— Два месяца — это не «на чуть-чуть», Олег, — Катя устало откинулась на спинку дивана. — Это целая зима. Где они будут спать? У нас однокомнатная квартира, если ты не забыл.
Олег потёр переносицу. Телефонный разговор с матерью, состоявшийся десять минут назад, уже успел вбить клин между ним и женой. Он ожидал этой реакции, но всё равно надеялся на чудо.
— Кать, ну они же на раскладушке могут. На кухне. Им немного надо. Отец вообще неприхотливый, ты же знаешь. Мама говорит, у них там соседи сверху ремонт затеяли. Капитальный. Шум, пыль, жить невозможно. А съезжать на съёмную квартиру ради пары месяцев — сама понимаешь, деньги на ветер.
Катя подняла на него глаза, и во взгляде её не было ни капли сочувствия к свекрови.
— Соседи делают ремонт, а жить они будут у нас? Логично. А почему они не могут поехать к Марине? У неё же трёшка. Места вагон.
Марина, младшая сестра Олега, была больным вопросом. Любимица, которой всегда всё прощалось и всё доставалось.
— У Марины дети маленькие, — Олег начал загибать пальцы. — Шум, гам. И муж её… ну, ты знаешь Геннадия. Он не обрадуется. А мы с тобой одни, у нас тихо.
— У нас было тихо, — поправила Катя. — Ключевое слово «было». Олег, я работаю из дома. Мне нужна тишина и сосредоточенность. Как я буду вести онлайн-совещания, когда у меня на кухне будет жить твоя мама?
— Она будет вести себя тихо, я попрошу. Катюш, ну войди в положение. Это же мои родители. Я не могу им отказать.
Катя встала и прошла к окну. За стеклом кружились первые редкие снежинки. Предновогодняя суета ещё не захватила город, но её холодное дыхание уже ощущалось. А вместе с ним — дыхание неотвратимой катастрофы в её собственной выстроенной маленькой вселенной.
— Хорошо, — сказала она глухо, не оборачиваясь. — Пусть приезжают. Но если это затянется, Олег… если это превратится в «навсегда», я не знаю, что буду делать.
— Не затянется! — радостно воскликнул он. — Вот увидишь, март встретим уже вдвоём!
Он подошёл и обнял её сзади, но Катя не расслабилась. Она смотрела на падающий снег и чувствовала, как внутри неё тоже что-то медленно падает и замерзает…
Тамара Ивановна и Борис Петрович прибыли через неделю. И не с одним чемоданом, как ожидала Катя, а с тремя огромными баулами и несколькими картонными коробками, перевязанными бечёвкой.
— Ой, Катюша, здравствуй, дорогая! — свекровь с порога заключила её в объятия, окутав облаком терпких духов. — Еле доехали! А это тебе, — она протянула Кате пакет с ананасом и коробкой конфет. — К чаю.
Борис Петрович молча пожал сыну руку и кивнул Кате, деловито занося вещи в коридор. Его лицо, как всегда, выражало суровое неодобрение всему миру.
— Мам, зачем столько вещей? — удивился Олег, с трудом затаскивая последний баул. — Вы же на пару месяцев.
— Так зима же, Олежек! — всплеснула руками Тамара Ивановна. — Тут и тёплые вещи, и обувь, и постельное своё, чтобы вас не стеснять. И вот, баночки кое-какие привезла, домашнее. Кастрюльку свою любимую взяла, я без неё как без рук.
Катя смотрела на гору вещей, заполнившую их крохотный коридор, и чувствовала, как сжимается пространство. Её квартира, её убежище, скукоживалась на глазах.
Первые дни прошли в относительном мире. Тамара Ивановна действительно старалась не шуметь. Она передвигалась по квартире на цыпочках, говорила шёпотом и постоянно спрашивала: «Катюш, я тебе не мешаю?». Но само её присутствие было оглушительным.
Она вставала в шесть утра и начинала греметь на кухне, готовя завтрак. Ароматы жареного лука и варёной капусты проникали в комнату, где они спали с Олегом, и намертво въедались в стены. Катя, привыкшая начинать день с кофе в тишине, теперь пила его под бурные комментарии свекрови о вчерашнем ток-шоу.
Борис Петрович оккупировал единственное кресло в комнате и телевизор. Он смотрел новости, политические передачи и старые военные фильмы на оглушительной громкости, потому что, как выяснилось, стал плохо слышать. На просьбы сделать потише он обиженно бурчал: «Ничего уже нельзя в этом доме».
Работа Кати превратилась в пытку. Она запиралась в комнате, но звуки всё равно проникали. То Тамара Ивановна громко разговаривала по телефону с подругой, обсуждая болячки и рост цен. То Борис Петрович начинал кашлять так, будто хотел выплюнуть лёгкие. То они оба затевали спор на кухне, чей рецепт засолки огурцов правильнее.
Олег делал вид, что ничего особенного не происходит.
— Ну, потерпи немного, — говорил он вечерами, когда Катя жаловалась ему шёпотом. — Они старики. Им скучно.
— Мне не скучно, Олег! — срывалась она. — Мне нужно работать! Я из-за них сорвала важный отчёт на прошлой неделе! Мой начальник уже смотрит косо.
— Я поговорю с ними, — обещал он, но разговоры эти ни к чему не приводили. Родители обиженно замолкали на полдня, а потом всё начиналось сначала.
Интрига появилась спустя три недели. Катя убиралась в коридоре и случайно задела одну из картонных коробок, которую они так и не разобрали. Из неё вывалилась папка с документами. Катя начала собирать бумаги и её взгляд зацепился за гербовый бланк. Это был договор купли-продажи. Она пробежала глазами по тексту. Продавец: Тамара Ивановна. Покупатель: некто Сидоров А.П. Предмет договора: трёхкомнатная квартира по адресу… Катя знала этот адрес. Это была квартира её свёкров. Дата на договоре стояла ноябрьская, за неделю до их приезда.
Сердце ухнуло куда-то вниз. Она быстро сунула папку обратно в коробку, но ощущение ледяного обмана уже поселилось внутри. Они не от ремонта сбежали. Они продали квартиру. Но зачем? И почему они лгут?
Новый год встретили напряжённо. Катя механически нарезала салаты под бдительным оком Тамары Ивановны, которая то и дело давала «ценные» советы.
— Катюш, а ты в оливье лучок обжариваешь? Нет? Ой, а зря, так намного вкуснее! И майонез нужно брать вот тот, провансаль, а не этот твой лёгкий, от него один вред.
Катя молча стискивала зубы и продолжала резать. Олег пытался разрядить обстановку анекдотами, но смеялся только он один. Борис Петрович мрачно смотрел в телевизор, где президент произносил речь.
После боя курантов Тамара Ивановна заплакала.
— Вот и остались мы на старости лет как перст, — всхлипывала она в Олежкино плечо. — Ни кола, ни двора.
Олег бросил на Катю виноватый взгляд. Она поняла — он знал. Знал и молчал.
— Мам, ну что ты такое говоришь, — бормотал он. — Мы же есть у вас.
Позже ночью, когда старики улеглись на своей раскладушке на кухне, состоялся разговор.
— Ты знал? — спросила Катя прямо, без предисловий.
Олег тяжело вздохнул.
— Узнал за день до их приезда. Мама позвонила, плакала.
— Что случилось?
— Марина, — коротко ответил он. — Её Генка влез в какие-то долги. Крупные. Какие-то аферы с криптовалютой, я толком не понял. Бандиты пригрозили, что если не вернёт деньги, то… в общем, страшно. Родители продали квартиру, чтобы отдать её долг.
Катя села на кровать. Пазл сложился. Жертвенность, доходящая до абсурда. Спасти непутёвую дочь, утопив при этом себя и заодно семью сына.
— И что теперь? — спросила она ледяным голосом. — Они будут жить с нами вечно?
— Нет, конечно! — Олег замотал головой. — Марина обещала, что как только у них всё наладится, она возьмёт ипотеку и купит им квартиру.
— Марина? Обещала? Олег, ты серьёзно? Человек, который не может считать свои финансы, который живёт не по средствам, вдруг возьмёт ипотеку для родителей? А почему они не живут у неё сейчас?
— Я же говорил, Гена против. Он и так зол, что ему пришлось принять эти деньги. Сказал, что не потерпит в своём доме ещё и «предков».
Катя рассмеялась. Тихим, страшным смехом.
— То есть, благородная Марина, ради которой родители пошли на улицу, даже не может приютить их у себя в трёшке? А мы должны? В нашей конуре?
— Катя, это временно! — почти кричал Олег. — Марина найдёт выход!
— Не найдёт, — отрезала Катя. — Она никогда не находила. Вспомни, сколько раз твои родители её выручали. Сначала институт оплатили, потом свадьбу, потом с первым взносом на её квартиру помогли. А теперь и саму квартиру отдали. Она — чёрная дыра, Олег. И она засасывает и твоих родителей, и нас вместе с ними.
Ссора была тяжёлой. Впервые за пять лет брака они кричали друг на друга, не стесняясь, что их могут услышать. Кончилось всё тем, что Олег ушёл спать на кухню, на пол, рядом с родительской раскладушкой. А Катя всю ночь просидела у окна, глядя на тёмные окна соседних домов. Она чувствовала себя загнанной в угол…
Январь и февраль превратились в один сплошной кошмар. Иллюзия вежливости исчезла. Тамара Ивановна, поняв, что Катя всё знает, перестала играть в «тихую мышку». Теперь она была полноправной хозяйкой.
Она начала «наводить порядки». Не передвигая мебель, нет. Её методы были тоньше. Она могла выкинуть Катину любимую чашку, сказав: «Ой, она такая старая была, со сколом, я побоялась, что ты поранишься». Она перекладывала вещи в шкафах по-своему, и Катя потом часами не могла найти нужную блузку. Она комментировала каждую Катину покупку: «Зачем такие дорогие макароны? В соседнем магазине есть на двадцать рублей дешевле».
Борис Петрович тоже вносил свою лепту. Он начал «помогать» Кате с её работой.
— Что ты там всё в циферках копаешься? — говорил он, заглядывая через её плечо в монитор. — Работа должна быть понятная. Вот у нас на заводе…
Катя пыталась говорить с Олегом, но он замкнулся. Он разрывался между чувством долга перед родителями и любовью к жене. Он приходил с работы позже, старался проводить дома как можно меньше времени. Их брак трещал по швам.
Однажды Катя вернулась домой и обнаружила, что её цветы на подоконнике — её единственная отдушина, выращенные орхидеи — залиты. Рядом стояла Тамара Ивановна с лейкой.
— Катюш, я решила помочь, полить твои цветики, — сказала она с невинной улыбкой. — А то они совсем сухие стояли.
Катя посмотрела на хлюпающую землю в горшках. Корни орхидей не переносили избытка влаги. Это была верная смерть для них.
И в этот момент что-то в ней сломалось. Это были не просто цветы. Это была последняя капля. Это было посягательство на её личное, на то единственное, что ещё оставалось только её в этом доме.
Она молча прошла в комнату, достала из шкафа свой чемодан и начала бросать в него вещи.
— Ты куда? — испуганно спросил вошедший Олег.
— Я ухожу, — ровно ответила она. — Я больше так не могу. Это не жизнь, Олег. Это ад.
— Катя, подожди! Не делай этого! Я всё улажу!
— Ты ничего не улаживал три месяца. И не уладишь. Выбирай, Олег. Или я, или они.
Он смотрел на неё с отчаянием. В коридоре показались родители, привлечённые шумом.
— Сынок, что случилось? — встревоженно спросила Тамара Ивановна. — Она тебя бросает? Вот видишь, я же говорила, что она не любит тебя!
Олег посмотрел на мать, потом на Катю с чемоданом в руке. Его лицо было серым. Он сделал шаг… к Кате.
— Мама, замолчи, — сказал он тихо, но твёрдо. — Это вы во всём виноваты. Вы солгали нам. Вы разрушили нашу жизнь.
Он взял у Кати из рук чемодан и поставил его на пол.
— Ты никуда не уйдёшь, — сказал он ей. — Это наш дом. Уйдут они…
Тишина, повисшая в квартире, была оглушительной. Тамара Ивановна смотрела на сына так, будто он её ударил. Борис Петрович побагровел.
— Ты… ты нас выгоняешь? — прошептала Тамара Ивановна. — Родных родителей? На улицу? Зимой?
— Вы не на улице, — жёстко ответил Олег. — У вас есть дочь. Та самая, ради которой вы продали квартиру. Вот к ней и поезжайте. У неё трёшка. Места хватит.
— Но… Гена будет против… — залепетала мать.
— Это не наши проблемы, — отрезал Олег. — Вы создали эту проблему, вы её и решайте. С Мариной. А нас в это больше не впутывайте. Я позвоню ей сейчас и скажу, чтобы ждала вас.
Он достал телефон. Тамара Ивановна разрыдалась, бросаясь к нему, но он отстранился.
— Хватит, мама. Хватит манипуляций. Собирайте вещи.
Сборы были молчаливыми и страшными. Тамара Ивановна паковала свои вещи с видом оскорблённой королевы, Борис Петрович тяжело дышал, складывая свои рубашки. Катя сидела на диване, не двигаясь. Она не чувствовала ни злорадства, ни облегчения. Только огромную, сосущую пустоту.
Через два часа они ушли. Олег вызвал им такси до вокзала, сунул отцу в карман деньги. Никто не прощался. Дверь захлопнулась, отрезая их навсегда.
Олег вернулся в комнату и сел рядом с Катей. Он взял её руку. Его ладонь была холодной.
— Прости, — сказал он.
Катя молчала.
Они долго сидели в тишине. Квартира казалась огромной и пустой. Впервые за три месяца они были одни. Но радости не было. Наоборот, тишина давила, звенела в ушах, наполненная невысказанными обидами и горечью.
— Я люблю тебя, — сказал Олег, глядя на неё.
— Я знаю, — тихо ответила Катя.
Она знала. Но она также знала, что шрам останется навсегда. Трещина, которая прошла через их семью, уже никогда не зарастёт полностью. Они отстояли свой дом, свою маленькую крепость, но цена этой победы была слишком высока. Впереди была долгая, холодная зима, которую им предстояло пережить вдвоём, в оглушительной тишине своего опустевшего дома, заново учась быть мужем и женой, а не солдатами на поле боя. Примирения с той стороной не будет. Никогда.
