— Я с ними больше не живу, — бросила Оксана, захлопывая дверь машины.
Дмитрий даже не успел сказать «привет». Он замер с ключами в руке, глядя на жену, которая выскочила из подъезда с двумя огромными сумками и лицом, белым как мел. Губы дрожали, глаза были красными, но слёз не было. Только злость. Чистая, концентрированная ярость, которую она еле сдерживала.
— Что случилось? — выдохнул он.
— Поехали. Сначала поехали отсюда, а потом я всё расскажу.
Он завёл машину и выехал со двора. Молчание в салоне было тяжёлым, звенящим. Оксана смотрела в окно, сжав руки в кулаки так, что костяшки побелели. Она дышала глубоко и резко, будто только что пробежала марафон. Дмитрий молчал, чувствуя, как внутри него начинает расти тревога. Что могло случиться за эти два часа, пока он был на работе?
Три месяца назад они переехали к его родителям. Временно. Так, по крайней мере, они договаривались. Накопить на первоначальный взнос, снять хорошую квартиру и начать жить самостоятельно. Его мать, Зинаида Фёдоровна, встретила предложение с распростёртыми объятиями.
«Конечно, живите! Квартира большая, вам отдельная комната будет. Ксюша, ты как дочка мне родная, не стесняйся. Вместе веселее!»
Оксана улыбалась, кивала, благодарила. Она действительно старалась. Убиралась, готовила, помогала по хозяйству. Но уже через неделю она начала замечать мелочи. Зинаида Фёдоровна проверяла, как она моет посуду. Переставляла продукты в холодильнике после неё. Комментировала каждый её шаг с улыбкой, но с ядом в интонации.
«Ксюша, милая, а почему ты так тарелки моешь? Вот смотри, надо сначала губкой, потом под струёй. А то останется жир».
«Ой, а ты колбасу не туда положила. У нас тут строгий порядок, а то Димочка потом не найдёт».
Каждый день — новая претензия. Каждое утро — новый укол. Оксана стискивала зубы и терпела. Ради Димы. Ради их будущего.
Дмитрий припарковался у небольшого кафе. Они зашли внутрь, сели за столик в дальнем углу. Оксана заказала чай, но не притронулась к нему. Она просто сидела, глядя в пустоту, собираясь с мыслями.
— Рассказывай, — тихо попросил он.
Она подняла на него глаза. В них была такая боль, что у него сжалось сердце.
— Твоя мама сегодня устроила мне допрос. Она спросила, почему я до сих пор не забеременела. Сказала, что я специально тяну время, потому что мне карьера важнее семьи. Что я эгоистка. Что такие как я вообще не должны выходить замуж.
Дмитрий почувствовал, как внутри что-то оборвалось.
— Она это сказала?
— Это ещё не всё, — продолжила Оксана, и её голос задрожал. — Она сказала, что я пустоцвет. Что от меня толку не будет. Что ты зря на мне женился, потому что нормальная женщина уже давно родила бы ребёнка. А я только деньги трачу и место занимаю.
Слово «пустоцвет» прозвучало как пощёчина. Грубое, обидное, унизительное. Это было не просто оскорбление. Это было отрицание её как женщины, как жены, как человека.
— И знаешь, что самое страшное? — тихо добавила она. — Твой отец всё это слышал. Сидел на кухне, читал газету и молчал. Как будто это нормально. Как будто мать имеет право говорить мне такое.
Дмитрий закрыл лицо руками. Он чувствовал стыд. Жгучий, невыносимый стыд за то, что не уберёг жену. Что позволил ей жить в этом доме, где её унижали.
— Прости, — выдохнул он. — Прости меня.
— Я не могу туда вернуться, Дима. Я просто физически не могу. Если я переступлю этот порог снова, я сломаюсь. Ты понимаешь?
Он кивнул. Он понимал. Он понимал, что его жена — сильная, умная, гордая женщина — только что была растоптана его собственной матерью. И что дальше жить так нельзя.
— Мы снимем квартиру. Сегодня же. Найдём что-нибудь. Даже однушку. Но мы уедем, — твёрдо сказал он.
Оксана посмотрела на него благодарно. Впервые за весь разговор в её глазах появилась надежда.
Они нашли квартиру за три дня. Небольшая студия на окраине, со старым ремонтом, но чистая и светлая. Оксана словно ожила. Она вернулась к своей работе, начала улыбаться, снова стала собой.
Зинаида Фёдоровна звонила каждый день. Сначала требовала объяснений, потом обижалась, потом плакала в трубку. Дмитрий отвечал коротко, сухо, избегая разговоров. Отец молчал. Он так и не позвонил ни разу.
Через месяц ситуация изменилась. Оксана пришла домой после визита к врачу с сияющими глазами.
— Дим, у меня новость, — прошептала она, и её голос дрожал от волнения.
Он замер. Он уже понял всё по её лицу.
— Я беременна. Пять недель.
Мир вокруг замер. Дмитрий обнял её так крепко, что она охнула. Они стояли посреди их крохотной квартиры, и он чувствовал, как внутри разливается тёплое, невероятное счастье. Ребёнок. Их ребёнок.
— Мне так жаль, что твоя мама это сказала, — прошептала Оксана ему в плечо. — Потому что теперь я знаю, что это неправда. Я не пустоцвет. Я буду мамой.
Он гладил её по волосам, не находя слов. Он думал о том, как его мать называла её этим страшным словом. И как несправедливо жестока была судьба к Зинаиде Фёдоровне. Потому что теперь она узнает о своём внуке последней. Если вообще узнает.
Новость о беременности они держали в секрете. Оксана хотела дождаться двенадцати недель, когда риск минимален. Дмитрий согласился. Но внутри он разрывался. Часть его хотела позвонить матери, сообщить, что он скоро станет отцом. Другая часть не могла простить ей тех слов.
Звонок раздался в субботу утром. Дмитрий увидел на экране «Мама» и замер. Оксана, заваривающая чай на кухне, посмотрела на него вопросительно.
— Возьми, — тихо сказала она. — Это твоя мать.
Он взял трубку.
— Дима, приезжай. Срочно. У твоего отца сердце прихватило. Скорая увезла в больницу. Приезжай, пожалуйста.
Голос матери был хриплым, испуганным. Он услышал в нём настоящую панику, без игры и манипуляций.
— Еду, — бросил он и схватил куртку.
В больнице пахло хлоркой и лекарствами. Отец лежал в палате интенсивной терапии, бледный, с датчиками на груди. Зинаида Фёдоровна сидела рядом на стуле, сжимая в руках платок. Она выглядела старой и маленькой. Впервые за долгое время Дмитрий увидел в ней не грозную женщину, а просто испуганную жену, которая боится потерять мужа.
— Димочка, — прошептала она, поднимаясь ему навстречу.
Он обнял её. Коротко, сдержанно, но обнял.
— Как он?
— Стабильно. Врачи говорят, обошлось. Но надо беречься. Стресс, говорят. Переживал сильно.
Она замолчала, глядя на него испытующе. Он понял, что она хочет сказать, но не решается.
— Из-за чего переживал? — спросил он.
— Из-за тебя. Из-за нас. Он каждый день спрашивал, позвонил ли ты. Почему ты не приезжаешь. Я говорила, что ты занят, но он не верил. Говорил, что это я виновата. Что я наговорила лишнего.
Дмитрий молчал. Он смотрел на мать и видел, как она медленно начинает понимать масштаб своих действий.
— Что ты ей сказала, мам? — тихо спросил он. — Что именно?
Зинаида Фёдоровна опустила глаза.
— Я не хотела её обидеть. Просто вырвалось. Я переживала за вас. За ваше будущее. Детей хотела увидеть.
— Ты назвала мою жену пустоцветом, — произнёс он, и каждое слово было как удар. — Ты сказала ей, что от неё нет толку. Что я зря на ней женился. Это называется «не хотела обидеть»?
Она вздрогнула. Губы её задрожали.
— Я не думала, что это так прозвучит. Я просто…
— Что «просто»? Просто унизила человека? Просто растоптала её достоинство? Оксана работает на двух работах, чтобы мы могли накопить на квартиру. Она каждый день терпела твои придирки, твои комментарии, твой контроль. И вместо благодарности ты назвала её пустоцветом.
Зинаида Фёдоровна заплакала. Тихо, без рыданий, просто слёзы текли по её лицу.
— Я боялась, — прошептала она. — Боялась, что ты от меня уйдёшь совсем. Что она заберёт тебя. Что я останусь одна.
— И что ты сделала? Ты своими руками оттолкнула меня. Поздравляю, получилось.
Он развернулся, чтобы уйти, но её голос остановил его.
— Димочка, подожди. Прости меня. Я была неправа. Дай мне шанс всё исправить. Пожалуйста.
Он обернулся. Она стояла перед ним, маленькая, сломленная, с заплаканным лицом.
— Это не мне просить прощение надо, мам. Это Оксане.
Она кивнула.
— Я приду к ней. Я извинюсь. Только скажи, когда можно.
Дмитрий вышел из больницы и сел в машину. Он достал телефон и набрал Оксану.
— Как отец? — сразу спросила она.
— Стабильно. Будет жить.
— Слава богу.
— Оксан, мама хочет с тобой поговорить. Извиниться. Ты готова?
Долгая пауза.
— Пусть приходит, — наконец сказала она. — Но только если она действительно это понимает. Я не хочу снова слышать оправдания.
Зинаида Фёдоровна пришла через три дня. Она стояла на пороге их квартиры с пакетом пирожков и букетом цветов. Лицо её было серьёзным, без обычной наигранной улыбки.
— Здравствуй, Ксюша, — тихо сказала она.
— Здравствуйте, — ответила Оксана, пропуская её внутрь.
Они сели за стол. Неловкое молчание повисло в воздухе. Зинаида Фёдоровна крутила в руках чашку с чаем, подбирая слова.
— Я пришла попросить прощения, — начала она. — За то, что я тебе сказала. За все эти месяцы. Я была несправедлива к тебе. Я вела себя ужасно.
Оксана молчала, слушая.
— Я боялась потерять сына. Мне казалось, что если он будет с тобой, то я ему не нужна. Что ты заберёшь его у меня. И я начала искать в тебе недостатки. Придираться. Говорить гадости. Я думала, что так смогу удержать его рядом. Но я только отдалила его. И тебя обидела. Очень сильно обидела.
Голос её дрожал. Она не плакала, но было видно, что говорить ей невыносимо трудно.
— То, что я тебе сказала про… про детей… Это было подло. Жестоко. Непростительно. Я не имела права. Прости меня, Ксюша. Если сможешь.
Оксана смотрела на неё долго, оценивающе. Потом медленно кивнула.
— Я не могу сказать, что сразу всё забуду. Эти слова останутся со мной. Но я вижу, что вы правда раскаиваетесь. И я готова дать вам шанс. Ради Димы. И ради нашей семьи.
Зинаида Фёдоровна выдохнула с облегчением.
— Спасибо. Спасибо тебе.
— Но есть одно условие, — добавила Оксана. — Мы будем строить отношения заново. На честности и уважении. Без манипуляций, без контроля, без придирок. Если вы готовы — я тоже готова.
— Готова, — кивнула Зинаида Фёдоровна. — Обещаю.
Оксана встала и подошла к комоду. Она достала оттуда маленькую чёрно-белую фотографию и протянула Зинаиде Фёдоровне.
— У меня для вас есть новость. Вы скоро станете бабушкой.
Зинаида Фёдоровна взяла снимок дрожащими руками. Она смотрела на размытое изображение крохотного человечка, и слёзы наконец хлынули из её глаз. Она плакала, прижимая фотографию к груди, и повторяла:
— Спасибо. Спасибо вам. Я буду лучше. Обещаю. Я буду лучше.
Дмитрий обнял жену за плечи. Он видел, как его мать плачет от счастья и раскаяния. Он видел, как Оксана смотрит на неё с осторожной надеждой. Это был не конец. Это было начало. Трудное, непростое, но честное начало.
Потому что прощение — это не забвение. Это выбор дать человеку шанс измениться. И стать лучше.
