— Дай мне деньги, Ульяна! Спиши это на расходы по бизнесу, или я не знаю, на что! Ты же в богатстве купаешься, а я что, по-твоему, должен вечно сидеть на твоей шее и просить, как нищий?
Он ввалился в кабинет с таким видом, будто только что подписал выгоднейший контракт, а не проспал до одиннадцати утра. Ульяна, с головой погруженная в квартальные отчеты, вздрогнула и отложила папку. Виктор стоял на пороге, откровенно наслаждаясь произведенным эффектом. На нем была та самая итальянская рубашка за семь тысяч, купленная месяц назад для мифического собеседования. Мятая, словно он в ней и спал.
— Ты о каких деньгах речь ведешь, Виктор? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Внутри все сжалось в холодный, тяжелый ком. Она чувствовала приближение чего-то неминуемого, того, что копилось все эти месяцы.
— О каких, о каких… — он фыркнул, развалился в кресле напротив ее стола, закинув ногу на ногу. Его взгляд скользнул по дорогой технике, по кожаному креслу, по виду из окна на ночной город. — Я дело задумал. Серьезное. Стартап. Доставка правильного питания для офисных работников. Ниша пустует, все проглотят.
Ульяна медленно закрыла крышку ноутбука. Она знала, что сейчас не сможет работать. Сердце колотилось где-то в горле.
— Поздравляю с идеей. И в чем заключается моя роль в твоем стартапе? Кроме, разумеется, финансовой?
— Не надо вот этого язвительного тона! — он ударил ладонью по подлокотнику. — Мы семья или кто? Я — мужчина, я должен себя реализовать! А ты… ты превратилась в счетовода, в машину по зарабатыванию денег! Когда мы в последний раз просто разговаривали?
Она смотрела на него, на его раздувшиеся от самодовольства ноздри, на знакомый жест — он крутил воображаемый перстень на пальце, привычка, оставшаяся с тех времен, когда он был большим начальником и перстень был настоящим. Теперь рука была пуста, но амбиции, похоже, никуда не делись.
— Мы не разговариваем, Виктор, потому что ты либо спишь, либо смотришь сериалы, либо требуешь очередные тридцать тысяч на «коучинг по выходу из кризиса». У меня шесть салонов, сорок сотрудников, кредиты и аренда. У меня нет времени на разговоры ни о чем.
— Вот именно! — он торжествующе ткнул в ее сторону пальцем. — Шесть салонов! И все на тебе одной держится? А я чем хуже? Я даю тебе возможность вложиться в перспективный проект! Стартовый капитал — пятьсот тысяч. Это же копейки для тебя!
В комнате повисла тишина, густая, давящая. Ульяна слышала, как за окном проехала машина, как где-то на кухне капал кран — он обещал починить его еще две недели назад. Пятьсот тысяч. Полмиллиона. Месячная прибыль, ради которой она не спала ночами, вкалывала по четырнадцать часов, забывала, когда последний раз просто читала книгу или гуляла в парке.
— Пятьсот тысяч, — повторила она без интонации. — И на что конкретно?
Виктор оживился, потер руки. Он явно подготовился.
— Ну, понятное дело, аренда подходящего помещения под мини-кухню, не в спальном районе, конечно. Закупка профессионального оборудования — духовые шкафы, холодильники. Потом рекламная кампания, создание сайта, зарплата повару и курьеру на первые пару месяцев… Я все просчитал.
— Просчитал? — Ульяна подняла бровь. — Покажи мне свои расчеты. Хотя бы на салфетке.
Он смутился на секунду, его уверенность дала первую трещину.
— Какие, к черту, расчеты! Я тебе словами говорю! Ты мне не веришь? Своему мужу не веришь?
— Тому, кто за полгода не заработал ни рубля, а потратил больше трехсот тысяч на свои «депрессии» и «поиски себя», верить как-то сложно, знаешь ли. Ты даже посуду за собой помыть не можешь, а хочешь управлять бизнесом.
Его лицо исказилось от злости. Он вскочил с кресла, навис над столом.
— А ты не смей тыкать мне моей депрессией! Ты знаешь, каково это — быть выброшенным на улицу в сорок пять лет? Из большого кресла в банке на свой же диван? А ты… ты только и делала, что пилила меня! «Встань, найди работу, помоги». Ни капли поддержки!
Ульяна тоже поднялась. Они стояли друг напротив друга, разделенные широким дубовым столом, но пропасть между ними была неизмеримо шире.
— Я поддерживала тебя первые два месяца, Виктор! Я платила тому психологу, к которому ты сходил один раз! Я молчала, когда ты покупал дурацкие рубашки и кроссовки, в которых ты только и делал, что ходил от дивана до холодильника! Я закрывала глаза на твои истерики и на то, что ты разогнал всех наших друзей своими нытьем! Но пятьсот тысяч… Это уже не депрессия. Это наглость.
— Наглость? — он закричал так, что, казалось, задрожали стекла в окнах. — Это ты наглая! Забыла, кто ты была, когда мы познакомились? Простая парикмахерша с двумя заколками в кармане! А кто тебе помог тогда, кто дал денег на первую аренду? А? Помнишь?
Ульяна сжала кулаки. Ногти впились в ладони.
— Помню. И помню, что я тебе все эти деньги вернула. С процентами. Давно. Мы в расчете. А вот ты… ты сейчас пытаешься поставить меня на счетчик. Как будто твоя помощь тогда давала тебе пожизненную индульгенцию на паразитизм.
— Я не паразит! — он был багровым от ярости. — Я твой муж! И я требую то, что мне положено! Или ты думаешь, я позволю какой-то выскочке-парикмахерше меня содержать?
«Содержать». Это слово повисло в воздухе, тяжелое и уродливое. Оно вобрало в себя все: и грязную посуду в раковине, и счета за суши, которые он заказывал, когда она ночами сводила баланс, и его презрительные взгляды, когда она, уставшая, валилась с ног.
— Ты не муж, Виктор, — тихо, но очень четко произнесла Ульяна. Каждое слово было как гвоздь, вбиваемый в крышку гроба. — Муж — это партнер. Это опора. А ты… ты балласт. Ты тянешь меня на дно. И я больше не собираюсь тонуть.
Он замер, пораженный. Он явно не ожидал такого прямого удара. Он привык, что она уступает, откупается, лишь бы избежать скандала. Его уверенность начала таять на глазах, сменяясь паникой.
— Ты… ты не понимаешь… — забормотал он. — Это шанс! Мой шанс снова стать человеком! Давай я все тебе распишу, объясню…
— Объяснишь, как объяснял про коучинг? Как объяснял про спортзал за пятнадцать тысяч, который посещал два раза? — она покачала головой. Внутри не было ничего, кроме ледяного спокойствия и усталости. Бесконечной, вымораживающей усталости. — Все. Игра окончена. Требуй, кричи, угрожай — мне все равно. Денег ты не получишь. Ни копейки.
Он смотрел на нее, и в его глазах читалось неподдельное изумление. Он действительно не понимал, как это так — его слово, его желание больше не являются законом. Он был маленьким мальчиком, у которого отняли самую дорогую игрушку — его чувство собственной значимости, которое все эти месяцы подпитывалось ее деньгами и ее молчаливым терпением.
— Хорошо, — прошипел он, и его взгляд стал злым, узким. — Хорошо… Если не по-хорошему, значит, будет по-плохому. Ты думаешь, я позволю тебе вот так вот, сходу, меня унизить? Ты не знаешь меня, Ульяна.
— Я тебя знаю, — горько улыбнулась она. — Я тебя узнала за эти полгода лучше, чем за все пятнадцать лет совместной жизни.
— Ага, смотри как! — он отошел от стола, заложил руки за спину и принялся расхаживать по кабинету, как когда-то по своему банковскому кабинету. — Ты забываешь одну маленькую деталь. Мы живем в маленьком городе. Здесь все всех знают. И у твоих салонов безупречная репутация. «Салон Ульяны» — это эталон качества, доверия, почти что семья для твоих клиенток. Интересно, что они скажут, когда узнают, какая их владелица на самом деле… жестокая, бессердечная баба, которая выгнала мужа в никуда, в депрессии, в кризис? Которая ради денег готова растоптать самого близкого человека?
Ульяна слушала его, и ей стало почти смешно. До такой степени все было абсурдно и предсказуемо.
— Ты хочешь меня шантажировать? — спросила она безразлично. — Пойти ко всем моим клиенткам и рассказывать сказки о жестокой жене?
— Это не сказки! Это правда! — он снова подбежал к столу. — Я все расскажу! Твоим подругам, твоим поставщикам… Посмотрим, захотят ли они иметь дело с такой стервой!
Она молча смотрела на него. Смотрела на этого чужого, озлобленного человека, в котором не осталось и следа от того уверенного, красивого мужчины, в которого она когда-то влюбилась. Тот мужчина умер. Или, может, его никогда и не было.
— Знаешь, Виктор, делай что хочешь, — наконец сказала она, обреченно махнув рукой. — Говори кому угодно. Мне уже все равно. Но есть одна небольшая проблема.
— Какая еще проблема? — он насторожился.
— Проблема с местом, куда ты вернешься после своих агитационных походов. Потому что вернешься ты не сюда.
Он замер, не понимая.
— Что… что это значит?
— Это значит, что я выгоняю тебя, Виктор. Прямо сейчас. У тебя есть час, чтобы собрать свои вещи и убраться из моей квартиры.
Его лицо вытянулось. «Моей квартиры». Он протрезвел мгновенно.
— Ты не можешь меня выгнать! — в его голосе послышались нотки настоящей, животной паники. — Это наш общий дом!
— Нет, — холодно возразила Ульяна. — Это моя квартира. Она была куплена на мои деньги, которые я заработала еще до того, как мы расписались. Юридически ты здесь никто. Просто жилец. И я прекращаю тебя пускать.
Она увидела, как по его лицу пробежала судорога. Он отступал, и он это понимал. Все его козыри оказались фальшивыми.
— Ульяна… Уля, милая, давай не будем… — он попытался сменить гнев на милость. Его голос стал мягким, заискивающим. — Мы же взрослые люди. Мы можем все обсудить. Я погорячился, да. Эти пятьсот тысяч… я, может, и правда завысил. Можно и меньше. Давай сядем и все спокойно обсудим, как раньше?
«Как раньше». Раньше они сидели на кухне в этой самой квартире, пили кофе и она рассказывала ему о своей мечте — открыть свой салон. А он слушал, кивал и гладил ее по руке. И она верила, что он верит в нее. Теперь она понимала — он просто снисходил. Считал ее увлечение «милой женской причудой». Он никогда не верил, что у нее получится. И теперь его злил не столько ее отказ, сколько ее успех. Ее независимость. То, что она перестала в нем нуждаться.
— Нет, Виктор, — ее голос был тихим, но в нем звучала сталь. — Никаких «как раньше». Раньше кончилось. Кончилось, когда ты в третий раз за неделю не встал к завтраку, пока я бежала на другой конец города разбираться с сорвавшейся поставкой краски для волос. Кончилось, когда я обнаружила твои следы пиццы на только что вымытом полу. Кончилось сегодня, когда ты потребовал у меня полмиллиона, даже не потрудившись надеть приличные штаны. Час. Я не шучу.
Она повернулась к окну, спиной к нему, показывая, что разговор окончен. За стеклом шел ноябрьский дождь со снегом, редкие прохожие кутались в куртки, поднимали воротники. Мир был холодным, мокрым и реальным. А за ее спиной в ее теплом, уютном кабинете рушилась какая-то иная, ненастоящая жизнь, которую она терпела слишком долго.
Сначала она услышала оглушительный удар. Он швырнул на пол тяжелую стеклянную пепельницу. Она разбилась с грохотом, и осколки разлетелись по всему кабинету. Потом последовала тирада — дикая, бессвязная, полная оскорблений и угроз. Он кричал о своей любви, о том, как она все разрушает, о том, что она пожалеет. Потом его тон сменился на жалобный, он вспоминал их прошлое, общие годы, просил прощения, клялся, что все изменится.
Ульяна не оборачивалась. Она смотрела, как капли дождя стекают по стеклу, словно слезы. Но сама она не плакала. Внутри была только та самая ледяная пустота. Она стояла и ждала, когда этот шум, этот гам, этот последний акт бессмысленного спектакля закончится.
Вскоре за ее спиной воцарилась тишина. Потом она услышала, как он, тяжело дыша, вышел из кабинета. Послышались звуки из спальни — хлопанье дверцами шкафа, возня. Он собирал вещи.
Прошло около часа. Ульяна все так же стояла у окна. Она услышала шаги в прихожей, скрип открывающейся и захлопывающейся входной двери. Сначала тихо, потом — громко, на всю квартиру. Звук был финальным, как щелчок затвора.
Только тогда она обернулась. Кабинет был пуст. На полу лежали осколки стекла и валялась опрокинутая папка с документами. Она медленно подошла, подняла ее. Бумаги были в полном беспорядке. Она стала аккуратно собирать их, раскладывая по стопкам. Руки не дрожали. Дыхание было ровным.
Она навела порядок в кабинете, подмела осколки. Потом вышла на кухню, налила себе холодной воды и выпила залпом. В раковине, как и ожидалось, стояла грязная кружка Виктора с остатками вчерашнего кофе. Она посмотрела на нее, потом взяла и поставила в посудомойку. Простое, механическое действие.
Она села на кухонный стул и прислушалась к тишине. В квартире было непривычно тихо. Не было слышно храпа из спальни, не доносился звук телевизора из гостиной. Не было этого постоянного, фонового чувства раздражения и несправедливости. Тишина была тяжелой, но чистой. Как после грозы.
Она достала телефон, нашла в контактах номер своего юриста и отправила короткое сообщение: «Максим, добрый вечер. Все случилось. Готовлю документы на развод. Нужна ваша помощь». Ответ пришел почти мгновенно: «Понимаю. Жду завтра в офисе. Все сделаем».
Ульяна отложила телефон. Завтра будет новый день. Тяжелый, полный бумажной волокиты и неприятных разговоров. Но это будет ее день. Ее жизнь. Без шантажа, без упреков, без вечных требований и оправданий.
Она подошла к окну в гостиной. Внизу, подъезжая к ее дому, стояло такси. Багажник был открыт, и водитель помогал Виктору загрузить два больших чемодана. Тот, сутулясь, в той самой тонкой итальянской рубашке, промокшей под мокрым снегом, жестикулировал что-то водителю, вероятно, жалуясь на судьбу и жестокую жену. Потом он сел на заднее сиденье, дверца захлопнулась, и машина медленно тронулась, растворившись в ноябрьской мгле.
Ульяна не чувствовала ни радости, ни торжества. Только огромную, всепоглощающую усталость и ощущение, что она только что выиграла долгую, изматывающую битву, в которой самой большой победой было возвращение самой себе. Она осталась стоять у окна, глядя на огни города, на свою отражение в стекле — одинокое, но твердое. И впервые за долгое время ей не было за себя стыдно.
— Ульяна, что это ты творишь? Мужа на улицу выгнала! В каком состоянии он ко мне приехал — не передать! Я такого с ним не видела никогда!
Голос Анны Викторовны, резкий и обвиняющий, резанул по слуху. Ульяна медленно перевела дух, глядя в окно на рабочих, устанавливающих новую броненную дверь.
— Анна Викторовна, ваш сын уже полгода не муж, а нахлебник. Который не работал, не помогал по дому, но требовал деньги на свои прихоти. Вчера он потребовал полмиллиона рублей на сомнительный стартап. Моё терпение лопнуло.
— Так он же в депрессии был! Мужчину нужно поддерживать в трудную минуту, а не вышвыривать, как пса! Он же тебя любит!
— Любить — это не лежать на диване, пока другой надрывается на трёх работах. И не шантажировать, когда не дают денег. Разговор окончен.
Она положила трубку, не слушая возражений. Звонки от его родни продолжались весь день, но она больше не отвечала. Вечером пришло сообщение от его сестры:
— Ты вообще человек? Брат говорит, ты ему даже вещи не все отдала! И деньги за билет до мамы не дала! Он же без копейки остался!
Ульяна холодно улыбнулась и удалила сообщение. Она вспомнила, как месяц назад он потратил восемь тысяч на ужин в ресторане с доставкой, пока она считала копейки на новое оборудование для салона.
Через три дня, поздно вечером, в дверь снова начали звонить. Настойчиво, требовательно. Она посмотрела в глазок — Виктор стоял с двумя чемоданами, осунувшийся, с красными глазами.
— Уля, я знаю, ты там. Открой. Мне негде ночевать. У мамы ремонт, у сестры теснота. Я больше не буду тебя доставать, просто дай переночевать.
— В хостел есть, — холодно ответила она через дверь. — Или в камеру хранения на вокзале чемоданы сдать.
— Да как ты можешь так поступать?! — он начал бить кулаком в дверь. — Я твой законный муж! Мы прожили вместе пятнадцать лет! Ты что, совсем сердцем очерствела?!
— Сердце очерствевает, когда его годами используют как дойную корову. Уходи, Виктор. Следующий звонок будет в полицию.
Она отошла от двери, набирая номер участка. Услышав это, он закричал в ярости:
— Хорошо! Хорошо! Запомни! Ты ещё пожалеешь! Я тебе весь твой пафосный бизнес уничтожу! У тебя клиентки все выяснятся! Узнают, какая ты стерва на самом деле!
Его голос сорвался на истерику. Потом послышались шаги, отдаляющиеся по лестнице. Она отменила звонок. Угрозы уже не пугали — они лишь подтверждали правильность её решения.
На следующее утро она поехала в самый проблемный салон — тот, что находился рядом с автосалоном, где, по его словам, он теперь работал. Администратор, молодая девушка Катя, встретила её взволнованно.
— Ульяна Сергеевна, вчера был ваш муж. Очень громко требовал вас у стойки, говорил, что вы незаконно заблокировали ему доступ к общим финансам. Мы вызвали охрану, но он успел напугать клиенток.
— Больше он здесь не появится, — твёрдо сказала Ульяна. — Охране инструкции уже даны. Если придёт снова — сразу полиция.
Она провела планерку, проверила запасы, поговорила с мастером по ногтям, который жаловался на некачественный лак от нового поставщика. Дело, реальность, цифры — это успокаивало. Здесь всё зависело от неё, а не от чьего-то сиюминутного настроения.
Возвращаясь к машине, она увидела его. Он стоял через дорогу, у входа в автосалон, в дешёвом корпоративном пиджаке и с пачкой листовок в руках. Вид был жалкий и нелепый. Их взгляды встретились на секунду. В его глазах она увидела не ненависть, а растерянность и страх. Страх перед жизнью, в которой больше не было удобной подушки в виде её кошелька и терпения. Она села в машину и уехала, не оглядываясь.
Вечером раздался последний, неожиданный звонок. Незнакомый женский голос, молодой, нервный.
— Здравствуйте, это Ирина, коллега Виктора Анатольевича. Он… он в больнице. С гипертоническим кризом. Его с работы на скорой забрали. Он просил передать, чтобы вы приехали.
Ульяна помолчала, глядя на зажигающиеся в сумерках огни города.
— Передайте Виктору Анатольевичу, что я ему желаю скорейшего выздоровления. И посоветуйте ему больше не звонить с чужих телефонов. Это бесперспективно.
Она положила трубку. Врать про больницу — это было уже даже не смешно, а жалко. Он окончательно скатился в дешёвые манипуляции.
Прошёл месяц. Суд удовлетворил её заявление о разводе без лишних проволочек. В день, когда она получила на руки свидетельство о расторжении брака, пошёл первый снег. Крупные, неторопливые хлопья ложились на грязный ноябрьский асфальт, укутывая город в чистый белый покров. Она зашла в маленькое кафе рядом с домом, заказала чашку горячего шоколада и села у окна.
Ощущение было странным — ни радости, ни печали. Пустота после бури. Но это была хорошая, светлая пустота, которую можно было заполнять чем-то новым. Она достала блокнот и стала набрасывать идею для нового проекта — небольшой школы парикмахерского искусства для девушек из детдомов. То, что она откладывала годами, потому что «Виктору нужны были новые часы» или «пора бы съездить на дорогой курорт».
Телефон завибрировал. Сообщение от подруги Марины:
— Ну что, свободная женщина? Как ощущения?
Ульяна улыбнулась и ответила:
— Тишина. И это прекрасно.
Она вышла из кафе, закутавшись в пальто. Снег хрустел под ногами, воздух был холодным и свежим. Впереди была зима — долгая, сложная, но её собственная. Без постоянного чувства вины, без необходимости оправдываться за свой успех, без тяжёлого груза на плечах в виде взрослого, капризного ребёнка.
Она шла домой, к своей квартире, к своей жизни. И впервые за долгие годы ей не было страшно. Она знала — всё, что будет дальше, хорошее или плохое, она сможет пережить. Сама.
