Думала: вся жизнь — забота. О ком-то. О чём-то. Дети, муж, дом, работа. Всегда кто-то нуждается. Всегда кто-то просит. Всегда надо.
Можно ли просто жить? Без этого «надо»?
Нельзя, наверное.
Но можно найти баланс. Немного для других. Немного для себя.
Я всю жизнь жила для других. Пятьдесят восемь лет. Теперь хочу хотя бы немного — для себя.
Это не эгоизм. Это право.
Экономлю на колбасе. Но на одном не смогла сэкономить — на праве жить. Просто жить. Иногда для себя.
Дорого обошлось это право. Дочь обижена. Может, не простит. Может, отношения не восстановятся. Может, Максима реже буду видеть.
Но дешевле не будет.
Каждый выбирает, на чём экономить. Я выбрала.
Катя до сих пор пишет холодно. Серёжка научился варить суп. Звонит реже. Максима вижу раз в неделю. По договорённости. Не по требованию.
Правильно ли я поступила? Не знаю. Дочь считает меня эгоисткой. Может, так и есть.
Но я научилась говорить «нет». В пятьдесят восемь лет. Поздно? Или как раз вовремя — пока жизнь осталась?
Вчера опять купила колбасу. Нормальную. Съела сама. Не отдала. Не поделилась. Съела сама. С кофе. У окна.
Маленькая победа. Может, слишком дорогая.
Здесь пишу честно про то, что обычно молчат. Про цену удобства и стоимость свободы.
