Мама встала с бокалом в руке, и я сразу поняла — сейчас будет что-то не то. Помолвка должна была пройти идеально: белая скатерть, серебро, свечи в подсвечниках, которые я сама нашла в антикварной лавке. Дмитрий сидел рядом, спокойный, и я держала его руку под столом. Всё было правильно. Пока мама не заговорила.
«Дорогие гости, я хочу сказать о нашем решении». Голос слишком громкий, улыбка натянутая до предела. «Мы с Вадимом Петровичем решили — те деньги, что откладывали на свадьбу Виктории, мы отдадим Агнии. Отдай сестре пять миллионов, Вика. Ей с женихом нужен стартовый капитал для галереи. А вы с Димой состоявшиеся люди, справитесь. Агнюша же творческая душа, ей сложнее».
Я не сразу поняла, что она сказала. Пять миллионов. Мои пять миллионов, которые я копила три года. Не на свадьбу — на квартиру. На первый взнос. «Мама, это мои деньги. Мы с Дмитрием уже подали документы в банк, это часть взноса».
Татьяна Андреевна посмотрела так, будто я плюнула ей в лицо. «Не жадничай, Виктория. Семья — это не про деньги. Агния нуждается, а ты всегда можешь подождать. Ты работаешь, у тебя стабильно».
Агния сидела напротив, сжимая салфетку, а её жених Кирилл кивал, поддерживая. «Вика, ну серьёзно, ты же можешь ещё накопить. А у нас окно возможностей. Сейчас или никогда».
«Это годы моей работы, каждая копейка — результат того, что я не отдыхала, не ездила никуда, не покупала ничего лишнего. Это не подарок на свадьбу, это мои сбережения».
Мама резко поставила бокал. «Ты эгоистка, Виктория. Всегда ставила себя на первое место. Агния всю жизнь в твоей тени, а ты даже сейчас не можешь поступиться малым?»
Малым. Агния вскочила. «Вот именно! Скупая функционерка! Ты не умеешь жить, не умеешь любить, ты вся в своих чертежах, а живых людей не видишь!»
Что-то во мне переключилось. Не гнев — холод. «Агния, я вижу живых людей. И вижу, что ты третий раз за пять лет просишь денег на проект, который прогорит через полгода. Вижу, что маме легче требовать от меня, чем объяснить тебе — пора брать ответственность за свою жизнь. Хотите устроить суд? Давайте прямо сейчас». Я обвела взглядом гостей, которые замерли с бокалами в руках. «Пусть все услышат. Сколько раз я выручала Агнию? Студия батика — полмиллиона. Бижутерия — восемьсот тысяч. Кредиты, которые я гасила молча. А теперь вы требуете последнее, что у меня есть, потому что я, цитирую, «справлюсь»».
Тишина была оглушительной. Отец уткнулся в тарелку, гости отводили глаза. Мама побледнела. «Как ты смеешь при людях…»
«При людях? Это вы затеяли это при людях. Вы хотели, чтобы я согласилась из стыда, из приличия. Но я не соглашусь. И знаете что? Вот вам мой ответ: ни копейки. Ни на галерею, ни на очередную авантюру. Суд закончен».
Мама шагнула ко мне. Быстро. Резко. Пощёчина была такой сильной, что я качнулась, споткнулась о стул и упала, ударившись затылком о каменный край камина. На мгновение всё поплыло перед глазами. Дмитрий был рядом через секунду, поднял меня, его лицо белое. «Татьяна Андреевна, вы что творите?!»
Мама стояла, тяжело дыша, смотрела на меня сверху вниз. «Она заслужила. Неблагодарная».
Врач сказал — лёгкое сотрясение. Дмитрий молча отвёз меня домой, уложил, сел рядом. «Вика, мы идём в суд. И это не обсуждается».
Я лежала, глядя в потолок. Мама ударила меня. По лицу. При всех. «Это семья».
«Нет. Это люди, которые считают, что имеют право бить тебя, когда ты не согласна отдать свою жизнь. Мы идём в суд».
Через три дня мы подали заявление. Суд был коротким. Свидетели подтвердили удар, медицинское заключение — сотрясение, фотографии синяка. Татьяна Андреевна пыталась оправдываться, говорила про эмоции, но судья смотрела на неё холодно. Приговор — обязательные работы, штраф. Выходя из зала, мама обернулась, посмотрела на меня долго. «Ты пожалеешь».
Через две недели пришло уведомление — новое исковое заявление. От родителей. Они требовали вернуть те самые деньги, утверждая, что это было целевым финансированием образования, а не подарком. Что я обязана вернуть всё. Дмитрий прочитал и выругался впервые за всё время. «Это месть. Грязная месть».
Адвокат собрала документы — дарственную, переписку, выписки. На суде отец мямлил про устные договорённости, но доказательств не было. Иск отклонили полностью. Мама сидела, стиснув зубы, Агния плакала, уткнувшись Кириллу в плечо. Мне не было их жалко.
Но они не остановились. Через неделю Дмитрию позвонил коллега: «Дима, про тебя ходят слухи». По городу поползли разговоры — якобы он завёл интрижку со студенткой, кто-то показывал фотографии. Размытые, дурацкие, но узнаваемые. Дмитрий с девушкой в кафе. Только это была его двоюродная сестра.
Юрист нашла источник — переписка в соцсетях, где Агния, не скрываясь, запустила грязь. Мы отправили предупреждение через адвоката. Агния удалила посты, но не извинилась. Только гробовое молчание.
Свадьбу перенесли на месяц. Дмитрий настоял на охране. «Вика, я не хочу рисковать. Не знаю, на что они ещё способны». Он оказался прав.
За день до церемонии охранник задержал Агнию у служебного входа. В руках — канистра с красной краской. Белая арка, которую я восстанавливала полгода, стояла в десяти метрах. Охранник успел. Агния кричала, вырывалась. Кирилл стоял у машины, бледный, и не вмешивался.
Я приехала через полчаса. Агния сидела на скамейке, канистра валялась рядом, краска размазана по асфальту. Она подняла глаза — ни стыда, ни раскаяния. Только злость. «Ты украла мою жизнь, Виктория. Всё, что могло быть у меня, ты забрала. Всегда была любимицей, всё получалось, а на меня наплевать. Я просто хотела, чтобы у тебя хоть раз что-то пошло не так».
Я смотрела на неё и думала — вот она, правда. Не про деньги. Про зависть, которую родители кормили годами, говоря Агнии, что она «творческая», что ей «простительно», что «Вика справится».
«Агния, я никогда не забирала твою жизнь. Я просто жила свою. Если родители внушили тебе, что я виновата, это их вина, не моя. Но то, что ты сделала сейчас, — твой выбор. И отвечать за него тебе».
Она отвернулась. Охранник вызвал полицию, составили протокол. Кирилл увёл её, не взглянув в мою сторону.
Свадьба прошла тихо, светло, без надрыва. Белая арка целая, гости улыбались, Дмитрий не отпускал мою руку. Никто не спросил, где родители. Я чувствовала себя странно — лёгкой и пустой. Будто сняла рюкзак, который несла столько лет. Дмитрий шептал что-то смешное, и я смеялась.
Когда уезжали, я обернулась — посмотрела на арку, дом, гостей, которые махали. Вот она, настоящая семья. Те, кто здесь.
Спустя месяц до меня дошли слухи. Родители заложили дачу — родовую, которую дед строил в семидесятых. Заложили, чтобы с размахом оплатить свадьбу Агнии. После судебного позора им нужно было восстановить репутацию, показать всем, что они на высоте.
Свадьба Агнии была пышной — ресторан, декор, платье. Гости пригласили для галочки. Но люди не дураки. Родственники потом перешёптывались — за показухой видна фальшь. Татьяна Андреевна улыбалась натянуто, Вадим Петрович пил слишком много, Агния выглядела испуганной, Кирилл всё время смотрел в телефон.
На семейном ужине кто-то спросил у матери прямо: «Татьяна, а правда, что ты Вику била? Правда, суд был?» Мама побледнела, попыталась что-то сказать, но слова застряли. Агния вскочила, начала кричать, но её не слушали. Круг общения родителей сузился. Люди не хотели связываться с теми, кто бьёт старшую дочь за отказ отдать деньги.
Я узнала и ничего не почувствовала. Ни радости, ни злорадства. Пустоту. Они сами выстроили себе тюрьму из лжи и показухи. Им не нужна была моя месть. Они справились сами.
Агния развелась через три месяца после свадьбы. Кирилл ушёл, когда понял, что галерея не откроется, а скандалы — образ жизни. Агния вернулась к родителям, осунувшаяся, молчаливая. Дачу продали за бесценок, чтобы закрыть долг. Мама, говорят, постарела на десять лет.
Мне написала Агния поздно ночью: «Вика, прости. Я всё поняла. Слишком поздно, но поняла». Я прочитала и не ответила. Не из мести — просто нечего было сказать. Прощение — это решение не тащить в новую жизнь их боль, их ошибки. Я простила, отпустив. Но вернуться назад — нет. Эта дверь закрыта.
Дмитрий заметил сообщение, ничего не спросил. Подошёл, обнял, поцеловал в макушку. «Ты справилась».
«Мы справились».
Вечером мы сидели в нашей квартире — уже обжитой, с книгами на полках, с фотографиями на стенах. Я смотрела на всё это и думала — вот оно, счастье. Не громкое, не показное. Тихое. Моё.
Телефон завибрировал. Мама. «Виктория, нам нужно поговорить. Пожалуйста». Я посмотрела на сообщение, потом на Дмитрия. Он оторвался от планшета, встретился со мной взглядом. «Твоё решение. Я буду рядом, что бы ты ни выбрала».
Я могла ответить. Могла выслушать. Могла дать шанс. Но я потратила тридцать пять лет, пытаясь быть достаточно хорошей для них. Достаточно удобной. И всё равно получила пощёчину и попытку испортить свадьбу.
Я удалила сообщение. Заблокировала номер. Положила телефон экраном вниз. «Хватит».
Дмитрий кивнул, вернулся к чтению. Это и есть поддержка — не уговоры, не советы. Просто принятие моего выбора.
Я вернулась к рабочим чертежам — новый проект, очередная усадьба, которую нужно спасать. Работа, которую я любила. Человек, которого я выбрала. Жизнь, которую я отстояла.
Иногда спасение — это не громкий жест, не победа, не месть. Иногда спасение — просто уйти. Закрыть дверь. Выбрать себя. Я спасла себя так же, как спасала старинные здания — отдав предпочтение прочному фундаменту, а не гнилому фасаду. Агния, мама, отец остались в своём мире, где всё измеряется показухой и чужим мнением. Где младшей всё прощается, а старшая должна быть удобной. Где любовь — манипуляция, а семья — долг.
Я выбрала другой мир. Где любовь — это выбор. Где семья — те, кто рядом не потому, что так надо, а потому, что хочет. Где я имею право сказать «нет» и не получить за это по лицу.
Дмитрий выключил планшет, потянулся. «Устала?»
«Нет. Я в порядке». И это была правда. Впервые за очень долгое время.
