— Так и будешь молчать? — голос у женщины был низкий, с лёгкой хрипотцой, будто она много курила или простыла. — Я не с луны свалилась, Вадим. Адрес твой найти — дело двух дней. Тем более в наш век технологий. Так что давай по-хорошему.
Марина застыла в коридоре, прижимая к груди пакет с продуктами. Ключ так и остался в замочной скважине с другой стороны, и дверь была приоткрыта всего на пару сантиметров. Она вернулась из аптеки раньше обычного, отпустили из-за низкой загруженности. Хотела сделать мужу сюрприз, приготовить его любимую запеканку. Но сюрприз, кажется, ждал её саму.
На пороге их уютной двухкомнатной квартиры стояла незнакомая женщина. Невысокая, худощавая, в простом сером пальто, которое выглядело так, будто его носили не один сезон. Лицо у неё было уставшее, с резкими чертами и плотно сжатыми губами. Она смотрела на Вадима не то с укором, не то с какой-то застарелой обидой.
— Зоя? — голос Вадима был неузнаваемым. Глухим, растерянным. — Ты… ты как здесь?
— Ногами пришла, — усмехнулась женщина без тени веселья. — Я же сказала, не проблема. Ты думал, я забыла? Или простила? Нет, Вадим. Такие вещи не забываются. Я ждала. Долго ждала. Думала, у тебя совесть проснётся. Не проснулась. Пришлось помочь.
Марина почувствовала, как холодеют пальцы. Пакет стал неимоверно тяжёлым. Кто эта Зоя? Что она не забыла? Вадим никогда не рассказывал ни о каких «Зоях». Их жизнь была простой и понятной, как схема в инструкции к бытовой технике. Познакомились в компании общих друзей, поженились, родили Катюшку. Вадим работал инженером-строителем, часто пропадал на объектах. Марина — фармацевтом в крупной аптечной сети. Они медленно, но верно копили на новую, трёхкомнатную квартиру, чтобы у дочки была своя комната. Всё было распланировано на годы вперёд. В этой схеме не было места для женщин с уставшими глазами и разговоров о долгах совести.
— О чём ты говоришь? Уходи, — Вадим попытался закрыть дверь, но женщина ловко подставила ногу в стоптанном ботинке.
— Не уйду. Не для того я сюда ехала из своей дыры. У нас с тобой неоконченный разговор. Пятнадцатилетней давности. Помнишь расписку? Я её сохранила. И папину фотографию тоже.
Расписка. Фотография. Папина. В голове у Марины заметались обрывки фраз. Она тихо, стараясь не скрипнуть, попятилась назад, притворила за собой входную дверь и замерла на лестничной клетке, вслушиваясь. Сердце колотилось где-то в горле.
— Зоя, это было давно… Мы были молодые, глупые… — начал Вадим, но она его перебила.
— Молодые? Глупые? Мой отец умер через полгода после вашего «глупого» поступка! Он все деньги вложил, всё, что у него было! А твой дружок испарился, а ты написал мне эту филькину грамоту и тоже сбежал в свой город. «Клянусь, Зоя, всё верну, до копейки, дай только на ноги встать». Встал на ноги? Квартира, машина, наверное? А я все эти годы с матерью больной… Думаешь, мне легко было?
Тишина. Марина представила, как Вадим стоит сейчас, опустив плечи. Она знала его таким, когда он сильно уставал или был чем-то расстроен.
— Сколько? — спросил он наконец шёпотом.
— Столько, сколько там написано. Плюс инфляция за пятнадцать лет. Я всё посчитала. У меня с математикой всегда было хорошо, помнишь? Я приду через три дня. С оригиналом расписки. А ты готовь деньги. И не вздумай снова исчезнуть. Я тебя теперь из-под земли достану, Вадим. У меня больше нет ни сил, ни желания ждать.
Щёлкнул замок соседской двери. Марина отскочила от двери и бросилась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Выскочив на улицу, она втянула в себя морозный ноябрьский воздух и только тогда поняла, что до сих пор сжимает в руках пакет с продуктами. Руки дрожали.
Она обошла дом и села на лавочку у детской площадки. Что это было? Какая расписка? Какой мёртвый отец? Вадим, её надёжный, спокойный, правильный Вадим, который всегда говорил, что долги — это зло, а жить надо по средствам, — и какой-то тёмный секрет из прошлого.
Она просидела на холоде минут двадцать, пытаясь собрать мысли в кучу. Потом поднялась и снова пошла к подъезду. Нужно было делать вид, что она ничего не слышала. Нужно было посмотреть ему в глаза.
Когда она вошла, Вадим был на кухне. Он сидел за столом, обхватив голову руками. Не услышал, как она вошла.
— Привет, — сказала Марина как можно бодрее. — Что-то ты сегодня рано. Проблемы на работе?
Он вздрогнул, поднял на неё мутные, испуганные глаза.
— Марин… Да, так, ерунда. Объект сдаём, нервы.
— Понятно, — она начала разбирать продукты. — Я тут запеканку твою любимую решила сделать. Порадуешься?
— Да, конечно, — он попытался улыбнуться, но получилось криво и жалко. — Я… пойду прилягу, голова что-то разболелась.
Он ушёл в комнату и плотно закрыл за собой дверь. Марина осталась на кухне одна, в звенящей тишине. Она смотрела на пачку творога в своих руках и понимала, что их спокойная, распланированная жизнь только что дала огромную трещину. И она понятия не имела, насколько та глубока…
Два дня прошли в тумане. Вадим был молчалив и рассеян. Он почти не ел, на вопросы отвечал односложно, ссылаясь на усталость и аврал на работе. Но Марина видела, что дело не в работе. Он постоянно теребил телефон, вздрагивал от каждого звонка и по ночам долго не мог заснуть, ворочаясь и тяжело вздыхая. Она не спрашивала. Она ждала. Выжидала, как хищник, понимая, что один неверный вопрос спугнёт его, и он закроется окончательно.
Она делала вид, что всё в порядке. Помогала Кате с уроками, готовила ужины, обсуждала с подругой по телефону новую коллекцию одежды. Но внутри у неё всё сжималось от напряжения. Мысли о женщине по имени Зоя и её словах не отпускали ни на минуту.
На третий день, в субботу, она решила действовать. Вадим с утра уехал на дачу к матери — Антонине Петровне. Якобы помочь с теплицей. Марина знала, что это предлог. Он сбежал. Он боялся, что Зоя придёт снова.
— Мам, а можно я сегодня у бабушки Нины останусь? — спросила Катюша за завтраком.
— Конечно, солнышко, — кивнула Марина, и в её голове мгновенно созрел план.
Отвезя дочь к свекрови, она не стала задерживаться. Антонина Петровна, женщина прямая и немногословная, проводила её до калитки.
— Что у вас с Вадькой стряслось? — спросила она, глядя в упор своими выцветшими серыми глазами. — Ходит как в воду опущенный. Не заболел?
— Устал, Антонина Петровна. Конец года, на работе завал.
Свекровь хмыкнула.
— Завал у него в голове, а не на работе. Я ж его с пелёнок знаю. Такая морда у него была, когда он в юности связался с компанией одной… Ладно, иди. Разбирайтесь сами. Только Катьку не трогайте. Ребёнок не виноват.
Марина кивнула, а сама вцепилась в слова «связался с компанией». Значит, мать что-то знала. Но сейчас было не до расспросов.
Вернувшись в пустую квартиру, она начала действовать. Где Вадим мог хранить что-то важное, что-то секретное? Не в документах, это слишком очевидно. Она перерыла его ящик с инструментами, заглянула в старые коробки с фотоальбомами на антресолях. Ничего.
И тут её осенило. Гараж. У него был старый металлический гараж в кооперативе недалеко от дома. Он хранил там зимнюю резину, старый велосипед и всякий хлам, который жалко было выбросить. Он редко туда ходил, но ключи всегда висели на общей связке.
Через полчаса она уже стояла перед обшарпанной дверью гаража. Замок заржавел и поддался не сразу. Внутри пахло бензином и старой пылью. Марина включила фонарик на телефоне. Резина, велосипед, полки с банками, какими-то запчастями… В самом дальнем углу стоял старый армейский ящик. Вадим говорил, что там его «сокровища» из армии.
Крышка была тяжёлой. Внутри, под слоем пожелтевших газет, лежали дембельский альбом, несколько значков и небольшая металлическая шкатулка из-под чая. Сердце Марины забилось чаще. Она открыла её.
В шкатулке лежали несколько старых фотографий и сложенный вчетверо пожелтевший лист бумаги. На одной из фотографий был молодой Вадим, худющий, с модной тогда длинной чёлкой, в обнимку с незнакомым парнем. На другой — он же, но с девушкой. С той самой Зоей. Только молодая, смеющаяся, с длинными светлыми волосами. Они стояли на фоне какой-то стройки.
Марина развернула лист. Это была та самая расписка. Написанная размашистым, торопливым почерком Вадима.
«Я, Фролов Вадим Игоревич, обязуюсь вернуть Смирновой Зое Викторовне денежную сумму, эквивалентную двадцати тысячам долларов США, которую её отец, Смирнов Виктор Павлович, передал для ведения общего дела моему партнёру Соколову Илье. В случае исчезновения Соколова И.А. вся ответственность по возврату долга ложится на меня. Срок возврата не определён, по первому требованию Смирновой З.В.».
Подпись. Дата. Пятнадцать лет назад.
Двадцать тысяч долларов. Марина села на холодный бетонный пол. У них на счету было чуть больше тридцати. Это были все их накопления за восемь лет. Деньги на новую квартиру. На будущее Кати. На их общую, такую понятную и стабильную жизнь.
И теперь всё это должно было уйти на погашение старого, призрачного долга, о котором она даже не подозревала. Ярость, холодная и острая, как осколок стекла, поднялась откуда-то из глубины души. Он не просто скрыл от неё что-то. Он поставил под удар их семью, их будущее. Он лгал ей каждый день на протяжении всех этих лет.
Она аккуратно сложила расписку, положила её в карман куртки и вышла из гаража, забыв его запереть. Теперь она знала всё. Или почти всё. Осталось только дождаться его возвращения. Разговор обещал быть очень тяжёлым…
Вадим вернулся поздно вечером, осунувшийся и бледный. Он застал Марину на кухне. Она сидела за столом, перед ней на клеёнке лежала та самая расписка.
— Что это? — спросил он, хотя по его лицу было видно, что он всё понял.
— Это? — Марина подняла на него тяжёлый, холодный взгляд. — Это цена нашей семейной жизни, Вадим. Двадцать тысяч долларов плюс инфляция. Ты хоть представляешь, сколько это сейчас?
— Где ты это взяла? — он рухнул на стул напротив.
— В гараже. В твоей шкатулке с «сокровищами». Расскажешь мне про свои сокровища, Вадим? Или мне снова ждать у двери и подслушивать?
Он молчал, глядя в стол.
— Я жду, — отчеканила она. — Я имею право знать, почему наше будущее, будущее нашей дочери, должно быть принесено в жертву твоему прошлому.
И он заговорил. Сначала сбивчиво, потом всё более связно, будто прорвало плотину, которую он строил пятнадцать лет. Рассказал про свой родной городок, про друга Илью Соколова, предприимчивого и рискового парня. В начале двухтысячных они решили провернуть «дело». Какая-то мутная схема с перепродажей импортной техники, которую можно было достать по дешёвке через знакомых на таможне. Нужны были стартовые вложения. Илья уговорил отца своей девушки, Зои, вложиться. Виктор Павлович, простой работяга, продал квартиру своей покойной матери и отдал им все деньги.
— Мы были уверены, что всё получится. Илья так всё расписывал… А потом он просто исчез. С деньгами, со всеми. Я пришёл к Зое, а у неё отец с сердцем слёг. Он так и не оправился. Умер через полгода. Я… Марин, я не знал, что делать. Я чувствовал себя последним подонком. Илья был моим другом, я за него поручился. И я написал эту расписку. Я клялся, что всё верну. А потом… потом я уехал. Сбежал, да. Я боялся. Я не знал, где взять такие деньги. Я устроился на работу, потом встретил тебя… И мне казалось, что это всё в какой-то другой, прошлой жизни. Я почти поверил, что она никогда не появится.
Он поднял на неё глаза, полные отчаяния и мольбы.
— Марин, я люблю тебя. И Катю. Я не хотел, чтобы это всё…
— Любишь? — горько усмехнулась она. — Что ты знаешь о любви, Вадим? Любовь — это доверие. Это когда нет секретов, которые могут в один миг разрушить всё, что вы строили вместе. Ты врал мне. Каждый день, каждую минуту. Когда мы отказывали себе в отпуске, чтобы отложить лишнюю копейку. Когда я работала в две смены, чтобы быстрее накопить на квартиру. Ты смотрел на это и молчал! Ты позволял мне строить планы на песке, зная, что в любой момент может набежать волна из твоего прошлого и всё смыть!
— Я хотел рассказать… много раз… но не мог. Боялся тебя потерять.
— А теперь не боишься? — её голос сорвался на крик. — Что теперь, Вадим? Мы отдадим ей все наши деньги? Все до копейки? И что дальше? Снова ютиться в этой двушке? Сказать Кате, что новой комнаты у неё не будет, потому что папа пятнадцать лет назад играл в бизнесмена?
— Я не знаю… — прошептал он. — Но это мой долг. Долг чести.
— Чести? — Марина рассмеялась, но смех был похож на рыдания. — У тебя была одна честь — перед своей семьёй! Перед женой и дочерью! А ты выбрал честь перед призраками прошлого! Ты уже тогда сделал свой выбор, Вадим, когда написал эту бумажку, а не пошёл в милицию заявлять на своего дружка! Ты выбрал путь труса — откупиться обещанием, а потом сбежать!
Она встала, чувствуя, как дрожат ноги.
— Значит так. Это твой долг. Твоя честь. Ты его и будешь отдавать.
— Но у меня нет таких денег! Они же общие!
— Они больше не общие, — ледяным тоном произнесла она. — С этого дня у нас раздельный бюджет. Ты можешь продать машину. Взять второй кредит. Работать по ночам. Меня это не касается. Но к нашим накоплениям ты не притронешься. Ни к одной копейке. Это деньги моего ребёнка. И я их тебе уничтожить не позволю.
— Марина, ты не можешь так… Мы же семья.
— Семья? Семью ты разрушил в тот день, когда решил, что твои тайны важнее нашего общего будущего. Можешь спать в зале. И чтобы завтра же ты поговорил со своей Зоей. Решай свои проблемы сам.
Она развернулась и ушла в спальню, заперев за собой дверь. Упала на кровать и только тогда дала волю слезам. Плакала она не от жалости к нему или к себе. Она плакала по своей разрушенной жизни. По убитому доверию. По тому спокойному, надёжному миру, которого больше не существовало. За дверью стояла тишина. Он даже не попытался её остановить…
Жизнь в квартире превратилась в тихий ад. Они существовали в параллельных реальностях, пересекаясь только на кухне или в коридоре. Вадим осунулся, почернел. Он пытался заговаривать с ней, но натыкался на стену вежливого безразличия. Марина была как натянутая струна. Она готовила, убирала, занималась с Катей, но всё это делала механически, будто исполняла чужую роль.
Катя, с детской непосредственностью, чувствовала напряжение.
— Мам, а почему папа спит на диване? Вы поссорились?
— Папе так удобнее, солнышко. У него спина болит, — врала Марина, ненавидя себя за эту ложь.
Вадим продал машину. Вырученных денег не хватило даже на половину суммы, если считать с «инфляцией», которую насчитала Зоя. Он взял несколько подработок, приходил домой за полночь, измотанный и злой. Однажды Марина увидела в коридоре его руки — все в ссадинах и мозолях. Что-то шевельнулось в её душе, похожее на жалость, но она тут же задавила это чувство. Он сам выбрал этот путь.
Через неделю в дверь позвонили. На пороге стояла Зоя. На этот раз она была не одна. Рядом с ней стоял коротко стриженный мужчина крепкого телосложения, с непроницаемым лицом.
— Ну что, Фролов? Время пришло, — сказала Зоя без предисловий.
Вадим вышел в коридор. Марина наблюдала за сценой из приоткрытой двери кухни.
— Зоя, у меня нет всей суммы, — глухо сказал Вадим. — Вот, это всё, что я смог собрать.
Он протянул ей толстый конверт.
Зоя взяла его, небрежно пересчитала купюры.
— Здесь и трети нет, — холодно констатировала она. — Ты смеёшься надо мной?
— Я отдам остальное. Частями. Мне нужно время.
— Времени у тебя было пятнадцать лет! — её голос зазвенел. — У меня его больше нет! Мать нужно в частный пансионат устраивать, у неё совсем плохо с головой стало. Это стоит денег! Ты думаешь, я от хорошей жизни сюда приехала?
Мужчина, стоявший рядом, шагнул вперёд.
— Слышь, инженер. Женщина тебе по-русски говорит. Деньги нужны сейчас. Квартира у тебя есть? Вот и решай вопрос.
Марина вышла из кухни.
— Квартира куплена в браке. И прописан здесь несовершеннолетний ребёнок. Так что с продажей у вас ничего не выйдет, — сказала она спокойно и твёрдо. Она смотрела прямо на Зою. — Ваш спор — это спор с моим мужем. К этой квартире и к нашим общим накоплениям он отношения не имеет.
Зоя перевела взгляд с Вадима на Марину. В её глазах промелькнуло что-то похожее на уважение.
— А ты боевая, — протянула она. — Ладно. Даю тебе, Фролов, ещё месяц. Чтобы была вся сумма. Не будет — будем разговаривать по-другому. Мой брат умеет быть убедительным.
Она развернулась и ушла. Её спутник бросил на Вадима последний тяжёлый взгляд и последовал за ней.
Когда дверь закрылась, Вадим сполз по стенке.
— Спасибо, — прошептал он.
— Я не тебя защищала, — отрезала Марина. — Я защищала свой дом и своего ребёнка. И не смей думать, что это что-то меняет. У тебя месяц.
Она ушла на кухню и начала ожесточённо тереть губкой идеально чистую раковину. Она помогла ему. Против своей воли, против своей обиды. Потому что угроза стала реальной и коснулась её территории. Но прощения в её сердце не было. Была только холодная, выжженная пустыня.
Прошёл ещё один месяц. Вадим похудел так, что на нём висела одежда. Он продал гараж, взял в долг у всех, у кого мог, влез в кабальный кредит в микрофинансовой организации под бешеные проценты. Он собрал деньги. Почти всю сумму.
В день расплаты он положил на кухонный стол перед Мариной тонкую пачку денег.
— Это на кредит. На первый взнос. Остальное я как-нибудь сам.
— Хорошо, — коротко ответила она.
Вечером он отдал деньги Зое. Та пришла одна, молча пересчитала, написала расписку, что претензий больше не имеет, и ушла, не попрощавшись.
Когда Вадим вернулся в квартиру, он выглядел как человек, с плеч которого сняли непосильный груз. Он подошёл к Марине, которая смотрела в окно.
— Всё. Я всё отдал. Марин… может, мы…
— Нет, — перебила она, не поворачиваясь. — Ты отдал свой старый долг, Вадим. Но у тебя появился новый. Передо мной. И этот долг ты не выплатишь никогда.
Она повернулась. В её глазах не было ни слёз, ни злости. Только бесконечная усталость и пустота.
— Я подаю на развод. И на раздел имущества. Квартиру будем продавать. Я заберу свою долю и долю Кати и куплю нам что-нибудь. А ты со своей долей делай что хочешь. Можешь гасить свои кредиты.
— Марина… не надо… прошу тебя… — он попытался взять её за руку, но она отдёрнула её, как от огня.
— Надо, Вадим. Я не могу жить с человеком, которому не доверяю. Я не могу каждый день смотреть на тебя и вспоминать, как ты лгал мне. Как ты был готов пожертвовать будущим нашей дочери ради своей «чести». Мы больше не семья. Мы просто соседи, которые слишком долго делили одну жилплощадь.
Она ушла в свою комнату, оставив его одного посреди кухни. Он стоял и смотрел на дверь, за которой скрылась его жена, и понимал, что, рассчитавшись с прошлым, он окончательно потерял своё будущее. Примирения не будет. Будет только долгая, сложная процедура развода, раздел всего, что они когда-то считали общим, и звенящая пустота на месте того, что когда-то было любовью. Он заплатил по счетам. Но цена оказалась непомерно высокой.
