Свекровь вошла без стука, как обычно. Ключи от квартиры она получила в тот самый день, когда Даша с Егором въехали сюда после свадьбы. «Чтобы в случае чего», — сказала тогда Нина Павловна, звякнув связкой. «В случае чего» наступало каждый день.
— Дашенька, ты опять не вытерла пыль на книжной полке? — голос свекрови был сладким, как просроченный мёд. — Я же вчера говорила. Или тебе всё равно, в какой грязи живёт мой сын?
Даша стояла у плиты, помешивая суп. Она не обернулась. Научилась. Если обернёшься — увидишь это лицо, полное заботливой укоризны, и захочется либо закричать, либо расплакаться. А слёзы для Нины Павловны были как кровь для акулы.
— Вытру после обеда, — ровно ответила она.
— После обеда, — протянула свекровь, снимая лёгкое пальто. — Всегда после. А пыль тем временем копится. Знаешь, в моё время хозяйки вставали в шесть утра и к приходу мужа дом блестел. Но это, конечно, старомодно. Современной молодёжи некогда.
Она прошла на кухню, открыла холодильник и начала методично перебирать содержимое, цокая языком.
— Майонез просрочен на два дня. Огурцы вялые. Молоко обезжиренное — Егор же не любит, я ему всегда беру трёхпроцентное. Дашенька, милая, ну как можно так небрежно относиться к питанию семьи?
«Семьи, которую ты контролируешь, как режиссёр плохого спектакля», — подумала Даша, но вслух сказала только:
— Я сегодня схожу в магазин.
— Я уже сходила, — свекровь достала из сумки пакет. — Вот, всё правильное купила. Творог деревенский, молоко, как Егорушка любит, и сосиски те самые, докторские. Ты ведь опять купила бы какую-нибудь дешёвую гадость.
Даша сжала половник так сильно, что побелели костяшки пальцев. Три года. Три года она выдерживала этот ежедневный экзамен, эту бесконечную проверку на профпригодность быть женой единственного сына Нины Павловны. И каждый раз получала неуд.
Худший из экзаменов случился два месяца назад.
Даша пришла домой после работы измотанной. Горло саднило, голова раскалывалась. Она мечтала только об одном — лечь и не двигаться. Но у порога её встретила свекровь с недовольным лицом.
— Ты где ходишь? Я звонила тебе три раза!
— На работе была, Нина Павловна. Телефон на беззвучном.
— Егор звонил. Сказал, что задержится. Я подумала, раз ты придёшь раньше, приготовишь нормальный ужин. А то он питается одними бутербродами из-за тебя.
Даша почувствовала, как что-то внутри неё натягивается, как струна перед разрывом.
— Я плохо себя чувствую. Наверное, заболеваю.
— Ах, заболеваешь, — свекровь махнула рукой. — Все мы иногда недомогаем. Но семья важнее. Ну ладно, я сама приготовлю. Иди, отдыхай, раз ты такая слабенькая.
Она ушла на кухню, демонстративно громко гремя кастрюлями. Даша добрела до спальни и рухнула на кровать, не раздеваясь. Температура подскочила к вечеру. Тридцать восемь и семь. Голова раскалывалась так, что хотелось выть. Она с трудом добралась до аптечки, выпила жаропонижающее и снова легла.
Егор пришёл поздно, около десяти. Он заглянул в спальню, где Даша лежала, укрывшись двумя одеялами и всё равно дрожа от озноба.
— Мам сказала, что ты приболела, — он присел на край кровати, коснулся её лба. — Горячая какая. Надо бы врача вызвать.
— Завтра, — прошептала она. — Если не пройдёт.
— Мам приготовила потрясающую запеканку. Принести тебе?
— Не хочу. Спасибо.
Он ушёл, и она услышала, как на кухне тихо разговаривают он и его мать. Не разбирала слов, но интонации были красноречивыми. Мягкий, убаюкивающий голос Нины Павловны, которым она умела обвить любую ситуацию в свою пользу. А потом ответ Егора — что-то согласное, примирительное.
Утром, когда температура спала до тридцати семи и пяти, и Даша, превозмогая слабость, собиралась на работу, свекровь зашла попрощаться.
— Выздоравливай, дорогая. И, знаешь, я тут подумала. Может, тебе стоит попить витамины? А то у тебя иммунитет слабый. Это потому что не следишь за собой. Нужно закаляться, правильно питаться. Я вот в твоём возрасте никогда не болела. Может, ещё и потому, что у меня не было времени лежать — семья, работа, ребёнок. А ты только о себе думаешь.
Даша застыла, держа в руках сумку. Только о себе. Она, которая стирала Егоровы рубашки вручную, потому что свекровь внушила ему, что машинка портит ткань. Она, которая готовила два ужина — один для мужа, другой для свекрови, потому что у той «особая диета». Она, которая отказалась от повышения на работе, потому что Егор сказал, что «семья важнее карьеры», хотя на самом деле это были слова его матери.
Только о себе.
В тот момент Даша поняла, что выдержать эту войну на истощение она не сможет. Что свекровь будет методично, день за днём, отравлять её жизнь каплями яда, закамуфлированными под заботу. И главное — она поняла, что Егор никогда не встанет на её сторону. Он был уже давно не мужем, а сыном. Послушным, удобным, управляемым.
Сейчас, стоя у плиты и слушая, как Нина Павловна рассказывает, что Егору нужно покупать только определённый сорт чая, Даша приняла решение.
— Нина Павловна, мне нужно с вами серьёзно поговорить.
Свекровь замерла, держа в руках пачку чая. В её глазах мелькнуло что-то настороженное.
— О чём, дорогая?
— О ключах. Верните, пожалуйста, ключи от нашей квартиры.
Повисла тишина. Даже часы на стене, казалось, перестали тикать. Нина Павловна медленно поставила чай на стол. Её лицо оставалось спокойным, но в глазах проснулось что-то холодное и опасное.
— Ты шутишь?
— Нет. Я абсолютно серьёзно. Это наша с Егором квартира, и я хочу, чтобы вы приходили только по приглашению, а не когда вам вздумается.
— Я — мать Егора.
— И я уважаю это. Но я его жена. И имею право на личное пространство.
Лицо свекрови начало меняться. Сладкая маска заботливой мамочки поползла, обнажая истинное лицо — злое, обиженное, мстительное.
— Личное пространство! — она усмехнулась. — Ты забыла, кто помог вам с этой квартирой? Кто дал деньги на первый взнос? Кто обставлял, выбирал обои, мебель покупал?
— Вы дали деньги в долг. Мы уже вернули половину.
— Половину! — голос свекрови стал пронзительным. — А кто готовил для вас первые три месяца, потому что ты не умела сварить даже суп? Кто стирал, убирал, пока ты привыкала к роли жены? Я вложила в эту квартиру, в этот брак больше, чем ты вложишь за всю свою жизнь!
— Вы сделали это по своей воле. Я не просила.
— Не просила! — Нина Павловна подошла ближе, её пальцы с аккуратным маникюром сжались в кулаки. — Ты ещё скажи спасибо, что я не выгнала тебя в первый же месяц! Думаешь, я не видела? Видела, как ты неумеха, как ты не подходишь моему сыну! Но я терпела. Ждала, что ты исправишься, станешь настоящей женой. А ты? Ты возомнила себя хозяйкой и смеешь выставлять меня?
Даша чувствовала, как внутри неё поднимается волна — не гнева, а какого-то странного освобождения. Маски сброшены. Больше никакой фальшивой вежливости.
— Я не выставляю вас, Нина Павловна. Я просто устанавливаю границы. Вы можете приходить в гости, когда мы вас пригласим. Но врываться сюда каждый день, проверять холодильник, критиковать каждый мой шаг — это закончилось. Сегодня.
— Мы ещё посмотрим, что скажет Егор! — свекровь схватила телефон. — Сейчас позвоню ему и расскажу, как ты себя ведёшь! Как ты пытаешься разрушить нашу семью!
— Звоните, — спокойно ответила Даша.
Нина Павловна набрала номер. Через несколько гудков ответил Егор.
— Сынок, срочно приезжай домой! Твоя жена… она… — голос свекрови задрожал, в нём появились theatrical рыдания. — Она выгоняет меня! Говорит, что я здесь чужая! После всего, что я для вас сделала!
Даша слышала приглушённый голос мужа, что-то успокаивающее, обещающее.
— Он сейчас приедет, — свекровь положила трубку и посмотрела на Дашу с торжествующей злобой. — И мы разберёмся. И ты ещё пожалеешь о своих словах.
— Может быть, — Даша выключила плиту. — Но я уже ничего не боюсь.
Егор примчался через сорок минут. Он влетел в квартиру взъерошенный, встревоженный. Его мать сидела на диване, изображая страдалицу — платок в руках, красные глаза, печальная улыбка мученицы.
— Что случилось? — он бросился к матери. — Мам, ты плачешь?
— Я не хотела тебя расстраивать, сынок. Но твоя жена… она сказала ужасные вещи.
Егор повернулся к Даше. В его глазах было недоумение, смешанное с осуждением.
— Даш, что происходит?
— Я попросила твою маму вернуть ключи от нашей квартиры, — ровно сказала она. — И объяснила, что хочу, чтобы она приходила по приглашению, а не врывалась сюда, когда ей вздумается.
— Вот видишь! — всхлипнула Нина Павловна. — Она выгоняет меня! Меня, твою мать! Которая всю жизнь тебе отдала!
Егор растерянно посмотрел на Дашу.
— Это из-за чего? Мама что-то не то сказала?
— Егор, твоя мама говорит мне каждый день, что я плохая жена. Что я неправильно готовлю, неправильно убираю, неправильно живу. Она контролирует каждый мой шаг. И я больше не могу.
— Но она же помогает! — он развёл руками. — Мам просто хочет, чтобы у нас всё было хорошо!
— Она хочет, чтобы я исчезла, — тихо сказала Даша. — Чтобы ты остался с ней. Навсегда её маленьким мальчиком.
— Ты несёшь какую-то чушь! — Егор начал раздражаться. — Мама всегда была нам опорой! Без неё мы бы не справились с ремонтом, с переездом! Она готовила, убирала, помогала деньгами! А ты… ты просто неблагодарная!
— Я благодарна, — голос Даши стал твёрже. — Но я не обязана за эту благодарность отдать свою жизнь. Я не обязана терпеть ежедневные унижения. И я не обязана мириться с тем, что в моём доме я чувствую себя гостьей.
Нина Павловна всхлипнула громче, и Егор снова обернулся к ней.
— Мам, не плачь. Сейчас всё решим.
Он подошёл к Даше, взял её за руку. Его прикосновение было мягким, но в глазах читалась не поддержка, а просьба.
— Даш, ну пожалуйста. Давай не будем раздувать из мухи слона. Мама просто волнуется за нас. Ну подумаешь, ключи. Какая разница?
— Разница есть, Егор. Огромная.
— Хорошо, хорошо, — он заговорил быстрее, как будто пытался замазать трещину в стене, пока она не разрослась. — Мам, может, правда, будешь звонить перед приходом? Ну чтобы Даша… ну чтобы было удобнее?
Свекровь посмотрела на него так, будто он предложил ей вырезать себе сердце.
— Звонить? В дом, который я обставила своими руками? Ты серьёзно?
— Мам, ну это же разумно…
— Значит, ты на её стороне, — голос Нины Павловны стал ледяным. — Против родной матери. Ради этой… этой…
— Мам, прекрати!
— Нет, пусть знает! — свекровь вскочила с дивана. — Пусть знает, что я сразу видела — она пустоцвет! Не родит тебе детей, не создаст семью! Три года прошло — где внуки? Где продолжение рода? Она занята собой, своей работой, своими глупыми амбициями! А я ждала, терпела, надеялась!
Даша побледнела. Это было ниже пояса. Они с Егором пытались, но ничего не получалось. Врачи сказали — стресс, нужно время. И теперь свекровь использовала это как оружие.
— Хватит, — прошептала она.
— Нет, не хватит! — Нина Павловна вошла в раж. — Ты отравляешь моего сына! Ты превращаешь его в чужого человека! Он стал хуже выглядеть, похудел, нервничает! Это всё из-за тебя!
— МАМ, ПРЕКРАТИ! — крикнул Егор.
Свекровь замолчала, глядя на сына широко открытыми глазами. Он никогда не повышал на неё голос. Никогда.
— Хватит, — повторил он тише. — Это… это перебор.
— Ты защищаешь её? — голос матери задрожал. — Её, а не меня?
Егор провёл рукой по лицу. Даша видела, как он разрывается, как внутри него идёт битва между долгом перед матерью и хоть какой-то справедливостью по отношению к жене.
— Я не защищаю. Я просто… — он замолчал. — Мам, может, Даша права. Может, надо немного… дистанцироваться.
— Дистанцироваться, — повторила Нина Павловна, и в её голосе появилась страшная пустота. — От родной матери. Которая родила тебя, вырастила одна, без отца. Которая отказывала себе во всём, чтобы ты учился, чтобы у тебя было всё лучшее. И теперь ты говоришь мне — дистанцироваться?
Егор молчал, опустив голову. Даша поняла — он сдаётся. Как всегда.
— Знаешь что, Егор, — тихо сказала она. — Тебе не нужно выбирать. Я выберу за тебя.
Она прошла в спальню, достала из шкафа сумку и начала складывать вещи. Руки не дрожали. Внутри было странное спокойствие — такое бывает, когда наконец принимаешь неизбежное решение, которое откладывал слишком долго.
Егор вбежал следом.
— Ты что делаешь?
— Ухожу. Ты останешься с мамой. Как она и хотела.
— Даш, не говори глупости!
— Это не глупость, — она застегнула сумку. — Это здравый смысл. Я не могу жить в доме, где меня не уважают. Где я всегда буду на втором месте. Где моё мнение ничего не значит.
— Но я люблю тебя!
Она остановилась, посмотрела на него. В его глазах была искренняя мольба. И абсолютная беспомощность.
— Знаешь, Егор, любовь — это не только слова. Это ещё и действия. Это способность защитить. Встать рядом. Сказать — вот моя семья, и я за неё отвечаю. А ты… ты выбираешь не меня. Ты выбираешь спокойствие. Ты выбираешь не расстраивать маму.
— Я просто не хочу конфликтов!
— А я не хочу войны в собственном доме, — она взяла сумку. — Мне нужен муж. Партнёр. Человек, который будет на моей стороне. А не ещё один ребёнок, который боится маминого гнева.
Она прошла мимо него в прихожую. Нина Павловна стояла в дверях гостиной с торжествующим лицом. Даша остановилась напротив.
— Вы победили, — сказала она. — Ваш сын снова ваш. Только вот не факт, что он вам за это спасибо скажет. Лет через десять, когда поймёт, что так и не стал взрослым мужчиной. А остался маменькиным сынком, у которого украли право на собственную жизнь.
Свекровь молчала, но в её глазах мелькнуло что-то — страх? Сомнение?
Даша вышла за дверь. На лестничной площадке было тихо и прохладно. Она достала телефон, позвонила подруге.
— Лена? Можно к тебе на пару дней? Мне нужно переночевать… Да. Ушла. Совсем… Спасибо. Буду через час.
Она спустилась вниз, вышла на улицу. Был тёплый майский вечер, пахло сиренью и свободой. Даша вдохнула полной грудью и вдруг поняла — впервые за три года она может дышать.
За спиной хлопнула дверь подъезда. Егор выбежал, растрёпанный, испуганный.
— Даш, подожди!
Она обернулась.
— Я поговорил с мамой, — он тяжело дышал. — Она вернёт ключи. Будет звонить. Всё будет по-другому, обещаю!
— Егор, — она посмотрела на него с грустью. — Это не решит проблему.
— Решит! Я всё улажу! Только вернись!
— Проблема не в ключах. Проблема в том, что ты не видишь меня. Ты не слышишь. Ты уже сделал выбор давным-давно. И это не я.
— Это неправда!
— Тогда скажи мне — хоть раз за эти три года ты защитил меня? Хоть раз встал на мою сторону, когда твоя мама унижала меня? Хоть раз сказал ей — стоп, это моя жена, и ты обязана её уважать?
Он молчал.
— Вот видишь, — она развернулась и пошла прочь.
— КУДА ТЫ ПОЙДЁШЬ?! — крикнул он ей вслед. — У ТЕБЯ ЖЕ НИЧЕГО НЕТ!
Даша остановилась. Обернулась. И улыбнулась — впервые за много месяцев.
— У меня есть самое главное, Егор. У меня есть я. И моё достоинство. А этого вполне достаточно для начала.
Она ушла, не оглядываясь. А в окне квартиры на пятом этаже стояла Нина Павловна и смотрела вниз. На её лице медленно расползалась улыбка победительницы. Но почему-то эта победа отчего-то казалась такой горькой и пустой.
Прошло полгода. Даша сняла маленькую квартиру, устроилась на новую работу с хорошей зарплатой. Развод прошёл быстро и без скандалов — имущества почти не было, детей тоже. Егор пытался звонить первые два месяца, но она не отвечала. Ей нечего было ему сказать.
Однажды в кафе она случайно встретила его друга, Андрея. Они поговорили о том о сём, и под конец разговора он вдруг спросил:
— Ты же не жалеешь, что ушла?
— Ни секунды, — честно ответила она.
— Правильно сделала, — он помолчал. — Егор совсем сник. Живёт с мамой, работает, приходит домой. Она готовит, стирает, заботится. Как в детстве. Только ему почему-то от этого не легче.
— Он получил то, что хотел, — пожала плечами Даша.
— Нет, — покачал головой Андрей. — Он получил то, что хотела его мать. А он хотел семью. Настоящую. Только так и не смог за неё побороться.
Даша допила кофе и посмотрела в окно. На улице была осень, яркая и честная. Жёлтые листья кружились в вальсе, и в этом танце было больше свободы, чем во всех тех трёх годах за закрытой дверью.
Иногда, чтобы начать дышать, нужно уйти. Даже если страшно. Даже если кажется, что впереди пустота. Потому что пустота — это место для нового. Для настоящего. Для себя.
А клетка, даже золотая, даже с заботливой надсмотрщицей, всё равно остаётся клеткой. И жизнь в ней — это не жизнь. Это медленное исчезновение.
Даша встала, расплатилась и вышла на улицу. Ветер трепал её волосы, и она улыбалась. Потому что впереди была её жизнь. Только её. И это было прекрасно.
