Февральский воздух стоял тяжёлый, сырой, такой, что даже дома казалось холодно. Но дело было не в погоде — мороз внутри Александры держался давно, просто сегодня он наконец прорвался наружу.
Она стояла посреди своей кухни, одной рукой качая Артёму люльку, а другой невольно сжимая край стола, будто тот был единственным надёжным предметом в этой квартире. Сын снова всхлипывал, крутил головой, а Александра ловила себя на мысли, что если ещё раз услышит голос Галины Петровны — заорёт. Точно, без сомнений. Так заорёт, что весь подъезд подскочит.
— Ты опять? — голос свекрови возник из прихожей, как холодный сквозняк. — Зачем ты его таскаешь туда-сюда? Он от этого только сильнее нервничает.
Саша медленно повернулась. Галина Петровна держала в руках пакет с какими-то печеньями, поправляла шарф и уже готовилась читать лекцию.
— Если бы ты слушала взрослых, — продолжала она, не дожидаясь ответа, — ребёнок бы спал, ел и улыбался. А так… Сплошные нервы. Ты девочка хорошая, но голова у тебя забита ерундой.
Александра сдержала порыв скрипнуть зубами.
— Спасибо за мнение, — ответила она ровно, — но я справляюсь.
— Это как посмотреть, — свекровь прошла к столу, положила пакет и сразу начала переставлять кружки, которые её раздражали. — Справляешься… У меня соседка Зинка тоже думала, что справляется, пока ребёнок не стал круглосуточно орать. Её мама вовремя подсказала, что делать. А ты маму слушать не хочешь — вот и результат.
— Вы мне не мама, — тихо сказала Александра.
Галина Петровна дернулась, словно её ударили словом.
— Ещё как мама! Я — мать твоего мужа. И бабушка твоего ребёнка. И если ты думаешь, что можешь распоряжаться всем одна — ты ошибаешься.
В этот момент в коридоре появился Пётр. Помятый, сонный, с телефоном в руке — явно притворялся занятым.
— Петь, скажи ей, что так нельзя! — сразу накинулась на него мать. — Я ей добра желаю, а она разговаривает, как будто я чужая!
Александра посмотрела на мужа, и в её взгляде было столько усталости, что тот непроизвольно опустил глаза.
— Пётр, скажи честно: ты слышишь, что она говорит? — спросила Александра тихим голосом, от которого у него всегда появлялось чувство вины. — Или снова делаешь вид, что тебя тут нет?
Он почесал щёку, потом затылок, потом сделал шаг вперёд, но тут же передумал.
— Ну… маме просто обидно…
— Тебе самому не обидно? — она усмехнулась. — Или у тебя эмоции тоже через маму проходят?
— Саша, давай без этого… — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой.
— Без чего? — голос Александры поднялся. — Без напоминания, что ты взрослый мужчина, который не в состоянии сказать «мама, хватит»? Ты понимаешь, что она каждый день намекает на то, чтобы я переписала квартиру на тебя? Каждый. Чёртов. День.
Пётр сразу поднял руки в жесте примирения:
— Мама просто переживает…
— Да? — Александра резко повернулась к свекрови. — Значит так, Галина Петровна. Ещё одно слово о квартире — и вы вылетаете отсюда быстрее, чем этот ваш пакет с печеньками успеет остыть.
— Ты угрожаешь? — свекровь возмущённо вытянулась.
— Нет. Я ставлю условия.
Пётр застыл между двумя женщинами, будто боялся шевельнуться.
— Саша, ты же понимаешь… — начал он снова.
— Я понимаю одно, — перебила его она. — Я устала быть мишенью в собственной квартире.
Она резко поставила коляску на тормоз и пошла в комнату. Галина Петровна сразу ринулась вслед:
— А ну стой! Ты ещё молодая, ничего не понимаешь в жизни! А квартира эта — семейная! Ты думаешь, я позволю тебе сделать моему сыну гадость?
Александра остановилась и повернулась к ней:
— Гадость — это когда вы приходите сюда и начинаете распоряжаться моей жизнью. Когда превращаете Петра в мальчика, который бегает по вашим приказам. Когда пытаетесь убедить всех вокруг, что я плохая мать.
Галина Петровна всплеснула руками:
— Да потому что так и есть! Ты всё время в телефоне, в ноутбуке! Да какая ты мать? Я таких «деловых» уже видела: сначала карьера, потом сбежавший муж. Тебе же говорили…
— Никто мне не будет указывать, как жить, — холодно ответила Александра. — Ни вы, ни ваш сын.
Пётр снова вмешался, хоть и выглядел так, будто хотел провалиться под пол:
— Мам, ну хватит уже…
— О! — Александра издала короткий смешок. — Он заговорил. Чудеса.
Пётр покраснел.
— Ты можешь хоть раз нормально поговорить?!
— А ты можешь хоть раз занять мою сторону?! — она шагнула к нему. — Хоть раз сказать «мама, уймись»? Или тебе проще сидеть тихо и ждать, пока всё решится само?
Повисла тишина. Даже ребёнок перестал хныкать.
И именно в этот момент Александра сказала:
— У вас обоих час. Собираете свои вещи и уходите.
Галина Петровна ахнула так громко, что наверняка услышал весь подъезд.
— Да кто ты такая, чтобы меня выселять?!
— Хозяйка квартиры, — спокойно ответила Александра. — Документы показать?
— Пётр! — закричала свекровь, словно зовя на помощь. — Скажи ей! Скажи, что это семейное имущество!
— Мам… — Пётр замялся. — Квартира правда её…
— Не твоё дело! — рявкнула она. — Ты мой сын, ты обязан…
— Хватит, — перебила Александра. — Я не буду жить рядом с человеком, который считает меня пустым местом.
Она открыла шкаф, вытащила Петровы вещи и стала складывать их в сумку.
— Саша… — жалобно произнёс муж. — Давай поговорим. Ну пожалуйста.
— Мы говорили сто раз, — ответила она, не глядя. — Каждый раз всё упирается в твою маму.
— Она просто хочет помочь…
— Её «помощь» разрушает всё. И меня в том числе.
Пётр молчал. Он редко спорил, а когда спорил — путался в словах, ломался, сдавался. Сейчас он выглядел сломленным окончательно.
— Я могу… я могу попросить маму не приходить какое-то время, — наконец выдавил он.
— Не какое-то время. А навсегда, — твёрдо ответила Александра.
— Это… Это перебор…
— Нет, это условие.
Галина Петровна вырвала у него сумку, бросила на пол и начала шипеть:
— Да ты неблагодарная! Да кто тебя вообще замуж брал?! Мой Петя тебя человеком сделал! Тебя б ни один нормальный мужчина…
Александра подняла руку:
— Закройте рот.
Свекровь замолчала. От неожиданности.
— Вы переходите все грани. Вы вмешиваетесь туда, где вас никто не звал. И теперь вы оба уходите.
Пётр прошептал:
— Саша, ну не надо…
— Надо, — сказала она. — Иначе я сломаюсь.
Она открыла дверь.
Пауза зависла почти осязаемо.
Галина Петровна первой шагнула к выходу.
— Ты ещё пожалеешь, — процедила она. — Ты меня запомнишь.
— Не сомневаюсь, — устало ответила Александра.
Пётр вышел следом, обернулся у двери — и впервые за долгое время сказал честно:
— Я не знаю, как быть.
— Поздно думать, — тихо сказала она и закрыла дверь.
Она прислонилась к ней спиной, закрыла глаза. В квартире стало так тихо, что было слышно, как гудит батарея.
Артём зашевелился, и Александра пошла к нему, медленно, будто ноги налили свинцом.
Она взяла сына на руки и прошептала:
— Всё. Больше никто нас не будет трогать.
Но она ошибалась.
Только стемнело, как посыпались звонки. Потом стук. Потом попытки надавить.
И когда в дверь снова ударили — громко, уверенно, будто хотели выбить — Александра почувствовала, что её новая жизнь только начинается.
Она подошла к двери, посмотрела в глазок. Там — они. Снова. Вместе.
Стук в дверь становился всё громче — не агрессивный, но отчаянный, как будто человек на той стороне понимал: если сейчас не добиться ответа, дальше — точка.
Александра стояла в полумраке коридора, прислушиваясь к собственному сердцу. Оно било так сильно, будто пыталось выбить грудную клетку изнутри. Артём посапывал в комнате — слава богу, сон у него после вечернего кормления стал крепче.
— Саша, открой, пожалуйста, — голос Петра звучал глухо, будто он говорил через снег. — Мы просто поговорим. Никаких… сцен.
«Сцен? — горько усмехнулась она. — А что вы устраивали последние месяцы — это что?»
Но она молчала.
— Александра! — вклинился визгливый голос Галины Петровны. — Мы требуем нормального разговора! Ты не можешь вот так закрыться и решать всё сама! У вас семья! Ребёнок! Да тебя в конце концов совесть должна взять!
Саша медленно вдохнула, выдохнула и только тогда заговорила:
— Уходите.
— Нет, — упрямо сказал Пётр. — Я не уйду, пока мы не поговорим.
— А я не открою, — спокойно ответила Александра. — Так что тупиковая ситуация.
С той стороны послышался ропот, какие-то быстрые шёпоты. Потом свекровь снова взяла управление на себя:
— Александра, я тебе вот что скажу. Ты думаешь, что геройствуешь? Ты ошибаешься. Ты ведёшь себя как ребёнок, который капризничает. Захотела — выгнала. Захотела — закрылась. А так жизнь не строится!
Саша почувствовала, как внутри снова закипает злость. Медленная, вязкая, тяжёлая.
— Галина Петровна, — произнесла она тихо. — Ещё одно слово в таком тоне — и я вызываю полицию. Не шучу.
Пётр что-то торопливо прошептал матери, но та лишь отмахнулась:
— Да какая полиция, Господи! Ты что, боль… — она вовремя прикусила язык, но поздно.
Александра не выдержала. Она рывком открыла дверь.
Пётр вздрогнул. Галина Петровна отшатнулась, будто не ожидала, что её слова имеют последствия.
— Скажете это ещё раз? — спросила Александра без тени улыбки. — Только вслух. Чтобы мой ребёнок это услышал. Чтобы соседи услышали. Давайте.
Свекровь вытянула шею, как курица, которая пытается выглядеть крупнее.
— Я… я просто сказала, что ты себя неадекватно ведёшь… Но я не это имела в виду…
— То есть я веду себя нормально, да? — голос Саши стал тихим, но острым. — Вы считаете нормой вторжение в чужую квартиру? Психологическое давление? Манипуляции? Попытки настроить моего мужа против меня? Это у вас называется «нормально»?
Пётр поднял руки, пытаясь вмешаться:
— Саша, пожалуйста, не надо вот этим… юридическим тоном. Мы же семья.
Она посмотрела на него так, что он сразу замолчал.
— Семья — это когда люди поддерживают друг друга, Пётр. А вы с мамой поддерживали только друг друга. На мне экономили внимание, время и уважение.
— Да не слушай ты её! — прошипела Галина Петровна. — Она тобой крутит!
— Я? — Александра рассмеялась коротко и зло. — Я три года таскала на себе всё. Дом, ребёнка, твоего «я потом поговорю с мамой», твои обещания, твои страхи. А теперь я кручусь сама. Потому что вы меня бросили ещё до того, как я вас выставила.
Пётр опустил взгляд. Он нервно переминался с ноги на ногу, словно пытался найти удобную позицию для поражения.
— Саша, — тихо сказал он. — Я знаю, что ошибался. И… и я хочу всё исправить. Правда. Но… но ты меня выкиннула как мусор. Это больно, понимаешь?
Она кивнула.
— Понимаю. Это больно, когда тебя ставят перед фактом. Но знаешь, что больнее? — Она шагнула ближе. — Когда тебя годами ставят на паузу. Когда твоя жизнь проходит под чужие правила. Когда ты говоришь: «Мне плохо», а тебе отвечают: «Тебе кажется».
Пётр сглотнул.
— Я… я не хотел, чтобы так вышло.
— Но ты ничего не сделал, чтобы было по-другому.
Повисла тишина.
Галина Петровна не выдержала и взорвалась:
— Да что ты к нему пристала?! Он мужчина, он работает! Ты сама виновата! Всё сама-сама-сама!
— Правильно, — кивнула Александра. — Вот и дальше всё буду сама.
Она закрыла дверь перед их лицами.
Но на этот раз не стала стоять у неё. Она пошла в комнату, проверила Артёма, легла рядом на кровать и впервые за долгие месяцы обняла подушку так, будто в ней можно спрятаться.
Телефон зазвонил снова. И снова. И снова.
Она выключила звук.
Следующие дни были похожи на вязкую кашу — время тянулось медленно, как будто кто-то нарочно делал часы тяжелее.
Александра ходила в консультации, собирала документы, обсуждала с адвокатом каждую деталь.
Пётр писал длинные сообщения, потом короткие. Потом голосовые.
Галина Петровна устроила информационную кампанию в соседских чатах — Саша узнала об этом по внезапным взглядам у лифта.
Но она держалась. Держалась так, как держатся люди, которые уже перешли точку невозврата.
И всё же один вечер выбил её из равновесия.
Пётр пришёл снова. Постучал — не громко, но долго. Она открыла, потому что устала прятаться.
Он стоял с пакетом продуктов и термосом.
— Я… я не знаю, как ещё показать, что пытаюсь, — сказал он тихо. — Я не давил, не звал маму. Просто пришёл. Хочу помочь.
— С чем? — спросила Александра. — Картошку почистить? Или маму в чёрный список добавить?
Он поймал её взгляд и понял: шутки не пройдут.
— Я хочу быть рядом с сыном. И… с тобой. Хоть как-то. Хоть понемногу. Ты думаешь, мне легко? Мама давит, ты злишься, я мечусь между вами… Я не справился. Но я хочу разобраться.
Александра прошла на кухню. Он осторожно вошёл за ней.
— Пётр, — она поставила чайник. — У меня вопрос. Один. Простой.
Он замер.
— Ты хочешь жить со мной… или хочешь, чтобы всё «было как раньше»?
Пётр сел на стул. Долго молчал.
— Если честно… я хочу, чтобы было спокойно. Чтобы ты не ругалась с мамой. Чтобы мама не давила на меня. Чтобы мы жили… ну… нормально.
Она приложила пальцы к вискам.
— То есть «как раньше», — сказала она. — А раньше — это когда я тянула всё сама. И молчала.
Он открыл рот, но слов не нашёл.
— Значит, мой ответ — нет, — сказала она и указала ему на дверь. — Прости. Но нет.
Он сидел ещё секунд пятнадцать. Потом медленно встал.
— Я люблю тебя, — сказал он вдруг. — Знаешь? Ты можешь думать что угодно, но я люблю. Просто… я не умею так, как тебе нужно.
— А мне не нужна любовь, — тихо ответила она. — Которая идёт с условиями.
Он вышел. Без крика. Без хлопка дверью. Лишь тихий звук шагов по лестнице.
Суд прошёл спокойно. Настолько спокойно, что даже странно.
Опека — ей.
Квартира — её имущество.
Пётр согласился на минимальные обязательства, не стал устраивать войн. Он выглядел уставшим, постаревшим, но смиренным.
Галина Петровна не пришла.
Через неделю после решения суда Александра наконец смогла выдохнуть. Впервые по-настоящему.
Она сидела на кухне, кормила Артёма овощным пюре, и на душе было тихо. Не радостно — но спокойно. Это было новое ощущение, непривычное, но хорошее.
Телефон завибрировал. Не от Петра. От неизвестного номера.
(Саша, привет. Это Галина Петровна. Прости, если тревожу)
Александра чуть не уронила ложку.
Она не ожидала.
Не после всего.
Пришло второе сообщение:
(Мне сказали, что вы уже всё оформили. Ну… раз так… Пусть будет так. Я… наверное… хотела бы увидеть Артёмку. Если ты не против.
Без разговоров. Без давления. Просто увидеть внука)
Александра долго смотрела на экран.
Сердце билось быстрее обычного.
Она вспомнила все ссоры. Все унижения. Все попытки манипулировать.
И всё равно вздохнула.
Она написала:
(Можно. Но правила буду устанавливать я. Если вы их нарушите — встречи не будет.)
Ответ пришёл мгновенно:
(Хорошо. Я поняла)
Александра выключила телефон, подняла Артёму ложку и сказала:
— Ну что, сынок… будем учиться жить заново. Без криков. Без чужих нервов. Только мы.
И впервые за долгое время улыбнулась. Не уставшая, не злая — настоящая.
