— Ты спишь? — шёпот Олега прозвучал так близко, что Марина вздрогнула и открыла глаза.
В полумраке спальни, освещённой лишь тусклым светом уличного фонаря, его силуэт казался напряжённым. Он не лежал рядом, а сидел на краю кровати, спиной к ней. Марина посмотрела на часы на прикроватной тумбочке — половина первого ночи. Тревога, холодная и липкая, поползла по спине. Олег не спал, а значит, что-то случилось.
— Уже нет. Что такое? — она приподнялась на локтях, откидывая одеяло.
Он медлил, словно подбирая слова. Это было на него не похоже. Обычно прямой, даже резковатый, Олег сейчас мялся, как провинившийся школьник.
— Тут такое дело, Марин… В общем, мама приедет.
— Тамара Павловна? Ночью? — удивилась Марина. — Что-то со здоровьем? Скорую вызывали?
— Нет, со здоровьем всё в порядке, не волнуйся. Просто… обстоятельства. Она переезжает к нам. Будет где-то через час.
Марина села окончательно. Каждое слово мужа падало в тишину комнаты, как тяжёлый камень в воду.
— Как это — переезжает? Насовсем?
— Да, — глухо ответил Олег, не поворачиваясь. — Насовсем. Так вышло.
— И ты мне говоришь об этом в полпервого ночи? За час до её приезда? Мы это даже не обсуждали!
В его голосе появились просящие, заискивающие нотки, которые она терпеть не могла.
— Мариш, ну не начинай, а? Ситуация экстренная. Я сам только что узнал. Пожалуйста, войди в положение.
— В какое положение, Олег? У нас двухкомнатная квартира. Где она будет жить? В гостиной на диване?
Он наконец повернулся. В тусклом свете его лицо выглядело измученным.
— Вот об этом я и хотел поговорить. Первое время… пока всё не утрясётся… уступи ей нашу спальню. А мы пока на диване в гостиной. Ей нужен покой, понимаешь? И своя комната.
Марина молчала, пытаясь осознать услышанное. Не просто переезжает. Не просто ставит перед фактом. Он предлагает ей, хозяйке этого дома, уйти из собственной спальни и уступить кровать свекрови. Это было за гранью. Это было не просто неуважение — это было обнуление её как личности, как жены, как хозяйки.
— Нет, — тихо, но твёрдо сказала она.
Олег дёрнулся.
— Что «нет»?
— Я не уступлю ей свою кровать, Олег. И свою спальню. Это наш дом. И наша комната.
— Марина, ты не понимаешь! — его голос сорвался на крик. — У неё проблемы! Большие!
— А у меня, значит, проблем нет? Ты создаёшь мне огромную проблему прямо сейчас и требуешь, чтобы я молча её приняла. Что случилось такого, что твоя мама в ночи срывается с места и едет к нам жить, а я должна освободить ей нашу постель?
Он вскочил, начал мерить шагами небольшое пространство между кроватью и шкафом.
— Её… обманули. С квартирой. Чёрные риелторы. Она осталась без всего. На улице. Документы подписала какие-то, не глядя. Я не могу сейчас вдаваться в подробности! Просто поверь мне и помоги!
Звонок в дверь прозвучал оглушительно. Они замерли, глядя друг на друга. Олег с мольбой, Марина — с холодным, отстранённым любопытством. Она вдруг поняла, что в эту секунду что-то в их десятилетнем браке треснуло и посыпалось, как старая штукатурка…
Тамара Павловна стояла на пороге — и это была не та властная, всегда безупречно выглядящая женщина, которую Марина привыкла видеть. Дорогое кашемировое пальто было распахнуто, изящная причёска, которой она так гордилась, растрепалась. Под глазами залегли тёмные тени, а лицо, обычно высокомерное, было бледным и растерянным. Рядом с ней стояли два больших чемодана.
Она не смотрела на Марину, её взгляд был устремлён на сына.
— Олежек, — выдохнула она, и в этом одном слове было столько горя и отчаяния, что у Марины на миг ёкнуло сердце.
— Мама, заходи, — Олег подхватил её под руку, ввёл в прихожую. — Раздевайся. Сейчас чаю сделаю.
Марина молча отошла в сторону, пропуская их. Она чувствовала себя лишней в собственном доме. Свекровь прошла в гостиную, не разуваясь, и опустилась на диван, закрыв лицо руками. Олег засуетился, затаскивая чемоданы.
— Марин, ну что ты стоишь? — раздражённо бросил он через плечо. — Сделай чаю, я же попросил.
Она медленно пошла на кухню. Руки двигались как на автомате: достала чайник, налила воды, поставила на плиту. В голове билась одна мысль: «Её обманули. Она осталась без всего». Это было ужасно, бесчеловечно. Но что-то мешало ей полностью проникнуться сочувствием. Какая-то деталь не сходилась, царапала сознание. Тамара Павловна, бывший главный бухгалтер крупного завода, женщина с железной хваткой и умом, как бритва, — и вдруг подписала что-то не глядя? Не верилось.
Когда она вошла с подносом в гостиную, свекровь уже немного пришла в себя. Она сидела прямо, сжав губы в тонкую линию, и сверлила взглядом узор на ковре.
— Тамара Павловна, вот, выпейте, — Марина поставила чашку на журнальный столик.
Свекровь подняла на неё глаза. Во взгляде не было благодарности — только холодная, отчуждённая оценка.
— Спасибо, — процедила она.
Олег сел рядом с матерью, обнял её за плечи.
— Мам, всё будет хорошо, мы что-нибудь придумаем. Главное, ты здесь, в безопасности. Поживёшь у нас.
— Где я буду жить, Олежек? — её голос дрогнул. — Я теперь бездомная.
— Ты будешь жить в нашей спальне, — твёрдо сказал Олег, бросив на Марину вызывающий взгляд. — Там удобная кровать, тебе нужно отдохнуть. А мы с Мариной пока на диване. Правда, Марин?
Он снова ставил её перед фактом, теперь уже при матери. Рассчитывал, что при свекрови она не посмеет возразить. Марина сделала глубокий вдох.
— Тамара Павловна, мне очень жаль, что с вами случилась такая беда. Но спальня — это наше с Олегом личное пространство. Мы не можем её уступить. Диван в гостиной раскладывается, он вполне удобный. Мы постелем вам чистое бельё. Надеюсь, на первое время это вас устроит.
В комнате повисла звенящая тишина. Тамара Павловна медленно повернула голову и посмотрела на Марину так, словно увидела перед собой таракана. Олег побагровел.
— Марина! Ты с ума сошла?
— Нет, Олег. Я в своём уме и в своём доме, — спокойно ответила она. — Твоя мама — гость, пусть и в тяжёлых обстоятельствах. А гостям отводят лучшее место из возможного, но не отбирают его у хозяев. Гостиная — это лучшее, что мы можем предложить.
Тамара Павловна резко встала.
— Я не останусь здесь ни на минуту! Я вижу, мне тут не рады. Пойду в гостиницу.
— Мама, какая гостиница? У тебя денег нет! — в отчаянии воскликнул Олег. — Сядь!
— Лучше на вокзале, чем там, где меня унижают! — патетически заявила она, но с места не сдвинулась.
Марина молча пошла в спальню, достала из шкафа комплект нового постельного белья, подушку и одеяло. Вернувшись в гостиную, она демонстративно начала раскладывать диван. Олег и его мать смотрели на неё, как на врага народа. Когда всё было готово, она повернулась к свекрови.
— Ваша постель готова, Тамара Павловна. Ванная — налево по коридору. Полотенце на крючке с вашим именем.
С этими словами она ушла в спальню и плотно закрыла за собой дверь. Она слышала, как в гостиной Олег что-то горячо шепчет матери, как та ему отвечает, но слов было не разобрать. Марина легла в свою кровать, в свою половину кровати, и поняла, что война только началась. И её главный противник — не свекровь, а собственный муж…
Следующие недели превратились в тягучий, изматывающий кошмар. Тамара Павловна приняла предложенные условия, но всем своим видом демонстрировала, что она — мученица на кресте. Она почти не выходила из гостиной, превратив её в свою неприступную цитадель. Ела она отдельно, отказываясь садиться за стол вместе с Мариной. Если Марина готовила ужин, свекровь демонстративно доставала из холодильника кефир и яблоко.
— Мне много не надо, — с трагическим вздохом говорила она Олегу, когда тот пытался уговорить её поесть нормально. — Кусок в горло не лезет, когда знаешь, что ты в доме — обуза.
Олег разрывался между двух огней. Приходя с работы, он сначала шёл в гостиную — «узнать, как мама», — и проводил там по часу, выслушивая её жалобы. Потом приходил на кухню, где ужинала Марина, и с порога начинал упрекать:
— Ты могла бы быть и помягче с ней. Ей и так тяжело.
— А мне легко, Олег? Я прихожу с работы и не могу даже спокойно посмотреть телевизор, потому что гостиная оккупирована. Я хожу по собственной квартире на цыпочках.
— У человека горе! Она квартиру потеряла! А ты про телевизор! Какая же ты… — он осекался, но Марина и так знала, что он хотел сказать. Чёрствая. Бесчувственная.
Марина работала в городском архиве. Работа тихая, кропотливая, требующая внимания к деталям. Раньше она любила вечером, после ужина, рассказывать Олегу забавные истории из старых документов, делиться своими маленькими открытиями. Теперь эти вечера были отравлены. Олег был мыслями с матерью, а Марина всё чаще ловила себя на том, что история с квартирой не даёт ей покоя.
Она попыталась расспросить Олега о деталях.
— А что за фирма её обманула? Название есть? Может, юриста нанять, попробовать оспорить сделку?
— Какая разница? — отмахивался Олег. — Там всё чисто, не подкопаешься. Она сама всё подписала.
— Но что именно она подписала? Договор дарения? Купли-продажи?
— Я не знаю! — срывался он. — Мне сейчас не до этого! Надо маму в чувство привести, а не бумажки перебирать!
Это было странно. Олег, прагматичный и дотошный, даже не попытался разобраться. Он просто принял слова матери на веру и опустил руки.
Однажды вечером, когда Олег задержался на работе, а свекровь, как обычно, заперлась в гостиной, Марина решилась. Она знала, что это некрасиво, но другого выхода не видела. В прихожей, в одном из чемоданов, должны были быть документы. Она аккуратно открыла молнию на боковом кармане одного из них. Внутри лежала папка. Сердце колотилось. Она быстро достала её и прошла на кухню.
В папке были разные бумаги: свидетельство о рождении, старые грамоты, трудовая книжка. И среди них — тот самый договор. Марина впилась в него глазами. Это был не договор купли-продажи и не дарения. Это был договор пожизненной ренты. Согласно ему, Тамара Павловна передавала свою квартиру в собственность некоему гражданину Сидорову Игорю Петровичу, а тот, в свою очередь, обязывался ежемесячно выплачивать ей определённую сумму и оказывать уход. Договор был нотариально заверен две недели назад.
Но это было ещё не всё. В самом низу, в пункте об особых условиях, было прописано, что «получатель ренты» (Тамара Павловна) обязуется освободить квартиру в течение трёх дней с момента подписания договора. Это был совершенно кабальный, невыгодный пункт, но он был там. И под ним стояла её чёткая, уверенная подпись.
Но самое странное Марина обнаружила, когда из папки выпала небольшая квитанция. Это был чек о переводе крупной суммы денег — почти миллион рублей — со счёта Тамары Павловны на счёт… её дочери, Светланы. Сестры Олега. Перевод был сделан за день до подписания договора ренты.
Картина начала проясняться, и она была куда уродливее, чем история про чёрных риелторов…
Светлана, младшая сестра Олега, всегда была головной болью семьи. Ветреная, живущая одним днём, она постоянно влипала в какие-то истории. Вышла замуж, развелась, набрала микрокредитов, которые за неё выплачивала мать. Олег старался дистанцироваться от её проблем, говоря, что «Светку жизнь ничему не учит». Но Тамара Павловна всегда её защищала и покрывала.
Марина положила документы обратно в папку, папку — в чемодан. Теперь поведение свекрови и мужа обрело зловещий смысл. Не было никаких мошенников. Была очередная проблема Светланы, видимо, очень крупная, раз пришлось пожертвовать квартирой. Тамара Павловна не была жертвой, она была соучастницей. И Олег, скорее всего, тоже всё знал. Они оба лгали ей с самого первого дня.
Ярость, холодная и острая, как осколок стекла, пронзила Марину. Её обманывали. Её держали за дурочку, которой можно скормить любую байку, заставить потесниться, войти в положение, пока за её спиной проворачивают семейные гешефты. Унизительное требование уступить кровать теперь выглядело не просто спонтанной глупостью Олега, а частью плана. Плана, в котором ей отводилась роль бессловесной обслуги для «пострадавшей» матери.
Она дождалась мужа. Он пришёл поздно, уставший и злой.
— Ты не спишь? — удивился он, увидев её на кухне.
— Жду тебя, — спокойно сказала Марина. — Нам нужно поговорить.
— Если ты опять про маму, то я не…
— Я про Светлану, — перебила она. — И про миллион рублей. И про договор ренты.
Олег застыл на месте. Его лицо вытянулось. Он понял, что она всё знает.
— Ты… рылась в её вещах? — прохрипел он.
— Я пыталась понять, что происходит в моём доме. Потому что мой муж решил, что я не достойна знать правду. Так что случилось, Олег? Света опять в долгах? На этот раз всё серьёзно? Коллекторы угрожали?
Он молча опустился на стул. Его молчание было громче любого признания.
— У неё были огромные проблемы, — наконец выдавил он. — Игровые автоматы. Она проиграла чужие деньги. Очень большие. Ей угрожали. Мать решила ей помочь. Нашла этого… Сидорова. Он согласился дать деньги сразу, одним платежом, в обмен на квартиру по договору ренты. Это был единственный выход.
— И вы решили разыграть передо мной спектакль про несчастную жертву мошенников? Зачем?
— Мама не хотела, чтобы ты знала про Свету. Ей стыдно. Она просила меня ничего тебе не говорить. Сказать, что её обманули.
— А ты согласился, — констатировала Марина. В её голосе не было ни злости, ни обиды. Только ледяное опустошение. — Ты согласился врать мне в лицо. Ты пришёл ко мне ночью и требовал выселиться из собственной спальни, зная, что всё это — ложь. Ты смотрел, как я пытаюсь быть вежливой с твоей матерью, жалею её, и молчал.
— Марин, я… Я хотел как лучше! Чтобы не было скандала. Чтобы сохранить мир в семье!
— Мир в семье? — она горько усмехнулась. — Олег, ты разрушил нашу семью в ту самую ночь. Не твой переезд, не проблемы твоей сестры. А твоя ложь. Ты выбрал не меня. Ты выбрал ложь, чтобы прикрыть свою мать и сестру. Вы втроём — семья. А я кто? Удобная посторонняя женщина, в чьей квартире можно перекантоваться, пока решаются ваши настоящие семейные проблемы.
Она встала.
— Я даю тебе неделю. Чтобы ты нашёл для своей матери другое жильё. Съёмную квартиру, пансионат, что угодно. Можешь переехать туда вместе с ней, если хочешь. Но через неделю её в моём доме быть не должно.
— Марина, ты не можешь! Куда я её дену? — он вскочил, в его глазах был страх.
— Это больше не моя проблема, Олег. Ты сам создал эту ситуацию. Ты и решай её. А я больше не хочу жить во лжи. Ни дня.
Она ушла в спальню и впервые за много лет заперла дверь на шпингалет. Она лежала в темноте и слушала тишину. Это была не та умиротворяющая тишина, что была раньше. Это была тишина руин. Она не знала, что будет дальше, уйдёт ли Олег или попытается что-то исправить. Но она точно знала одно: как прежде уже не будет никогда. Доверие, однажды разбитое вдребезги, не склеить. И никакие слова о любви уже не могли заглушить в её душе горький привкус предательства. Она сделала свой выбор. И впервые за долгие недели почувствовала не боль, а странное, холодное облегчение. Будто сбросила с плеч непосильную ношу. Ношу чужой лжи.
