– Антоновка в этом году не уродилась, вся червивая, – вздохнула соседка, разглядывая яблоки в корзине. – А у Петровны с верхней улицы все как на подбор, крупные да сочные. Секрет, говорит, в подкормке, а какая там подкормка – врёт всё, просто почва у неё лучше.
Варвара Степановна рассеянно кивала, перебирая яблоки, но мысли её были далеко. В руках она держала письмо от дочери – первое за полгода. После той страшной ссоры Настя перестала звонить, и весточки от неё приходили редко, через третьих лиц.
– Варвара, ты меня не слушаешь совсем, – с обидой протянула соседка. – Или нездоровится?
– Прости, Зина, задумалась, – покачала головой Варвара Степановна. – От Настеньки письмо пришло.
Соседка моментально оживилась, подалась вперёд:
– Ну, как она там? С этим своим… – Зинаида сделала неопределённый жест рукой, не находя подходящих слов.
– С мужем, – твёрдо поправила Варвара Степановна. – Хорошо, пишет. Квартиру снимают, работают оба.
– И не раскаялась? – недоверчиво прищурилась Зинаида.
Варвара Степановна поджала губы и начала собирать яблоки обратно в корзину:
– Зина, мне домой пора. Спасибо за чай.
Уже полгода прошло с того дня, когда их семья раскололась надвое. Варвара Степановна часто вспоминала тот вечер – особенно по ночам, когда бессонница выкручивала суставы и гнала прочь сон. Перед глазами вставало лицо дочери – бледное, с решительно сжатыми губами, а напротив – муж, Геннадий Петрович, побагровевший от гнева.
Настя тогда приехала не одна – привезла с собой парня, Михаила. Тихого, скромного, с прямым взглядом серых глаз. На вопрос о родителях ответил просто: «Вырос в детском доме». И всё, будто ничего особенного. А для Геннадия Петровича это был удар под дых. Потомственный инженер, из семьи, где три поколения работали на заводе, гордящийся своими корнями, не мог смириться с тем, что его дочь связалась с человеком «без роду, без племени».
– У него даже фамилия чужая, детдомовская! – гремел он тогда. – Откуда нам знать, кто его родители? Может, алкоголики или преступники?
Настя тогда встала, расправила плечи – вся в отца упрямством:
– Мы распишемся через неделю. Я приехала сообщить, а не спросить разрешения.
В наступившей тишине Варвара Степановна будто со стороны услышала свой голос:
– Ты нам больше не дочь.
И сама потом не понимала, как эти слова сорвались с языка. Словно не она говорила, а мать её, Клавдия Ивановна, жёсткая, властная женщина, никогда не прощавшая ошибок.
Настя тогда только кивнула, словно ждала именно таких слов, молча собрала вещи и ушла. Вместе с тихим Михаилом, который за весь скандал не проронил ни слова, только стоял рядом с ней, легонько касаясь её локтя – жест поддержки, который Варвара Степановна заметила и потом часто вспоминала.
Теперь, полгода спустя, она перечитывала письмо, написанное аккуратным Настиным почерком. «У нас всё хорошо, мама. Миша получил повышение. Я работаю в библиотеке, мне нравится. Скучаю по вам. Если захотите, мы могли бы приехать на майские праздники».
Варвара Степановна сложила письмо и спрятала в карман передника. Муж не должен знать о нём – он запретил даже упоминать Настино имя в доме. Но материнское сердце ныло и болело, особенно по ночам, когда из спальни дочери не доносилось ни звука, и одежда её всё так же висела в шкафу – Геннадий Петрович не позволил ничего трогать.
Вечером, разливая борщ по тарелкам, Варвара Степановна собралась с духом:
– Геннадий, я думаю…
– О чём? – он поднял глаза от газеты, которую читал даже за обедом – привычка, появившаяся за тридцать лет семейной жизни.
– О Насте, – выдохнула она. – Может, хватит? Полгода прошло. Она ведь не чужого человека убила, а замуж вышла.
Геннадий Петрович медленно сложил газету, и это был плохой знак – он делал так, когда особенно злился:
– Мы договорились не говорить о ней в этом доме.
– Мы не договаривались, – возразила Варвара Степановна, удивляясь собственной смелости. – Ты решил, а я… я мать. Как я могу не говорить о родной дочери?
– Она сделала свой выбор, – отрезал муж. – Выбрала этого… неизвестно кого. Без роду, без племени.
– Его зовут Михаил, – тихо сказала Варвара Степановна. – И то, что его родители умерли, не его вина.
– Кто сказал, что умерли? – хмыкнул Геннадий Петрович. – Может, спились и бросили, а может, в тюрьме сидели. Всякое бывает. Яблоко от яблони…
– Неправда это, – перебила она. – Человек сам выбирает свой путь. А Настя пишет, что он хороший, работящий.
Муж замер с ложкой в руке:
– Пишет? Она тебе пишет, а ты мне ни слова?
Варвара Степановна поняла, что проговорилась, но отступать было поздно:
– Да, пишет. И я отвечаю. Потому что это наша дочь, Гена. Единственная.
Геннадий Петрович с грохотом отодвинул тарелку:
– Значит, за моей спиной списываешься? Прекрасно! Что дальше? Пригласишь их в гости, пока меня нет дома?
– А почему бы и нет? – Варвара Степановна тоже начала злиться. – Чем он так тебе не угодил, этот мальчик? Тем, что сирота? Так это не заразно.
– Дело не в этом, – буркнул Геннадий Петрович, но уже не так уверенно.
– А в чём? В том, что он не из твоей драгоценной потомственной рабочей семьи? Так вы с Настей первое поколение с высшим образованием. Твой отец, помню, тоже был против, чтобы ты в институт шёл. Говорил: «Нечего умничать, иди на завод, как все».
Это был запрещённый приём. Геннадий Петрович поморщился – он не любил вспоминать ссоры с отцом.
– То другое.
– Чем другое? – не отступала Варвара Степановна. – Тебе папенька тоже кричал, что ты ему не сын, если в институт пойдёшь. А ты пошёл. Настя вся в тебя – упрямая.
Геннадий Петрович молча поднялся из-за стола и ушёл в свой кабинет. Этот маленький закуток с письменным столом и книжными полками был его убежищем от семейных бурь. Варвара Степановна не стала его трогать – пусть подумает.
Вечером она позвонила своей старшей сестре, Людмиле. Та жила в соседнем городе, но они созванивались каждую неделю.
– Люда, не знаю, что делать, – пожаловалась Варвара Степановна. – Гена ни в какую не хочет мириться. А Настя пишет, что могла бы приехать на майские.
– Так и пусть приезжает, – бодро отозвалась сестра. – Что Геннадий-то? Не выгонит родную дочь.
– Не знаю, – вздохнула Варвара Степановна. – Он так упёрся. Всё твердит: «Без роду, без племени».
– А сам-то? – хмыкнула Людмила. – Подумаешь, рабочая династия. Три поколения пьяниц на заводе, если честно. Отец его, Пётр, царствие небесное, крепко прикладывался. И дед его тоже. Так что нечего нос задирать.
– Люда, не говори так, – попросила Варвара Степановна. – Гена хороший человек. Просто упрямый.
– Вот и пусть подавится своим упрямством, – отрезала сестра. – А ты дочери напиши, что ждёшь. И этого её… Михаила.
После разговора с сестрой Варвара Степановна долго сидела на кухне, глядя в тёмное окно. За стеной тикали часы, шумел холодильник, а в голове крутились мысли. Она вспоминала, как Настя росла – смешливая девчушка с косичками, потом серьёзная отличница, потом студентка. Как гордился ею отец, как планировал ей блестящую карьеру – «не чета нашей рабочей», как любил повторять.
А потом случился Михаил. Настя познакомилась с ним на волонтёрском мероприятии – они оба помогали детскому дому, собирали книги и игрушки. Он работал программистом в какой-то фирме, неплохо зарабатывал. Настя говорила о нём с таким теплом, что материнское сердце радовалось: дочка встретила хорошего человека.
Но Геннадий Петрович… Он вбил себе в голову, что дочь должна выйти за кого-то «своего круга». Желательно с хорошей родословной и положением. «Она у нас образованная, умная, красивая. Чего ей на сироту размениваться?» – говорил он, когда Настя впервые упомянула о Михаиле.
Варвара Степановна достала из кармана письмо и перечитала его ещё раз. Между строк читалась тоска по дому, по родителям. «Если захотите, мы могли бы приехать на майские праздники». Могли бы. Если захотите. Дочь не была уверена, что её ждут в родном доме.
На следующее утро Геннадий Петрович за завтраком был необычно задумчив. Он размешивал сахар в чае и молчал, не притрагиваясь к яичнице, которую приготовила жена.
– Вчера Сергей Иванович заходил, – наконец произнёс он. – Говорит, видел нашу Настю в городе. С мужем.
Варвара Степановна замерла:
– Они приезжали? Почему не зашли?
– А ты как думаешь? – горько усмехнулся Геннадий Петрович. – После того, что мы… что я наговорил.
Он отодвинул чашку и потёр лицо руками:
– Сергей Иваныч говорит, хороший парень. Вежливый, обходительный. На руках её носит, говорит, в магазине сумки не даёт нести.
Варвара Степановна осторожно присела рядом:
– Гена, может, позвоним ей? Пригласим? Майские скоро…
– Я ей вчера звонил, – неожиданно признался муж. – Сергей Иваныч номер дал.
– И что?
– Ничего, – Геннадий Петрович пожал плечами. – Трубку взял он, этот… Михаил. Спрашивает: «Вам кого?» Я говорю: «Настю». А он помолчал и спрашивает: «Это Геннадий Петрович?» Голос спокойный такой. Я говорю: «Да». А он: «Настя сейчас не может подойти. Я передам, что вы звонили».
– И всё? – ахнула Варвара Степановна.
– Нет, – муж отвёл глаза. – Я спросил, как она. А он говорит: «Хорошо. Работает в библиотеке, ей нравится. Я получил повышение, купили новый диван». Обычные такие, будничные вещи. А потом говорит: «Она скучает по вам. Особенно по маме. Часто плачет по ночам, думает, я не вижу».
Варвара Степановна почувствовала, как глаза наполняются слезами:
– И что ты?
– А что я? – развёл руками Геннадий Петрович. – Сказал, что мы тоже скучаем. И что… если они хотят, то могут приехать на майские.
– Гена! – Варвара Степановна крепко обняла мужа. – Правильно сделал.
– Не знаю, – буркнул он. – Посмотрим ещё, что за человек. Но Сергей Иваныч говорит, порядочный.
– Конечно порядочный, – уверенно сказала Варвара Степановна. – Настя плохого бы не выбрала. Она же твоя дочь.
Геннадий Петрович хмыкнул, но было видно, что ему приятно:
– Ладно, посмотрим. Только ты это… комнату её приберёшь? Пусть им постелют там.
Всю следующую неделю Варвара Степановна летала как на крыльях. Убирала, готовила, доставала из серванта лучший фарфор. В глубине души теплилась надежда: может, помирятся по-настоящему, может, Настя с мужем будут приезжать теперь часто.
Накануне приезда Геннадий Петрович вдруг засобирался в магазин:
– Пойду-ка я коньяку куплю. Надо же с зятем познакомиться по-человечески.
Варвара Степановна только головой покачала – ещё неделю назад муж и слышать не хотел о примирении, а теперь вон как расщедрился.
Когда в дверь позвонили, она так разволновалась, что долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Наконец дверь открылась, и на пороге стояли они – Настя, похудевшая, но счастливая, и рядом с ней Михаил – высокий, светловолосый, с прямым взглядом серых глаз.
– Мама, – выдохнула Настя, и Варвара Степановна крепко обняла дочь, вдыхая родной запах её волос.
– Доченька, – прошептала она. – Как же я скучала.
Геннадий Петрович стоял чуть поодаль, переминаясь с ноги на ногу. Когда женщины наконец оторвались друг от друга, он кашлянул и протянул руку Михаилу:
– Ну, здравствуй… сынок.
Михаил пожал протянутую руку:
– Здравствуйте, Геннадий Петрович. Спасибо, что пригласили.
Они прошли в комнату, и Варвара Степановна засуетилась, расставляя угощение. Настя помогала ей, а мужчины неловко молчали, поглядывая друг на друга.
– Значит, программистом работаешь? – наконец спросил Геннадий Петрович.
Михаил кивнул:
– Да, в IT-компании. Недавно повысили до руководителя группы.
– Это хорошо, – одобрительно кивнул Геннадий Петрович. – Работа нынче денежная. Настю обеспечишь.
– Стараюсь, – серьёзно ответил Михаил. – Она у меня молодец – и работает, и дома всё успевает. Только вот скучает по вам очень.
Геннадий Петрович отвёл глаза:
– Да мы тоже… скучали.
За столом постепенно напряжение спало. Михаил оказался интересным собеседником, рассказывал о работе, о планах купить машину, а потом и квартиру. Настя светилась от счастья, глядя то на мужа, то на родителей.
Когда женщины ушли на кухню мыть посуду, Геннадий Петрович вдруг спросил:
– А родителей своих… не искал никогда?
Михаил покачал головой:
– Зачем? Они меня оставили в роддоме. Значит, не нуждались. А я теперь свою семью строю. С Настей.
– Правильно, – неожиданно для себя сказал Геннадий Петрович. – Семья – это главное. Родителей не выбирают, а вот семью… семью каждый создаёт сам.
Вечером, когда молодые ушли спать в Настину комнату, Варвара Степановна с мужем долго сидели на кухне.
– Хороший парень, – наконец признал Геннадий Петрович. – Работящий. И Настю любит, видно.
– Конечно любит, – улыбнулась Варвара Степановна. – И она его. Знаешь, когда смотрю на них, вспоминаю нас с тобой в молодости. Такие же были счастливые.
Геннадий Петрович хмыкнул, но было видно, что ему приятно.
– Глупость я сморозил тогда, – вдруг признался он. – С этим «не дочь» и прочим. Настя – наша кровь. А что муж сирота… так это не его вина. Главное, человек хороший.
– Главное, – согласилась Варвара Степановна, накрывая его руку своей.
Утром Настя нашла мать на кухне – та пекла любимые дочкины ватрушки с творогом.
– Мама, – Настя обняла её сзади. – Я так скучала по тебе. И по папе. И по дому.
– И мы по тебе, доченька, – Варвара Степановна вытерла руки о передник и обернулась. – Прости меня за те слова. Никогда их не повторю.
Настя прижалась к матери, как в детстве:
– Знаешь, когда я вышла замуж за Мишу, многие крутили пальцем у виска. Мол, сирота, неизвестно, кто родители. А он самый лучший, мама. Заботливый, надёжный.
– Я вижу, – кивнула Варвара Степановна. – Ты счастлива с ним. А это главное для матери – знать, что дочь счастлива.
В дверях появился заспанный Геннадий Петрович:
– О чём шепчетесь?
– О счастье, папа, – улыбнулась Настя.
Он хмыкнул, но подошёл и неловко обнял дочь:
– Ну, будь счастлива. И этому своему скажи, чтоб берёг тебя. А то у меня разговор короткий.
– Скажу, – засмеялась Настя. – Хотя он и так бережёт.
Они завтракали все вместе, и дом снова был полон смеха и разговоров. Варвара Степановна смотрела на свою семью – на мужа, который оживлённо обсуждал с зятем какие-то компьютерные премудрости, на счастливую дочь – и думала, что иногда нужно просто переступить через свою гордость, чтобы вернуть то, что действительно важно.
Когда молодые уезжали, Геннадий Петрович вдруг сказал:
– На следующие выходные приезжайте. Я лодку хочу новую купить, порыбачим с тобой, Михаил. Заодно и проверим, что ты за зять.
Михаил улыбнулся и крепко пожал руку тестя:
– Обязательно приедем, Геннадий Петрович. Спасибо за приглашение.
Варвара Степановна смотрела, как уезжает машина, увозящая дочь и зятя, и чувствовала, как тяжесть последних месяцев наконец отпускает. Семья снова была целой. Другой, изменившейся – но целой. И это было главное.
Вечером она позвонила сестре:
– Люда, ты не поверишь! Гена с Михаилом на рыбалку собрались. Вместе!
– А я что говорила? – хмыкнула сестра. – Время всё лечит. И потом, разве может отец долго сердиться на родную дочь? Как бы ни хорохорился.
Варвара Степановна улыбнулась, глядя на мужа, который с довольным видом перебирал рыболовные снасти:
– Знаешь, Люда, я поняла одну важную вещь. Неважно, откуда человек родом – из потомственной семьи или из детского дома. Важно, какую семью он создаёт сам. И наша Настя создала хорошую семью. А мы… мы просто научились это видеть.
Если вам понравился этот рассказ, не забудьте поставить лайк и подписаться на блог! В комментариях расскажите, случались ли в вашей жизни ситуации, когда приходилось преодолевать предрассудки ради любви и семейного счастья?
