— Оля, скинешь на лодку?
Отец даже не спрашивал. Сообщал. Я переводила, он благодарил смайликом. Через неделю мать писала: нужны средства на обследование, врачи тут бестолковые. Я отправляла. Потом видела их фото из речного круиза.
Двадцать лет одно и то же. С тех пор, как они забрали мои накопления на московский университет и отдали сестре Татьяне на свадьбу.
— Ей нужнее, ты же умная, выкрутишься.
Я выкрутилась. Поступила на бюджет в местный, разносила пиццу, мыла офисы по ночам. Через пять лет уехала в Москву. Пробилась до вице-президента по стратегическому развитию. Но семья об этом не знала — я молчала. Зачем им знать? Чтобы просить ещё больше?
Но в пятницу коллеги затащили меня в бар, кто-то сделал селфи и выложил в сеть. К понедельнику родители уже всё знали.
Сообщение пришло утром:
— Олечка, мы так гордимся! Приезжай в субботу, устроим торжественный ужин. Вся семья будет, ресторан заказали шикарный. Ты же теперь большая начальница!
Я смотрела на экран и чувствовала, как внутри всё сжимается. «Вся семья». «Ресторан». «Гордимся».
— Не уверена, что смогу, — написала я.
Ответ пришёл мгновенно:
— Мы уже всё организовали. Не подведи. Ты же дочь.
В пятницу вечером я села на поезд. Всю дорогу смотрела в окно и понимала: что-то пойдёт не так. Но ехала. Потому что отказать матери я так и не научилась.
Ресторан «Ока-Гранд» встретил люстрами, позолотой и официантами в смокингах. За столом сидело человек сорок. Родственники, которых я не видела годами. Соседи, чьи имена не помнила. Дальние кузены с семьями.
Мать поднялась мне навстречу, раскинула руки:
— Вот она, наша звёздочка!
Все захлопали. Татьяна сидела справа в ярком платье, рядом её муж Виталий — осунувшийся, с мешками под глазами. Отец уже разливал красное сухое.
Мать подняла бокал:
— Дорогие! Наша Олечка стала вице-президентом! В Москве! Мы всегда знали, что она умница, правда?
Она повернулась ко мне, и в её глазах блеснуло что-то алчное.
— А теперь самое главное — наша Олечка теперь наш банкомат! — она засмеялась, но никто не понял, что это шутка. — Заказывайте, не стесняйтесь, господа! Теперь можем себе позволить всё!
Гомерический хохот. Кто-то свистнул. Родственники потянулись к меню, как голодные к кормушке.
Я сидела и смотрела на мать. Она улыбалась — довольная, хищная.
Дядя Слава ткнул пальцем в меню:
— А вот это, с трюфелем, давайте сразу три порции!
Его жена хихикнула:
— Толь, ты же грибы терпеть не можешь.
— Так то грибы, а тут трюфель! Олька же при деньгах теперь, чего мелочиться!
Татьяна заказала игристое — пять бутылок коллекционного. Отец — коньяк. Кто-то требовал устрицы, кто-то мраморную говядину. Кузина, которую я видела один раз в жизни, заказывала десерты, даже не глядя на цены.
— Оль, ты же не против? — она подмигнула. — У тебя же теперь безлимит!
Я молчала. Официанты сновали, записывали, таскали подносы. Счётчик в моей голове тикал, но я ничего не говорила. Я ждала.
Через полчаса к столу подошёл старший администратор — мужчина в строгом костюме, с планшетом в руках.
— Извините за беспокойство. Предварительный счёт значительный, наша политика требует предоплату от новых гостей.
Он показал цифру на экране: двести тысяч с копейками. И это только начало вечера.
Мать даже не посмотрела на планшет. Она развернулась ко мне, взмахнула рукой театрально:
— Олечка, родная, оплати, пожалуйста. У тебя же карта с безлимитом!
Сорок пар глаз уставились на меня. Кто-то кивал одобрительно. Кто-то уже предвкушал продолжение банкета.
Я открыла маленький чёрный клатч. Медленно. Достала визитку банка — белую, с золотым тиснением. Положила на стол перед администратором.
— Знаете, вышла неловкость, — голос мой был тихий, спокойный. — Кошелёк и телефон забыла в такси. Совсем из головы вылетело. Приложение не открыть, карты нет. Только визитка осталась.
Тишина. Как будто воздух выкачали из зала.
— А у кого-нибудь из присутствующих сорока родственников с собой наличные есть? — я обвела взглядом стол. — Двести тысяч — не такая большая сумма для такой большой семьи, правда?
Мать открыла рот:
— Оля, ты что несёшь? Какое такси?!
— Я сейчас в дамскую комнату отлучусь, — я встала, поправила сумочку. — Вы тут между собой договоритесь с администратором. Уверена, вместе справитесь.
Я развернулась и пошла к выходу. Не к туалету. К двери.
— Стой! Ты куда?! — завизжала Татьяна.
— Оля, немедленно вернись! — рявкнул отец.
Но я уже была на улице. Ловила такси. Говорила водителю: «На вокзал».
В зеркале заднего вида видела, как из ресторана выскакивает отец, машет руками. Но машина уже поворачивала за угол.
Телефон я включила только в поезде, через час. Сообщений было восемьдесят шесть.
«Ты с ума сошла?!»
«Как ты могла нас так подставить перед людьми?!»
«Мы по займам берём, чтобы рассчитаться, а ты просто взяла и сбежала!»
«Ты нас опозорила! Неблагодарная эгоистка!»
«Мы тебя растили, кормили, одевали, а ты?!»
Я пролистала до конца. Ни одного «прости, мы перегнули». Ни одного «мы были не правы». Только претензии и угрозы.
Я заблокировала всех. Кроме одной кузины Аллы — единственной, кто написал: «Красавица. Я бы так не смогла, но ты — огонь».
Через неделю мне на почту пришло письмо от отца. Официальное, холодное:
«Мы с матерью приняли решение: пока ты не извинишься перед семьёй и не компенсируешь моральный ущерб, общения не будет. Ты для нас больше не дочь».
Я прочитала и усмехнулась. Моральный ущерб. За что — за то, что я не дала себя использовать в очередной раз?
Я ничего не ответила. Просто удалила письмо.
Студию в центре Нижнего я купила через месяц. Лофт с кирпичными стенами и огромными окнами на Волгу. Риелтор удивилась:
— Вы же в Москве, зачем вам здесь недвижимость?
— Чтобы было куда возвращаться, — ответила я просто.
По выходным я приезжала туда. Читала, работала, гуляла по набережной. Впервые за много лет я не чувствовала, что кому-то что-то должна.
Алла приезжала в гости, мы пили кофе на балконе:
— Знаешь, вся родня до сих пор обсуждает тот вечер. Говорят, ты жестокая. А я вот что думаю: они двадцать лет брали у тебя, даже спасибо не сказав. А ты один раз отказала — и ты плохая?
Я смотрела на реку и понимала: мне больше не нужно оправдываться.
Через полгода мне на работу пришла посылка. Из Нижнего. Внутри — те самые часы. Швейцарские, которые я себе купила после повышения. И записка от Татьяны:
«Забрала у тебя из квартиры в прошлый раз, когда ты приезжала. Думала продать. Но оказалось, они коллекционные, нужны документы. А ты поменяла замки. Забирай свои часы. И знай: мама серьёзно заболела. Если хочешь увидеть её — приезжай. Хотя вряд ли тебе всё равно».
Я смотрела на часы. Потом на записку. И ничего не почувствовала. Ни вины, ни злости. Ничего.
Я написала Алле:
— Узнай, правда ли мать болеет.
Через час пришёл ответ:
— Ложь. Видела её вчера на рынке, торговалась за курицу. Здоровее некуда.
Я положила часы в сейф и удалила сообщение Татьяны.
Сейчас прошёл год. Родители продали лодку и дачу — не справились с расходами. Татьяна с Виталием развелись, она вернулась жить к родителям. Алла говорит, они живут тихо, скромно, уже никого не зовут на пышные ужины.
А я сижу в своём лофте, смотрю на Волгу и пью кофе. На запястье — те самые часы. На столе — новый контракт на подпись.
Телефон молчит. Никто не просит, не требует, не пытается вытянуть. И это лучшее, что со мной случалось.
Иногда думаю: если бы мать тогда не сказала эту фразу — «наш банкомат», — может, я бы не решилась. Может, продолжала бы платить, молча глотая обиды.
Но она сказала. При огромном количестве свидетелей. И я наконец поняла: я им ничего не должна.
Абсолютно ничего.
