— Они приедут в субботу. Мама сказала, Ларисе нужно отвлечься, да и вообще, давно не собирались, — Глеб бросил фразу как бы между делом, стягивая через голову свитер. Он стоял спиной к Асе, и это почему-то злило ее больше всего. Словно он заранее знал ее реакцию и пытался укрыться от нее.
Ася замерла посреди кухни с чашкой чая в руках. Тепло от керамики перестало согревать пальцы. Она медленно поставила чашку на стол. Звук получился слишком громким в наступившей тишине.
— Нет, — сказала она ровно, без крика. Голос был чужим, севшим. — Они не приедут.
Глеб наконец обернулся. На его лице было искреннее недоумение, то самое, которое Ася видела уже десятки раз. Оно всегда предшествовало уговорам, ссылкам на «семейные традиции» и его коронному: «Ну тебе что, сложно?».
— В смысле? — он нахмурил брови. — Я уже сказал, что мы ждем.
— Тогда позвони и скажи, что вы не ждете, — Ася сцепила руки в замок на столе. — Конкретно ты, Глеб, может, и ждешь. Но я — нет. И мой дом — это не филиал вашего семейного клуба по интересам.
Глеб прошел на кухню, сел напротив. Его взгляд, обычно мягкий и любящий, стал жестким, оценивающим. Он словно пытался понять, шутит она или нет.
— Ася, что опять началось? Моя мама, мой папа и моя сестра — это не «клуб по интересам». Это моя семья.
— А я кто? — тихо спросила она, глядя ему прямо в глаза. — Приложение к твоей семье? Бесплатная обслуга по выходным? Я устала, Глеб. Я просто смертельно устала от этих бесконечных посиделок. Я работаю всю неделю, чтобы в субботу с утра стоять у плиты, а в воскресенье до вечера отмывать квартиру после твоей родни.
— Никто не заставляет тебя готовить ресторанные блюда. Можно просто заказать пиццу.
Это была последняя капля. Ася горько усмехнулась.
— Пиццу? Твоя мама в прошлый раз пятнадцать минут рассказывала, как вреден фастфуд и как «настоящая хозяйка» всегда найдет время для домашних котлет. А твоя сестра добавила, что у ее подруги жена вообще все сама печет. Помнишь? Или ты опять «не заметил»?
Глеб отвел взгляд. Конечно, он все помнил. Он всегда все помнил, но предпочитал делать вид, что это мелочи, не стоящие внимания. Для него это были просто слова, фоновый шум. А для Аси — ядовитые уколы, которые обесценивали ее труд и ее саму.
— Я не хочу их видеть, — повторила она твердо. — Не в эти выходные. Не в следующие. Я хочу провести выходной со своим мужем. Вдвоем. Сходить в кино, погулять в парке, да просто лежать на диване и смотреть сериал. Ты помнишь, когда мы в последний раз так делали?
Он молчал. Потому что не помнил. Последние полгода их выходные были расписаны под его семью. То юбилей у дяди, то Ларисе «надо выговориться», то Тамаре Ивановне «просто хочется всех увидеть». И всегда почему-то на их территории. В их небольшой двухкомнатной квартире, которую они с таким трудом обустраивали.
— Хорошо, — Глеб поднялся, взял телефон. — Я поговорю с мамой.
Ася не испытала облегчения. Она знала, что это только начало.
Глеб ушел в спальню и плотно прикрыл за собой дверь. Но Ася все равно слышала его приглушенный голос. Сначала он был уверенным, но с каждой минутой в нем появлялись виноватые нотки. Она не разбирала слов, но прекрасно представляла, что говорит ему на том конце провода Тамара Ивановна.
Она, конечно же, не кричала. Тамара Ивановна никогда не повышала голос. Она была бывшей директрисой школы, мастером педагогической манипуляции. Ее оружием были разочарованные вздохи, фразы, полные скрытого упрека, и взывания к совести.
«Что-то случилось, сынок? Асенька нездорова?» — наверняка спросила она в первую очередь, сразу выставляя Асю виновницей отмены.
«Мы ведь просто хотели вас увидеть. Семья должна держаться вместе, особенно в такие непростые времена».
«Ларисочке и так тяжело, а тут еще и ты… Она так надеялась отдохнуть душой в вашем уютном гнездышке».
Ася почти физически ощущала, как ее образ в глазах свекрови обрастает новыми негативными чертами: эгоистка, невестка, которая настраивает сына против матери, плохая жена, которая не заботится о муже и его семье.
Дверь спальни открылась. Глеб выглядел измученным.
— В общем, они все равно приедут, — сказал он, не глядя на нее. — Ненадолго. Просто на чай. Мама очень расстроилась. Сказала, что они уже настроились.
Ася молча встала, взяла свою чашку, вылила остывший чай в раковину и сполоснула ее. Ее движения были медленными и предельно точными, словно она боялась, что одно неверное движение — и она взорвется.
— Понятно, — сказала она в звенящей тишине. — Значит, ты уже все решил. За нас обоих.
— Ася, ну войди в положение! Что я должен был сказать? «Моя жена вас ненавидит и не хочет видеть»?
— Ты мог сказать правду. «Мы устали и хотим побыть вдвоем». Это нормально, Глеб. Все нормальные люди иногда устают. Но для твоей семьи, видимо, я не человек, а функция.
Она повернулась к нему. На ее лице не было слез, только холодная, отстраненная усталость.
— Хорошо. Раз они приедут, я уйду. Пойду к подруге, в торговый центр, куда угодно. А ты встречай свою маму, папу и сестру. Сам заваривай чай, сам нарезай пирог, который они наверняка принесут с собой, чтобы показать, какими должны быть «правильные» угощения. Сам выслушивай, как у Ларисы все плохо. А потом сам мой посуду.
Глеб смотрел на нее так, будто видел впервые. Идея о том, что ему придется заниматься всем этим в одиночку, очевидно, никогда не приходила ему в голову. В его картине мира Ася, немного повозмущавшись, все равно смирялась и брала на себя роль хозяйки. А тут система дала сбой.
— Ты не можешь так поступить, — растерянно проговорил он. — Это будет неуважение.
— А заставлять меня каждые выходные обслуживать твою семью, игнорируя мои чувства, — это уважение? — она взяла с вешалки свою куртку. — Я не домработница, Глеб. И я не обязана любить твою родню. Я выходила замуж за тебя, а не за них.
Она оделась, сунула в карман телефон и ключи.
— Когда они уйдут, напиши мне.
И вышла из квартиры, оставив его одного посреди кухни, в оглушительной тишине, полной невысказанных обид и рухнувших ожиданий.
Глеб остался один. Сначала он испытал злость. Как она могла? Бросить его одного перед лицом семьи? Это же предательство! Он порывисто прошелся по квартире, пнул ни в чем не повинный пуфик в прихожей.
Потом пришло замешательство. А что, собственно, делать? Он оглядел кухню глазами Аси. Стол, который надо протереть. Чашки, которые надо достать. Чайник вскипятить. Купить что-то к чаю? Или мама и правда принесет свой фирменный кекс? Мысль об этом кексе, который всегда подавался с комментарием «рецепт простой, любая справится», вызвала у Глеба неожиданное раздражение.
Он позвонил матери.
— Мам, слушай, давай может в другой раз? У Аси голова болит, что-то она совсем расклеилась.
— Вот и хорошо, что мы приедем! — бодро отозвалась Тамара Ивановна. — Отвлечем ее, развеем. Ларисочка как раз купила какой-то травяной сбор от мигрени, привезет. Мы же не в гости, мы к своим. Будем через час.
Глеб положил трубку с чувством полного бессилия. Его мать умела любую причину развернуть в свою пользу. Болеет? Полечим. Устала? Развлечем. Не хочет видеть? Это она от усталости, мы ее спасем.
Ровно через час раздался звонок в дверь. На пороге стояла вся его семья: сияющая Тамара Ивановна с неизменным контейнером в руках, молчаливый и хмурый отец, Анатолий Петрович, и Лариса с вечно страдальческим выражением лица.
— Ну, где наша хозяюшка? — с порога пропела мать, заглядывая Глебу за спину.
— Она ушла, — выдавил Глеб. — Голова разболелась, пошла прогуляться, подышать воздухом.
На лице Тамары Ивановны улыбка сменилась плохо скрытым недовольством. Отец поджал губы. Только Лариса криво усмехнулась.
— Прогуляться? Прямо перед нашим приходом? Оригинально.
Они прошли в квартиру. Без Аси все ощущалось иначе. Не было суеты на кухне, запаха выпечки, привычного уюта. Была неловкая тишина. Глеб почувствовал себя неуютно в собственном доме.
— Ну, ставь чайник, что стоишь? — скомандовала мать, проходя на кухню и критически оглядываясь. — Мы же ненадолго.
Глеб суетливо заметался, доставая чашки. Он уронил ложечку, та со звоном покатилась под стол. Лариса фыркнула.
— Да, без женской руки сразу видно — бардак.
— Нормально все, — буркнул Глеб, залезая под стол.
Разговор не клеился. Мать пыталась рассказывать новости про дальних родственников, отец молча пил чай, глядя в одну точку, а Лариса вздыхала и закатывала глаза. Без Аси, которая всегда умела поддержать беседу, сгладить острые углы и перевести тему, их семейное сборище превратилось в то, чем и было на самом деле — встречу четырех чужих, раздраженных друг на друга людей.
И тут Глеб понял, зачем им нужна была Ася. Она была не просто хозяйкой. Она была буфером. Эмоциональной губкой, впитывающей их общее недовольство, молчаливые упреки и скрытое напряжение. Она создавала иллюзию нормальной, дружной семьи. И сейчас, когда ее не было, иллюзия рассыпалась.
— Глеб, надо поговорить серьезно, — нарушила тишину Тамара Ивановна, когда чай был выпит. Она посмотрела на сына своим директорским взглядом. — У Ларисы опять проблемы.
Глеб внутренне сжался. Вот оно. Настоящая причина визита…
— Что на этот раз? — устало спросил Глеб, уже зная ответ.
— Я вложилась… ну, в один проект, — начала Лариса, глядя в свою пустую чашку. — Мне обещали быстрый доход. Очень убедительно все рассказывали.
— Пирамида, что ли? — прямо спросил Глеб.
Лариса вспыхнула.
— Это не пирамида! Это инвестиции! Просто… немного не рассчитали риски. В общем, я должна денег. Крупную сумму.
— И где ты их взяла? — вмешался отец, до этого хранивший молчание. Его голос был тихим, но в нем звучал металл.
— Взяла кредит. В микрофинансовой организации, — прошептала Лариса.
В кухне повисла тяжелая тишина. Даже Тамара Ивановна выглядела растерянной.
— Ты же знаешь, что это такое! — Глеб вскочил. — Там же проценты бешеные! Они же из тебя всю душу вытрясут! Какая сумма?
Лариса назвала цифру. Глеб сел обратно. Сумма была огромной. Неподъемной для нее.
— Они уже звонят, угрожают, — Лариса наконец подняла глаза, и в них стояли слезы. — Папа, мама… Глеб… Мне страшно.
Вот оно. Кульминация спектакля. Ася была права. Их дом — это не место для отдыха души. Это сцена для очередной семейной драмы, где ему отведена роль спасателя.
— Ты должен ей помочь, сынок, — твердо сказала Тамара Ивановна, приходя в себя. — Ты единственный, кто может. Продать машину, взять кредит в нормальном банке… Ты же брат. Ты не можешь ее бросить.
— А почему я? — тихо спросил Глеб. Вопрос сорвался с его губ раньше, чем он успел его обдумать.
Все трое уставились на него с изумлением.
— Что значит «почему»? — возмутилась мать. — Потому что ты мужчина! Ты старший брат! У тебя стабильная работа, семья! А у нее что?
— У меня тоже семья! — вдруг выкрикнул Глеб. — У меня жена, которую я сегодня выгнал из собственного дома, потому что побоялся сказать вам «нет»! У нас свои планы, свои кредиты! Мы на квартиру копим, потому что живем в моей «однушке», а не во дворце! Почему проблемы Ларисы, которые она создает себе с завидной регулярностью, должны становиться моими проблемами?
— Да как ты можешь! — Лариса вскочила, лицо ее исказилось от обиды. — Я тебе сестра!
— А ты ведешь себя как сестра? Или как избалованный ребенок, который уверен, что старший брат всегда придет и все исправит? Ты хоть раз спросила, как у меня дела? Не для того, чтобы потом попросить денег, а просто так? Ты хоть раз поблагодарила Асю за все эти ужины, которые она для тебя готовила? Хоть раз помогла ей убрать со стола?
Молчание было ему ответом.
— Вот именно, — Глеб горько усмехнулся. — Вы все привыкли. Вы привыкли, что я — надежный. А Ася — удобная. И пока она молча все это терпела, всех все устраивало. Но она больше не хочет. И знаете что? Я тоже. Я устал быть вашим спасательным кругом.
Он встал, прошел к двери.
— Вам пора. Разбирайтесь с этим сами.
— Ты нас выгоняешь? — в голосе матери прозвучало неверие.
— Я прошу вас уйти, — поправил Глеб, глядя ей прямо в глаза. — Моя жена скоро вернется. И я хочу, чтобы она вернулась в свой дом, а не в ваш кризисный центр…
Семья ушла молча. Без скандала, без криков. Просто молча оделись и вышли. Эта тишина была страшнее любой ссоры. Глеб закрыл за ними дверь и прислонился к ней спиной. Квартира казалась огромной и пустой. Он медленно обошел комнаты, собрал грязные чашки, вымыл их. Поставил на место контейнер с материнским кексом, даже не открыв его.
Затем он взял телефон и написал Асе одно слово: «Ушли».
Она вернулась через полчаса. Вошла тихо, настороженно, готовая к новому витку конфликта. Но Глеб просто подошел к ней, обнял и уткнулся лицом в ее волосы. Он молчал, а она гладила его по спине, чувствуя, как дрожат его плечи.
Они не обсуждали случившееся в тот вечер. Они просто были вместе. Заказали ту самую вредную пиццу, о которой спорили, и включили какой-то дурацкий сериал. И впервые за долгие месяцы Глеб почувствовал, что он дома. По-настоящему дома.
На следующий день телефон молчал. И в понедельник тоже. Глеб знал, что это затишье перед бурей, что его поступок не простят. Но он также знал, что поступил правильно.
Вечером, когда они с Асей сидели на кухне и пили чай, он наконец рассказал ей все. Про кредит Ларисы, про требование матери, про свой взрыв.
Ася слушала молча, не перебивая. Когда он закончил, она просто взяла его руку в свою.
— Мне жаль, — тихо сказала она.
— За что тебе жаль? — удивился он. — Ты же была права во всем.
— Мне жаль, что тебе пришлось через это пройти. Что тебе пришлось выбирать.
Глеб посмотрел на их сцепленные руки.
— Я не выбирал. Вернее, я выбрал. Давно. Еще когда предложил тебе выйти за меня замуж. Просто… понадобилось время, чтобы это до конца осознать. Они — моя семья, с которой я вырос. А ты — моя семья, которую я строю сам. И она для меня важнее.
Он не знал, как сложится их жизнь дальше. Сможет ли он когда-нибудь наладить отношения с родителями и сестрой. Скорее всего, нет. По крайней мере, не на прежних условиях. Их ждали трудности, обиды, молчание по телефону и, возможно, полное отчуждение.
Но глядя в глаза своей жены, он понимал, что справится. Они справятся. Вместе. Их дом больше не будет проходным двором и местом для чужих драм. Он будет их крепостью. Маленькой, но своей. И в эти выходные они точно пойдут в кино. А потом будут просто лежать на диване. Вдвоем. В тишине. И эта тишина будет самой уютной на свете.
