— Дашенька, а твоя мамочка приедет на юбилей Игоря? — Екатерина Ивановна отхлебнула красное сухое и улыбнулась так, что Дарья сразу поняла: ничего хорошего дальше не будет.
— Не знаю ещё, — она старалась говорить ровно, но голос предал.
— Ну что ты, конечно, должна приехать! — свекровь наклонилась ближе, и от неё повеяло дорогими духами и чем-то холодным. — Пусть посмотрит, как отмечают в приличном обществе. А то у вас там, в Боровичах, небось только на кухнях собираются. Звони своей деревенщине-матери, приглашай. Роман, ты же не против?
Роман кивнул, не поднимая глаз. Восемь лет он кивал. Восемь лет соглашался с матерью во всём.
— Только пусть она оденется прилично, — Екатерина Ивановна вернулась к своему бокалу. — Без этих цветастых кофточек. У нас будут важные люди, не хочу конфуза. Понимаешь, да?
Дарья встала из-за стола, ничего не ответив. Прошла в спальню, закрыла дверь и набрала номер матери. Руки дрожали.
— Мам, не приезжай, — выпалила она сразу. — Она назвала тебя деревенщиной. При Романе. И смеялась.
— Назвала? — голос Людмилы Семёновны был тихим, но Дарья услышала в нём сталь.
— Сказала, чтобы я тебе звонила, приглашала, но чтобы ты оделась не клоуном. Мам, я не могу тебя туда тащить. Она будет издеваться весь вечер.
Пауза. Дарья слышала дыхание матери — ровное, спокойное.
— Дай адрес и дату. Я приеду.
— Мам, ты не понимаешь, там будут такие люди…
— Я всё понимаю, Дашенька. Жди меня.
Мать повесила трубку первой. Дарья смотрела на экран телефона и не знала, плакать или радоваться.
— Твоя мамаша правда приедет? — Екатерина Ивановна захохотала, когда узнала. — Смелая! Ну ладно, пусть. Посадим её куда-нибудь к персоналу, чтобы не мозолила глаза. Роман, скажи администратору.
Роман снова промолчал. Дарья смотрела на него и думала: когда она перестала его уважать? Год назад? Три? Или с самого начала просто не замечала?
В день юбилея ресторан на набережье сверкал белыми скатертями и хрусталём. Гости приезжали на машинах, от которых у Дарьи всегда болела голова — слишком много денег, слишком много показухи.
Она стояла у входа и увидела такси. Из него вышла мать.
Светло-голубой льняной костюм, идеально сшитый. Тонкая цепочка на шее. Никаких ярких цветов, никакой показухи. Людмила Семёновна шла медленно, с прямой спиной, и Дарья вдруг поняла: она никогда не видела мать такой. Не пенсионеркой из провинции. А женщиной, которая знает свою цену.
— Мам, — она обняла её. — Ты… ты потрясающе выглядишь.
— Где твоя свекровь? — Людмила Семёновна улыбнулась, но глаза остались холодными.
Екатерина Ивановна заметила их не сразу. Она принимала гостей, раздавала поцелуи, смеялась. А потом увидела Людмилу Семёновну — и лицо её на секунду застыло.
— О, вы приехали, — она подошла, оглядывая мать с ног до головы. — Как… неожиданно. Ваше место вон там, за дальним столом.
— Благодарю, — Людмила Семёновна кивнула и пошла туда, куда указали.
Дарья хотела пойти следом, но Роман удержал.
— Не надо. Мама разозлится.
— На кого? — Дарья вырвала руку. — На мою мать или на меня? Когда ты наконец вырастешь?
Он не ответил.
Вечер тянулся. Тосты, смех, звон бокалов с игристым. Екатерина Ивановна сияла в центре внимания, принимала комплименты. А потом, видимо, крепкие напитки развязали ей язык окончательно.
— Друзья мои, — она встала с бокалом в руке, и голос её окреп. — Хочу сказать вам честно: наша семья всегда ценила настоящее. Настоящий статус, настоящие связи, настоящий уровень. Вот взять нашу Дарью. Она из Боровичей, понимаете? Оттуда, где до сих пор бухгалтеры на пенсии сидят и в огородах копаются. Но мы её приняли, не побрезговали.
Даже мать её пригласили сегодня, вон она там сидит в своём наряде. Небось первый раз в таком месте. Пусть посмотрит, как живут люди с положением.
Зал засмеялся — кто-то неловко, кто-то поддакнул. Дарья хотела провалиться сквозь землю. Но в этот момент встала Людмила Семёновна.
Она шла через весь зал медленно, и смех постепенно затихал. Что-то в её походке заставляло людей замолчать.
— Екатерина Ивановна, спасибо за тёплые слова, — она остановилась рядом со свекровью. — Я действительно из Боровичей. И горжусь этим.
Екатерина Ивановна улыбалась, но уже неуверенно.
— Вы правы, я бывший бухгалтер. Шесть лет на пенсии, — Людмила Семёновна говорила негромко, но её слышал весь зал. — Только я не сидела в огороде. Я выкупила старинный керамический завод, который закрывался. Вложила все свои сбережения. Возродила производство традиционной плитки. Сейчас моё предприятие «Боровичская Искусница» поставляет керамику для Эрмитажа, Кремля, частных резиденций по всему миру.
В зале зашумели. Мужчина в дорогом костюме встал.
— Так это вы Людмила Семёновна из «Боровичской»? Господи, я вас не узнал! Мы же с вами переписывались по Петербургскому объекту. Ваша керамика — произведение искусства!
Женщина рядом ахнула:
— Вы владелец «Искусницы»? Мы полгода ждали вашу плитку для виллы! Это невероятная работа!
Людмила Семёновна благодарно кивала. А Екатерина Ивановна стояла рядом, и лицо её медленно багровело.
— Но это не всё, — мать повернулась к свекрови. — Ваш супруг, Геннадий Петрович, два месяца назад приезжал ко мне на завод. Просил заключить эксклюзивный контракт на поставку плитки для его проекта в Сочи. Самого престижного, как он сказал. Мы ещё обсуждаем условия. Он предложил хорошие деньги.
Тишина была звенящей. Екатерина Ивановна открыла рот, но слов не нашла. Геннадий Петрович сидел, уткнувшись в тарелку, багровый.
— Так что я действительно деревенщина, — Людмила Семёновна улыбнулась холодно. — Из Боровичей. Но, видимо, ваш муж не побрезговал ко мне приехать. Дважды. С цветами.
Гости обступили Людмилу Семёновну плотным кольцом. Кто-то хотел обсудить сотрудничество, кто-то — просто познакомиться. Екатерина Ивановна стояла в стороне, сжав бокал так, что побелели пальцы.
Дарья подошла к матери, когда толпа чуть рассеялась.
— Почему ты мне не говорила? — в голосе была обида и восхищение одновременно.
— Зачем? — Людмила Семёновна обняла дочь. — Я не хвастаюсь своей работой. Но когда эта женщина начала унижать тебя через меня, я не могла молчать. Никто не имеет права топтать мою дочь.
Роман подошёл, растерянный.
— Людмила Семёновна, простите мою мать…
— Не мне прости, — мать перебила жёстко. — А своей жене. Восемь лет ты молчал, Роман. Восемь лет позволял ей это терпеть. Ты вообще понимаешь, что натворил?
Он молчал. Потом медленно повернулся к Екатерине Ивановне, которая всё ещё стояла в сторонке.
— Мама, нам надо поговорить, — его голос был тихим, но твёрдым. — Немедленно.
Он подошёл к матери, что-то сказал ей. Екатерина Ивановна пыталась отмахнуться, но он качал головой. Впервые за восемь лет Дарья видела, как он перестал быть послушным мальчиком.
Людмила Семёновна уезжала поздно, окружённая новыми знакомыми. Дарья проводила её до такси.
— Ты останешься с ним? — спросила мать, глядя в глаза.
— Не знаю. Но я больше не боюсь, — призналась Дарья. — Ты показала мне, что достоинство важнее комфорта.
— Запомни это, — Людмила Семёновна поправила ей волосы. — И никогда не позволяй другим решать, сколько ты стоишь.
Такси уехало. Роман вышел следом, подошёл.
— Прости меня. Я был трусом.
— Не мне прости, а себе, — Дарья посмотрела на него спокойно. — Теперь докажи делом.
Она развернулась и пошла к выходу. Впервые за восемь лет она не ждала его разрешения. Она просто шла.
За её спиной была мать, которая показала ей главное: сильной можно быть тихо, не крича об этом. Достоинство не в деньгах и статусе. Оно в том, чтобы знать себе цену и не позволять другим её понижать.
