— Ты что, совсем обнаглела? Мой сын тебе деньги не для того зарабатывает, чтобы ты их на тряпки транжирила!
Голос свекрови ударил Ирину в спину, как плеть. Она замерла у открытого шкафа, держа в руках новое платье — скромное, тёмно-синее, купленное на распродаже за три тысячи. Всего три тысячи из тех денег, что Максим сам дал ей на обновки после получения премии. Но Валентина Петровна этого знать не могла. Точнее, не хотела знать.
Ирина медленно обернулась. Свекровь стояла в дверном проёме их спальни — в её спальни с Максимом — как полноправная хозяйка, которая застукала прислугу на месте преступления. Руки свекрови были скрещены на груди, подбородок задран. Взгляд колючий, холодный, торжествующий.
— Валентина Петровна, это…
— Не смей оправдываться! Я вижу своими глазами. Четыре года замужем, а толку? Дома грязь, ужин не готов, только и умеешь, что деньги мужа тратить на себя любимую!
У Ирины перехватило дыхание. Она оглянулась на квартиру, в которой не было ни пылинки — она убралась ещё утром, до работы. В кухне уже стояли кастрюли с готовым ужином, накрытые крышками. Она встала сегодня в шесть утра, чтобы всё успеть. И вот теперь свекровь стоит перед ней и говорит, что дома грязь.
— Дома чисто, ужин готов, я…
— Вот именно — я, я, я! Только о себе и думаешь! А о том, что моему Максиму тяжело, что он работает как проклятый, пока ты тут в зеркало пялишься? Жена настоящая мужу помогать должна, а не вытягивать из него последнее!
Валентина Петровна прошла в комнату, взяла с кровати платье, скривилась и швырнула его обратно.
— И детей до сих пор нет! Четыре года! Ты вообще рожать собираешься или только красоваться?
Ирина сжала кулаки. О детях они с Максимом договорились — ещё год подождать, накопить на свою квартиру, съехать от родителей. Они об этом говорили. Но свекровь своё мнение не спрашивали.
— Мы с Максимом решили…
— Ничего вы не решили! Я решаю, когда мне внуков рожать! Мне уже пятьдесят восемь, я хочу нянчить детей, пока здоровье есть. А ты тут юбки примеряешь!
Что-то оборвалось внутри Ирины. Тонкая нить, на которой она держалась все эти годы, терпя постоянные придирки, замечания, вторжения в их с Максимом жизнь. Эта нить натягивалась всё туже с каждым утром, когда свекровь входила без стука в их спальню, с каждым ужином, когда Валентина Петровна критиковала её готовку, с каждым взглядом, полным презрения.
И вот эта нить лопнула.
— Вы знаете что, Валентина Петровна, — Ирина выпрямилась и посмотрела свекрови прямо в глаза. — Я устала. Устала слушать каждый день, какая я плохая жена. Устала оправдываться за каждую копейку, которую трачу. Устала от того, что вы входите в нашу комнату без стука, роетесь в наших вещах, указываете мне, когда рожать и что готовить.
Лицо свекрови медленно краснело.
— Ты… да как ты смеешь?! Это моя квартира! Мой сын! И я имею полное право…
— Нет, — голос Ирины звучал удивительно спокойно. — Не имеете. Максим — взрослый мужчина. Я — его жена. А вы — гостья в нашей жизни. Очень назойливая гостья.
Повисла тишина. Валентина Петровна стояла с открытым ртом, не веря своим ушам. Невестка, которая четыре года молчала, стерпливала, кивала, вдруг подняла голос. Это было немыслимо. Это было оскорблением самых основ её мира, где она была верховной судьёй и законодателем.
— Я всё скажу Максиму! Немедленно! Он узнает, какая у него жена! Какая неблагодарная змея!
— Скажите, — Ирина кивнула. — Обязательно скажите. Заодно расскажите, как вы неделю назад сказали моей маме по телефону, что я «пустоцвет и никогда не рожу ему детей». Как вы звонили Максиму на работу и жаловались, что я вас обижаю, когда я просто попросила не переставлять мебель в нашей комнате. Расскажите всё.
Свекровь открыла рот, но слова застряли. Её лицо из красного стало пунцовым.
— Ты… мерзавка! Я тебя в семью приняла, как родную! А ты!
— Приняли как родную? — Ирина усмехнулась, и в этом смехе не было ни капли веселья. — Вы меня с первого дня называли «эта», «твоя женушка» и объясняли Максиму, что он ошибся с выбором. Вы при мне рассказывали, какая прекрасная была у него девушка до меня — Аня, кажется? Вы подарили мне на день рождения губку для посуды и сказали, что это «самое полезное для такой хозяйки».
С каждым словом голос Ирины становился всё тверже. Она вспоминала всё — каждый укол, каждое унижение, каждое «случайное» замечание, которым свекровь отравляла её жизнь долгие четыре года.
— А на свадьбе вы плакали не от счастья, а потому что «хоронили» своего сына. При всех гостях. Я слышала.
— Хватит! — взвизгнула Валентина Петровна. — Я мать! Я имею право волноваться за сына! Ты отняла его у меня! До тебя он каждый вечер со мной проводил, а теперь…
— А теперь он живёт с женой, — перебила Ирина. — Как и положено взрослому мужчине. Но вы же хотели, чтобы он остался маменькиным сынком? Чтобы никакая женщина не смела встать между вами?
— Ты не имеешь права говорить мне такое! В моём доме!
— В вашем доме, — согласилась Ирина и вдруг почувствовала странное облегчение, словно сбросила с плеч многотонный груз. — Именно. В вашем. И поэтому я съезжаю.
Эти слова прозвучали неожиданно даже для неё самой. Но как только она их произнесла, поняла, что это единственно правильное решение. Она не могла больше. Не хотела. Четыре года жизни, потраченные на то, чтобы соответствовать чужим ожиданиям, быть удобной, правильной, безропотной. Хватит.
Валентина Петровна застыла.
— Что… что ты сказала?
— Я сказала, что съезжаю. Сегодня. Я сниму квартиру на свою зарплату. Буду жить одна. А Максим сам решит, где ему быть — с мамой или с женой.
— Он выберет меня! — почти закричала свекровь. — Слышишь?! Он родную мать не променяет на такую, как ты! Да он у меня весь вечер звонил, когда опаздывал, проверял, всё ли со мной в порядке! Он меня любит!
— Он вас любит, — кивнула Ирина. — И я не прошу его выбирать между нами. Я прошу его выбрать между детством и взрослой жизнью. Между тем, чтобы быть сыном, и тем, чтобы быть мужем.
Она подошла к шкафу, достала сумку и начала складывать самое необходимое. Руки дрожали, но она заставила себя двигаться спокойно, чётко. Свекровь смотрела на неё во все глаза, не веря происходящему.
— Ты блефуешь! — процедила Валентина Петровна. — Ты никуда не пойдёшь! Ты просто хочешь меня напугать!
— Нет. Я действительно ухожу. Прямо сейчас.
— А Максим? Он же сейчас придёт! Что я ему скажу?!
Ирина застегнула сумку, взяла телефон, написала мужу короткое сообщение: «Я у подруги. Нам нужно поговорить. Серьёзно.» Отправила. Посмотрела на свекровь в последний раз.
— Скажите ему правду. Что вы меня выгнали. Или придумайте что-нибудь — вы в этом мастер.
Она вышла из комнаты. Валентина Петровна бросилась за ней.
— Стой! Ты не смеешь! Ирина! Я запрещаю тебе уходить!
Но Ирина уже открывала входную дверь. Холодный осенний воздух ударил ей в лицо. Она шагнула на лестничную площадку.
— Ты пожалеешь! — крикнула свекровь из дверного проёма. — Максим тебя бросит! Ты останешься ни с чем! Слышишь? Ни с чем!
Ирина обернулась.
— Возможно. Но даже в этом случае я буду счастливее, чем была здесь.
Дверь за ней закрылась. Она спустилась по лестнице, вышла на улицу. Достала телефон, набрала номер подруги Светы.
— Привет, это я. Можно к тебе на пару дней? Серьёзная ситуация.
Света, услышав её голос, не стала задавать вопросов.
— Конечно. Приезжай прямо сейчас. Всё расскажешь за чаем.
Ирина села в такси. Смотрела в окно на мелькающие улицы, дома, людей. Телефон разрывался от звонков. Сначала звонила Валентина Петровна — раз, второй, пятый. Ирина сбрасывала. Потом позвонил Максим. Она не ответила. Ей нужно было время подумать, успокоиться, понять, что делать дальше.
Света встретила её с распростёртыми объятиями. Квартира подруги была маленькой, уютной, тёплой. Они сели на кухне. Ирина рассказала всё — про платье, про скандал, про свой уход.
— И что теперь? — спросила Света, наливая ей чай.
— Не знаю, — честно призналась Ирина. — Я даже не успела подумать. Просто не выдержала больше.
Телефон снова зазвонил. Максим. Ирина глубоко вздохнула и ответила.
— Ира, что происходит? Мама говорит, что ты ушла? Ты где?
Голос был встревоженный, растерянный. Она представила его лицо — такое родное, любимое.
— Я у подруги. Максим, нам правда нужно поговорить.
— Хорошо, давай прямо сейчас. Я приеду.
— Нет. Не сейчас. Завтра. Встретимся в кафе, нейтральная территория. Мне нужно время подумать.
— Ира, ты меня пугаешь…
— Максим, я устала. Я четыре года терпела твою маму. Четыре года она меня унижала, оскорбляла, контролировала каждый мой шаг. Я пыталась быть хорошей невесткой. Но этого всегда было мало. Я всегда была плохой. И ты никогда меня не защищал.
Повисла тишина. Долгая, тяжёлая.
— Я… я не знал, что всё так серьёзно.
— Ты не хотел знать, — мягко, но твёрдо сказала Ирина. — Потому что тогда пришлось бы выбирать. А тебе было проще делать вид, что ничего не происходит.
— Что ты хочешь от меня?
— Я хочу, чтобы мы жили отдельно. Снимем квартиру. Или купим, в ипотеку. Твоя мама может приходить в гости, но это будет наш дом, наши правила. Или… или я не вернусь.
Снова тишина.
— Мама меня убьёт…
— Максим, — голос Ирины стал жёстче. — Я не шучу. Это ультиматум. Либо мы начинаем жить как нормальная семья, либо я ухожу совсем. Я больше не могу. И не буду.
— Хорошо, — сказал он после паузы. — Хорошо. Завтра встретимся, всё обсудим. Я подумаю.
Они попрощались. Ирина положила телефон на стол и закрыла лицо руками.
— Я сделала правильно? — спросила она у Светы.
Подруга обняла её за плечи.
— Ты сделала единственно возможное. Теперь главное — не сдаваться.
На следующий день они встретились в маленьком кафе на окраине города. Максим сидел у окна, бледный, уставший. Ирина села напротив. Он протянул руку, накрыл её ладонь своей.
— Прости, — сказал он. — Я правда не понимал. Мама… она всегда была такой, я привык. Думал, что это нормально.
— Это не нормально, Макс. Жена не должна каждый день слышать, какая она плохая. Не должна терпеть оскорбления. Не должна жить в страхе, что вот-вот сделает что-то не так.
Он кивнул.
— Я поговорил с ней вчера. Серьёзно поговорил. Впервые в жизни. Сказал, что мы съезжаем. Она… она не восприняла это хорошо.
— Представляю.
— Устроила истерику. Сказала, что я её предаю. Что умрёт без меня. Что я неблагодарный сын. — Он замолчал, провёл рукой по лицу. — Но я не отступил. Сказал, что это моё решение. Что я люблю её, но у меня есть жена. И моя жена — приоритет.
У Ирины защемило сердце. Она не ожидала услышать эти слова.
— Правда?
— Правда. Я уже смотрел квартиры в аренду. Нашёл несколько вариантов. Хочешь, сегодня посмотрим?
Она не удержалась, улыбнулась сквозь подступившие слёзы.
— Хочу.
Через неделю они переехали в небольшую двухкомнатную квартиру на другом конце города. Валентина Петровна не разговаривала с Максимом три дня, потом позвонила, плакала, требовала вернуться. Он был спокоен и тверд. Объяснил, что это не обсуждается.
Прошёл месяц. Валентина Петровна пришла к ним в гости. Ирина открыла дверь, готовая к новому скандалу. Но свекровь стояла на пороге с тортом в руках, неловко улыбаясь.
— Можно войти?
Ирина молча посторонилась. Они сели за стол. Пили чай. Было неловко, натянуто. Валентина Петровна всё время смотрела по сторонам, будто оценивая, как невестка обустроила их дом.
— Ирина, — наконец сказала свекровь, опустив глаза в чашку. — Я… я хотела извиниться.
Ирина замерла.
— Максим мне всё объяснил. Долго объяснял. Я не сразу поняла. Но я поняла. Я была неправа. Я вела себя… плохо. Ты хорошая жена моему сыну. И я больше не буду вмешиваться.
Слова давались ей тяжело, будто она поднимала непосильный груз. Но она их произнесла. Ирина посмотрела на Максима — он сидел рядом, сжимал её руку под столом, поддерживая.
— Спасибо, Валентина Петровна, — тихо сказала Ирина. — Я тоже была не идеальна. Мне стоило раньше сказать, что мне тяжело. Не копить обиды.
Свекровь кивнула. Они допили чай. Валентина Петровна ушла, пообещав зайти на следующей неделе, но «только если позовут».
Когда дверь закрылась, Ирина обняла Максима.
— Как думаешь, она правда изменится?
— Не знаю, — честно ответил он. — Но теперь у неё нет выбора. Либо она принимает правила, либо видит меня раз в месяц. Она поняла, что может потерять сына совсем. Поэтому да, я думаю, она постарается.
— А ты не жалеешь?
Он прижал её к себе крепче.
— О чём? О том, что наконец-то стал мужем, а не маменькиным сынком? Нет. Не жалею. Жалею только о том, что не сделал этого раньше.
Ирина закрыла глаза, вдыхая его запах, чувствуя его тепло. Впервые за четыре года она чувствовала себя свободной. Не идеальной невесткой, не удобной женой, не безропотной служанкой.
Просто собой. И это было счастьем.
