На работе вырубило электричество в половине третьего дня. Начальник вышел в цех, посмотрел на нас и сказал, что один человек может уйти пораньше. Бросили жребий — мне попалась короткая записка. Я натянула куртку и пошла домой.
Когда утром уходила, Максим ещё спал. Лежал на боку, сопел негромко. Я прошла мимо на цыпочках, чтобы не разбудить. Он в последнее время стал какой-то усталый, нервный. Я думала — работа, проблемы. Молчала, старалась не доставать.
Дверь открыла своим ключом. В квартире тишина — странная, необычная. Разулась, повесила куртку. Коридор у нас длинный, метров пять до комнаты. Иду, слышу какое-то вошканье, возню. Сердце забилось быстрее, но не от страха — от нехорошего предчувствия.
Дверь в комнату прикрыта. Я остановилась на углу, стояла и не знала, как действовать. Руки сжались в кулаки. Потом толкнула дверь.
Он был на ней верхом. Прямо на нашей кровати, на простынях с синими цветочками, которые я постирала три дня назад. Она под ним, волосы растрепаны по подушке. Дверь распахнулась — они замерли. Максим обернулся, лицо побелело, глаза вылезли. Она уставилась на меня, рот приоткрыла.
Я стояла и смотрела. Не кричала, не плакала. Просто смотрела. Максим сполз с неё, схватил одеяло.
— Собирай вещи, — сказала я ровно. — Прямо сейчас.
Он молчал, потом заикаясь:
— Подожди, это не то, что ты думаешь…
— Это именно то. Квартира моя, ты не прописан. Уходишь с ней.
Он попытался встать, ноги подкосились. Она судорожно натягивала платье — дешёвое, с блёстками. Лет двадцать три, лицо накрашено толстым слоем, ресницы накладные.
— Я никуда не пойду, — голос Максима окреп. — Я здесь живу. Ты не имеешь права.
— Имею. Квартира оформлена на меня. Ты у мамы прописан, туда и иди.
— Там места нет! Мама, брат с женой, двое детей, все в двушке! Мне там спать негде!
— Не моя проблема. Пусть твоя красотка приютит.
Он заорал:
— Мне некуда идти! Ты меня на улицу выгоняешь! Я твой муж, мы три года вместе!
Она уже оделась и рванула к выходу. Дверь хлопнула так, что стёкла задрожали.
Я достала телефон, позвонила Денису, мужу сестры.
Он приехал через двадцать минут с двумя друзьями — высокими, молчаливыми. Максим метался по квартире в трусах и футболке, кричал, что это ерунда, что был пьяный, что больше не повторится.
— Она меня соблазнила, клянусь, я не хотел…
Денис кивнул друзьям. Они взяли Максима под руки. Он дёрнулся, попытался вырваться. Я пошла собирать его вещи. Носки, футболки, джинсы — всё в большой пакет. Куртка, кроссовки, бритва из ванной. Методично обходила квартиру, убирая всё, что о нём напоминало.
Максим сидел на полу в коридоре, зажатый между парнями. На лбу пот, лицо осунулось.
— Прости, ну пожалуйста, я исправлюсь, куда я пойду, у меня денег нет, работа через два дня…
Я протянула пакет:
— Иди куда хочешь. Это больше не моё дело.
Денис кивнул. Парни подняли Максима, повели к двери. Он шатался, упирался. Я открыла дверь настежь. Он обернулся, посмотрел так, будто ждал, что я передумаю.
— Ты пожалеешь. Без меня будет хуже.
— Посмотрим, — ответила я и захлопнула дверь.
Квартира опустела. Денис с друзьями постояли, спросили, нужна ли помощь. Я сказала, что справлюсь. Они ушли.
Села на пол в коридоре, прислонилась к стене. В голове пусто. Ни слёз, ни истерики, даже злости не было. Просто сидела и смотрела в стену. По квартире гулял сквозняк.
Потом встала, пошла в комнату. Постель разворошена, одеяло скомкано, простыни съехали. Я сорвала всё, скатала комом и понесла к мусоропроводу. Покупала эти простыни два года назад, выбирала долго. Теперь они летели в бак.
Вернулась. Диван стоял посреди комнаты — широкий, удобный. Я отдавала за него половину зарплаты три месяца. Смотрела на него и видела только их двоих. Нашла объявление о вывозе мебели, мужик обещал приехать через час.
Пока ждала, мыла полы, ванну, выносила мусор. Делала всё медленно, будто смывала чужое присутствие. Когда пришли за диваном, я стояла и смотрела, как грузчики выносят его. Диван застрял в проёме, пришлось поворачивать.
— Хороший диван, зачем выкидываете?
— Надоел.
Через три дня Максим начал писать. Извинялся, умолял, угрожал. Я не отвечала. Заблокировала на четвёртый день. Потом он пришёл к подъезду, звонил в домофон. Я смотрела в окно сверху. Он выглядел помятым, небритым, куртка расстёгнута, хотя было холодно. Простоял минут сорок, ушёл.
Неделю спустя сестра рассказала — Максим живёт у той женщины. Однокомнатная на окраине, снимает. Но она его уже выгоняет, потому что он не работает, денег не даёт.
— Его уволили, — добавила сестра. — Прогулял три дня. Теперь ищет работу, но никто не берёт.
Я слушала и чувствовала, как внутри что-то сжимается от удовлетворения. Не злорадство — справедливость.
Прошёл месяц. Я купила новую кровать — односпальную, с металлическими спинками. Поставила к окну. Теперь просыпалась от солнца, которое било в лицо. Максим всегда задёргивал шторы плотно, говорил, что свет мешает.
Вечерами сидела на подоконнике, смотрела на улицу. Внизу ходили люди, ехали машины, горели фонари. Я была одна, и это больше не казалось страшным.
Иногда накатывало мерзкое чувство — липкое, тяжёлое. Будто упустила что-то важное, будто надо было иначе. Но оно проходило, возвращалась лёгкость. Странная, непривычная, настоящая.
Однажды на работе увидела её у проходной. Ту самую. Курила, нервно оглядывалась. Накладные ресницы, дешёвое платье, сверху затёртая куртка. Она меня не заметила, разговаривала по телефону, голос истеричный:
— Да сколько можно! Денег нет! Снимай задницу с моего дивана и ищи работу! Мне за квартиру платить нечем из-за тебя!
Я остановилась в нескольких шагах. Она не видела меня, продолжала орать:
— Не буду у подруги занимать! Ты обещал устроишься! Что ты голову морочил, что жена стерва, что со мной счастлив будешь? Какое счастье, ты даже на хлеб не заработал!
Молчание, потом:
— Всё, хватит! Завтра чтоб съехал!
Она бросила телефон в сумку и пошла прочь. Я стояла, смотрела ей вслед. Внутри поднималось что-то тёплое. Понимание, что всё встало на свои места.
Вечером зашла в магазин. Стояла в очереди, услышала знакомый голос. Обернулась. Максим у выхода, разговаривал с охранником. Вид потрёпанный — щетина, мятая куртка, грязные кроссовки.
— Я не виноват, просто хотел посмотреть, может, на карте что-то осталось…
— Молодой человек, карта заблокирована. Обратитесь в банк.
Максим развернулся, пошёл к выходу. Я стояла неподвижно с корзиной. Он прошёл мимо, не заметив. Плечи опущены, походка шаркающая, будто постарел на десять лет.
Когда вышла, увидела его на остановке. Сидел на лавочке, уткнувшись в телефон. Я села в автобус. Пока он отъезжал, видела, как Максим сидит согнувшись, глядя в экран. Мимо проходили люди, никто не обращал внимания.
Дома разложила продукты, села за стол. Посмотрела на квартиру. Пустая комната, где стоял диван. Новая кровать у окна. Старый ковёр от бабушки. Всё моё, только моё.
Я вспомнила, как три года назад Максим пришёл сюда первый раз. Крутился, хвалил, говорил, что уютно. Потом начал оставаться. Потом перевёз вещи. Я ни разу не сказала нет.
Теперь он спит на чужом диване у женщины, которая его выгоняет. Она кричит, требует денег, которых нет. А у меня тишина.
Налила чай, села у окна. На улице темнело, зажигались фонари. Где-то там ходил Максим, искал, куда податься. Где-то там она собирала его вещи в пакет, как когда-то я.
Мне было двадцать три, я была одна, и впервые за три года это не пугало.
Не знала, что будет дальше. Встречу ли кого-то, захочу ли встречать. Но знала точно — больше никто не будет лежать на моей кровати с чужой. Больше никто не будет кричать «мне некуда идти», потому что не дам поселиться настолько, чтобы потом было больно выселять.
Допила чай и легла спать. Сон пришёл быстро, без тревог. Просто тёплая темнота.
Утром проснулась от солнца. Свет бил в лицо, резкий и яркий. Полежала, щурясь на блики на потолке. Потом встала, открыла окно. С улицы тянуло свежестью и холодом.
Жизнь продолжалась. Моя жизнь. Без него. И это было правильно.
