«Наш крест».
Так мы со Стасом, моим мужем, называли аренду. Десять лет. Сто двадцать месяцев. Каждый божий месяц, пятнадцатого числа, я брала львиную долю своей зарплаты и переводила ее «Светлане Сергеевне».
Это была наша священная корова и наша главная боль. «Светлана Сергеевна», наша «хозяйка», была женщиной, судя по всему, безжалостной. Каждый год она исправно, через Стаса, сообщала о повышении аренды. «Инфляция, Ленусь, ты же понимаешь», — пожимал плечами Стас, а я молча шла к банкомату.
Я 10 лет оплачивала ‘нашу’ съемную квартиру.
И, если честно, я этим… немного гордилась.
Стас у меня был… «творческий». «В поиске». «На грани гениальности». Он писал какой-то свой великий IT-проект, который вот-вот должен был «выстрелить» и «купить нам не то что квартиру, а остров». А пока он искал инвесторов, я — работала. Я была той самой «ломовой лошадью», которая тащила на себе быт, еду и, главное, эту проклятую, дорогущую аренду в хорошем районе.
Стас, впрочем, тоже внес свою лепту. Он «ведал связями». Он нашел эту квартиру. Он вел все переговоры со «Светланой Сергеевной». Он «улаживал» все вопросы с документами. Моя задача была простой — платить.
— Ленусь, ты моя спасительница, — часто говорил он, обнимая меня, когда видел, что я опять сижу над счетами. — Ну еще чуть-чуть. Год. Проект взлетит, и ты у меня будешь на Мальдивах лежать.
Я верила. Или хотела верить.
Вчера был обычный вторник. Стас уехал «на важную встречу с инвестором» (встречи эти длились уже лет пять). Я решила устроить генеральную уборку. Разобрать, наконец, антресоли, где хранился всякий хлам, который мы «пока не выбрасываем».
Там, в пыльной коробке из-под обуви, среди старых договоров на интернет и гарантийных талонов, я нашла ЕГО.
Старый, выцветший синий файл.
Я открыла его из простого любопытства.
Внутри лежал «Договор купли-продажи».
Я пробежала глазами. Мое сердце еще билось ровно. Я думала, это… не знаю… документы на дачу его родителей.
А потом я увидела адрес.
Адрес… нашей квартиры.
Я присела на корточки прямо в пыльном коридоре.
Я читала.
Покупатель: Зинаида Павловна.
Фамилия… такая же, как у Стаса. Его мать.
Дата покупки: пятнадцать лет назад.
Пятнадцать.
Лет.
Назад.
Я не сразу поняла. Мозг отказывался складывать два и два.
«Светлана Сергеевна»… «Аренда»… «Зинаида Павловна».
А вчера я узнала, что эта квартира 15 лет как принадлежит его матери.
Я сидела на полу, в пыли, и держала в руках этот договор.
Десять лет.
Сто двадцать переводов.
«Инфляция, Ленусь».
Я платила аренду… свекрови?
Нет.
Я платила аренду… мужу.
Потому что Зинаида Павловна, его мать, тихая, богом убитая старушка, которая всегда смотрела на меня с какой-то… жалкой благодарностью… она бы не…
Или…
Или она тоже в этом участвовала?
Я сидела и смотрела в одну точку.
Я не плакала. У меня внутри, кажется, все выгорело.
Десять лет я оплачивала их семейный бюджет.
Я была не «спасительницей».
Я была… спонсором.
Я положила договор на кухонный стол. Ровно посередине.
И стала ждать.
«Важная встреча» моего «гения» должна была вот-вот закончиться.
Я не двигалась. Я сидела за кухонным столом, и этот синий, выцветший файл лежал передо мной, как бомба замедленного действия. Вся моя жизнь, все мои десять лет, вся моя «гордость» за то, что я «тащу» семью, пока мой гений «вот-вот взлетит»… всё это было сжато в этой одной бумажке.
Прошло, наверное, два часа. Я смотрела на этот договор и не могла поверить, что бумага может быть такой… жестокой.
Дверь щелкнула.
— Ленусь, я дома! — его голос, бодрый, возбужденный, ударил по тишине. — Лен! Ты не поверишь! Кажется, оно!
Он влетел на кухню. Мой Стас. Мой «гений». Взъерошенный, с горящими глазами, в своем неизменном растянутом свитере. Он был полон энтузиазма.
— Они… они почти согласились! Ленка! Еще один раунд, и…
Он остановился.
Он остановился, потому что я не вскочила его обнимать. Я не улыбнулась.
Я просто сидела за столом.
Его взгляд с моего лица упал на стол.
На синий файл.
— Что это? — его голос мгновенно, за долю секунды, стал другим. Он стал… мертвым. В нем пропала вся «гениальность». Остался только холодный, цепкий испуг.
— Это, — я с трудом разлепила губы, — «наш крест», Стас?
— Где ты это взяла? — он не спросил. Он прошипел. Он сделал шаг к столу, как будто хотел вырвать файл у меня из рук.
— Я разбирала антресоли.
— Ты… — он побледнел. — Ты рылась в моих вещах?
Это было блестяще. Его первая реакция — обвинить меня.
— Я рылась в нашем хламе, — сказала я ровно. — И нашла нашу квартиру. Которая, оказывается, не «наша». И не «съемная». Она, Стас, — твоей мамы. Пятнадцать лет.
Он молчал.
Он смотрел на договор. Он понял, что врать бессмысленно. И он начал… оправдываться.
— Лена, — он сел напротив меня. Он попытался взять меня за руку. Я отдернула ее, как от огня.
— Лена, ты должна понять…
— Что я должна понять? — мой голос был тихим, ядовитым. — Что я десять лет платила твоей маме за то, что живу с ее сыном?
— Нет! — он почти вскрикнул. — Ты платила нам!
— «Нам»?
— А как я должен был тебе сказать?! — в нем проснулся обиженный «гений». — Что, «Ленусь, давай жить у моей мамы в квартире»?! Ты бы меня съела! Ты бы меня не уважала! Ты бы чувствовала себя хозяйкой, а я — приживалой! Я… я…
— …ты решил брать с меня деньги? — закончила я.
— Это была наша копилка! — он ударил кулаком по столу. — Наш! Общий! Бюджет! Ты… ты давала на аренду! А я… я эти деньги…
— Что ты делал с этими деньгами, Стас? — спросила я, и от моего вопроса, кажется, в комнате похолодало. — Ты отдавал их Зинаиде Павловне? Твоей маме?
— Нет! — он как-то странно усмехнулся. — Мама… она не в курсе. Она думает, мы просто живем. Она же… простая.
Я смотрела на него. Мой мозг отказывался обрабатывать следующий логический шаг.
— То есть…
— Деньги… они… — он отвел взгляд. — Они шли мне. На проект. На жизнь. На нас. Я… я их инвестировал! В наше будущее!
Я 10 лет оплачивала ‘нашу’ съемную квартиру.
Нет.
Я 10 лет… спонсировала его «стартап». Я была его главным, тайным, идиотическим инвестором. Все эти «инфляции». Все эти «Светлана Сергеевна повысила»…
— А «Светлана Сергеевна»… — прошептала я, — …которой я переводила деньги… Ее… ее не существует, да?
Он молчал.
— Это… это твой счет, Стас? — я смотрела ему в глаза. — Ты… ты просто завел левый счет? Ты… ты придумал ее?
Он поднял на меня свои «гениальные», честные глаза.
— Ленусь, ну какая разница, как ее зовут? Это все было ради нас!
«Ради нас!»
Это слово — «нас» — повисло в воздухе кухни, как густой, ядовитый дым.
Какая разница, как ее зовут?
Это была огромная разница. Потому что «Светлана Сергеевна» была моей финансовой тюрьмой, моим «крестом», моим ежемесячным унижением. Она была злым божеством, которому я приносила в жертву свою зарплату, свои мечты об отпуске, свои новые сапоги.
А ее… не существовало.
Мой мозг, до этого работавший в режиме шока, вдруг включился с холодной, хирургической ясностью.
Я 10 лет оплачивала ‘нашу’ съемную квартиру.
Нет.
Я 10 лет переводила деньги на «левый» счет моего мужа.
«Инфляция, Ленусь».
Это была не инфляция. Это были его новые «хотелки». Новый гаджет для «проекта». Новая куртка.
«Светлана Сергеевна» была так недовольна, когда я задержала платеж на два дня в том феврале, когда заболела…»
Я вспомнила, как Стас ходил мрачный, как туча. «Она грозится нас выселить, Лен! Ты что! У нее все схвачено!»
Я помню, как я, с температурой под сорок, пошла к банкомату, чтобы отправить «Светлане» ее дань.
Я… Я шла по морозу, больная, чтобы перевести деньги… ему. А он, наверное, сидел в этой же кухне и ждал СМС о зачислении.
— «Инвестировал», — повторила я, пробуя слово на вкус. Оно было мерзким. — Ты… инвестировал.
То есть, все эти «встречи с инвесторами»…
— Ты был не в поиске инвесторов, Стас? — я подняла на него глаза. И он, кажется, впервые увидел в них не обожание. Он увидел… лед.
— Ты… и был инвестор. Точнее…
Я посмотрела на синий файл.
— …инвестором была я.
— Лена! — он вскочил. Его «гениальность», его «обида» хлынули через край. — Ты не понимаешь! Ты ничего не понимаешь!
— О, нет, — я покачала головой. — Я, кажется, впервые все поняла.
— Да что ты поняла?! — он был в ярости. Не в панике. В ярости. Я испортила ему игру. — Что я не мог тебе сказать?! Да! Не мог! Потому что ты — не такая! Ты бы не дала мне денег «на проект»! Ты бы сказала: «Иди работай на завод!», «Что это за ерунда?!», «Хватит мечтать!»
— Я работала, Стас, — отчеканила я. — Пока ты «мечтал». Я работала на двух работах, чтобы оплачивать твою мечту. Я думала, что плачу за крышу над головой. А я платила за тебя.
Я посмотрела на него. На своего «творческого», «на грани гениальности» мужа.
И я увидела.
Я увидела не гения. Я увидела… мошенника.
Мелкого, трусливого, домашнего афериста.
Он не просто врал мне. Он построил вокруг меня декорации. Он создал целый мир с вымышленным персонажем — «Светланой Сергеевной», — чтобы тянуть из меня деньги.
Десять лет.
Сто двадцать переводов.
— Ты… — он ткнул в меня пальцем, его лицо перекосилось от злобы, — …ты зачем вообще полезла на антресоли?! Ты зачем рылась в моих вещах?! Ты все испортила!
Я рассмеялась.
Это был не истеричный смех. Это был тихий, сухой, уродливый смех человека, который только что понял, что вся его жизнь — это анекдот.
Я все испортила.
— А мама? — спросила я, вытирая несуществующую слезу. — Зинаида Павловна? Она… она тоже «в курсе»? Она тоже думает, что я — инвестор?
— Маму не трогай! — рявкнул он. — Мама… она не при чем! Она думает, что мы просто живем, и я — гений! И я был гением! Пока ты не…
— …пока я не нашла этот договор.
— Да!
Он смотрел на меня с ненавистью.
А я смотрела на него… с любопытством.
Вот он. Человек, с которым я спала. Человек, которому я верила. Человек, ради которого я отказалась от отпуска, от новой одежды, от… от жизни.
Ради его «проекта».
— Где они, Стас? — спросила я очень тихо.
— Что «они»?
— Деньги. Мои деньги. Которые я десять лет переводила «Светлане Сергеевне». Где они?
— Я же сказал! — заорал он. — В «проекте»!
— Покажи мне «проект», — сказала я.
Он замолчал.
— Покажи мне, — я встала. — Покажи мне, во что я инвестировала. Десять лет. Сто двадцать платежей. Покажи мне, Стас. Что ты купил на мою жизнь?
Он замолчал.
Его крик «В ‘проекте’!» еще висел в воздухе, но он уже и сам понял, что сказал не то.
Я встала. И повторила.
— Покажи мне «проект», Стас.
Я не кричала. Я говорила так, как говорят врачи, констатируя смерть. Спокойно. Окончательно.
— Что «покажи»? — он начал пятиться. «Гений» исчез, на его месте появился напуганный, пойманный на лжи подросток. — Это… это же… код! Это… концепции! Это… это на сервере! Ты… ты все равно ничего не поймешь!
«Ты не поймешь».
Эта фраза. Он говорил ее мне все десять лет.
«Ленусь, это сложно, ты не поймешь».
«Это… тонкие материи, ты не поймешь».
Я — та, что оплачивала этот банкет, — была, по его мнению, слишком глупа, чтобы даже взглянуть на меню.
— Я не пойму? — я медленно подошла к нему. — Я, та, что десять лет платила за каждый байт твоего «кода»? Я, та, что носила одни и те же сапоги три зимы, чтобы «Светлана Сергеевна» была довольна? Я, по-твоему, слишком тупая, чтобы увидеть, за что я платила?
Он смотрел на меня, как на чудовище. Я больше не была его «Ленусей». Его «спасительницей».
Я была аудитором.
— Ну… — он судорожно схватил со стола свой ноутбук. Дорогой, последней модели. — Вот! Вот! Тут…
Он открыл его. На экране была какая-то видеоигра. Он, «гений», даже не потрудился ее закрыть.
И в эту секунду я увидела «проект».
Я посмотрела на этот ноутбук.
— Это… — прошептала я, — …это «Светлана Сергеевна» купила? В том месяце, когда «инфляция» скакнула на десять тысяч?
Он захлопнул крышку.
Я посмотрела на его эргономичное кресло за сто тысяч.
— И это… тоже «проект»? Чтобы твой «гениальный» позвоночник не уставал?
Я обвела рукой нашу кухню. Отличный ремонт. Дорогая кофемашина. Холодильник, забитый деликатесами, которые я покупала, потому что «гению» нужно «правильно питаться».
— Это все… и есть «проект», да? — я смотрела ему в глаза. — Ты. Ты и есть «проект».
Он молчал.
Он понял, что я поняла.
«Проекта» не было. Не было «стартапа».
Была просто жизнь. Его комфортная, сытая, обеспеченная жизнь. А я… я была «инвестором».
Я была… нефтяной скважиной, которая исправно качала ресурс.
— Ленусь… — он вдруг упал на стул. Он заплакал. Не слезами раскаяния. А слезами… страха. Страха, что скважина сейчас закроется. — Лен! Ну, я… я почти! Оно вот-вот взлетит! Ты… ты не можешь бросить меня сейчас! Ты… ты мой инвестор! Ты должна верить в меня!
«Ты мой инвестор».
Он сказал это.
— Инвестор, — повторила я. — Да. Инвестор.
Я развернулась и пошла в спальню.
— Лена! Куда ты?! — он подскочил, побежал за мной. — Ты с ума сошла?! Ты…
Я открыла шкаф. Достала свою старую спортивную сумку.
Я бросила в нее… что?
Зубную щетку. Две смены белья. Старые джинсы. Паспорт.
Вещи, которые были моими «до» него.
— Лена! Прекрати! — он схватил меня за руку. — Это… это наш дом!
Я вырвала руку.
И посмотрела на него в последний раз. На этого лже-гения, на этого мошенника, на этого… приживалу.
— Нет, Стас, — сказала я, застегивая молнию на сумке. — Это твой дом. Дом твоей мамы. Который я, как последняя идиотка, оплачивала десять лет.
Я пошла к выходу.
— А я… я была просто арендатором.
Он смотрел на меня, не понимая.
— И мой срок аренды… истек. Десять минут назад. Инвестор… закрывает финансирование.
Я открыла входную дверь.
— А… а как же я?! — донеслось мне в спину. Это был не вопрос. Это был вопль ужаса.
«Проект» только что понял, что у него кончились деньги.
Я не обернулась. Я просто вышла и закрыла за собой дверь.
Я осталась на лестничной клетке без квартиры, без денег, с десятилетним стажем работы на афериста.
И я впервые за десять лет, черт возьми, была свободна.
Эта история о том, как самая страшная ложь может скрываться за самыми красивыми словами о «мечте». Иногда, чтобы найти себя, нужно сначала потерять все, во что ты верил. А вы бы смогли уйти, зная, что вложили 10 лет жизни в обман?
