— Ириша, ты не забыла про шоколад? У Жени же аллергия.
Я зажала телефон плечом и продолжала раскатывать тесто. Ольга Семеновна звонила третий раз за день.
— Ольга Семеновна, я не использую шоколад ни в одном блюде.
— Ну, я просто на всякий случай. Мало ли. Ты же знаешь, какой он у меня чувствительный.
Знаю. Десять лет знаю. Ещё знаю, что Евгений спокойно ест шоколадные конфеты в машине, когда думает, что я не вижу.
— Всё учла, не волнуйтесь.
Я положила трубку и посмотрела на стол, заваленный продуктами. Три вида мяса, рыба, четыре салата, закуски, выпечка. Двадцать человек. Десять лет свадьбы. Я хотела, чтобы этот вечер стал идеальным. Чтобы наконец Ольга Семеновна посмотрела на меня не как на девчонку из общежития, а как на достойную хозяйку.
Гости начали собираться к семи. Я надела новое платье — тёмно-синее, строгое. Ольга Семеновна не любила вызывающих нарядов. Евгений обнял меня за талию.
— Красавица. Ты сегодня превзошла себя.
Стол действительно выглядел роскошно. Белая скатерть, хрустальные бокалы, свечи. Виктор Николаевич налил себе игристого и поднял бокал.
— За молодых! За то, чтобы следующие десять лет были ещё крепче!
Все поддержали. Ольга Семеновна сидела рядом с мужем, улыбалась, но её взгляд скользил по столу с каким-то оценивающим выражением. Ужин шёл гладко. Хвалили утку, расспрашивали про рецепт салата. Я почти расслабилась.
— Так, внимание! — Ольга Семеновна встала, держа в руке бокал. — Я хочу вручить подарки своим девочкам.
Я замерла.
— Вера, доченька, — она протянула дочери изящную бархатную коробочку. — Это фамильное колье с сапфирами. Оно принадлежало моей бабушке. Носи на здоровье.
Вера открыла коробку, и все ахнули. Колье было потрясающим — тёмно-синие камни в золотой оправе, старинная работа. Все поздравляли, восхищались.
— А для Ирочки, — свекровь наклонилась и достала из сумки большую коробку, небрежно обёрнутую старой газетой, — у меня тоже кое-что есть.
Я взяла коробку. Все смотрели. Евгений подался вперёд, улыбаясь. Я развернула бумагу и открыла крышку.
Внутри лежала книга. Старая, потрёпанная, с пожелтевшими страницами и жирными пятнами на обложке. «Домашняя кулинария». Издание семидесятых годов.
— Это очень практичная вещь, — сказала Ольга Семеновна с улыбкой. — Для хозяйства. Думаю, тебе пригодится. Там рецепты простые, понятные. Как раз для повседневной готовки.
Вокруг повисла тишина. Кто-то кашлянул. Вера уставилась в тарелку. Евгений открыл рот, но так ничего и не сказал. А я сидела и смотрела на эту книгу. На пятна. На выцветшие буквы. На то, как Ольга Семеновна преподнесла её мне — при всех, рядом с фамильным сапфиром. Чтобы каждый понял: вот твоё место, Ирочка. Кухня. Простые рецепты.
Я медленно встала. Положила книгу на стол. Прошла к плите и повернула все ручки, выключая конфорки. Главное блюдо — запечённая телятина — ещё томилось в духовке. Я выключила и её. Открыла шкаф, достала контейнеры и начала спокойно складывать блюда со стола. Салаты, закуски, нарезку. Всё, что стояло перед гостями. Руки двигались чётко, без спешки.
— Ира, ты что творишь? — голос Евгения стал громче. — Гости же за столом!
Я подняла на него взгляд.
— Отвечай мне, Евгений. Прямо сейчас, при всех. Ты считаешь нормальным то, что сделала твоя мать?
Он растерянно посмотрел на мать, потом на меня.
— Ну… это просто книга. Мама хотела как лучше…
— Хотела как лучше, — повторила я и продолжила складывать еду в контейнеры. — Фамильное колье Вере и советская книжка с пятнами мне. При двадцати гостях. На нашу годовщину. Это «как лучше»?
— Ирочка, ты преувеличиваешь, — вмешалась Ольга Семеновна. — Я действительно думала, что тебе будет приятно. Это же полезная вещь.
— Полезная, — я кивнула, закрывая очередной контейнер. — Понятно. Вера получает бриллианты, потому что она дочь. А я получаю напоминание, что моё место у плиты. Десять лет ты показываешь мне это.
Виктор Николаевич вдруг резко поставил бокал на стол. Звук был такой громкий, что все вздрогнули.
— Оля, хватит.
Свекровь обернулась к нему.
— Что?
— Я сказал — хватит, — он смотрел на жену так, как я его никогда не видела. — Десять лет ты изводишь эту женщину. Я молчал, думал, образумишься. Но ты не можешь остановиться.
— Витя, ты о чём?
— О том, что ты не можешь смириться с тем, что сын вырос и выбрал сам. Ты всегда хотела контролировать его жизнь. А когда не получилось, начала унижать Иру при каждой встрече.
Ольга Семеновна побледнела.
— Как ты смеешь говорить такое при гостях!
— А ты как смела дарить ей эту рухлядь при гостях? — голос Виктора Николаевича звучал твёрдо. — Ты думала, никто не заметит? Все заметили. Все сидят и молчат, потому что неловко. Но мне не неловко. Мне стыдно за тебя.
Несколько гостей поднялись и неуверенно попрощались. Я продолжала убирать еду. Вера смотрела на меня виноватым взглядом.
— Ирина, возьми колье. Пожалуйста.
— Не надо, — я покачала головой. — Дело не в колье. Дело в уважении.
Евгений всё ещё стоял посреди комнаты. Я остановилась и посмотрела ему в глаза.
— Ты так и не ответишь? Опять промолчишь?
Он сжал кулаки. Я видела, как что-то меняется в его лице.
— Мама, — он повернулся к Ольге Семеновне. — Извинись перед Ириной. Сейчас.
— Что?!
— Я сказал — извинись. Немедленно.
Ольга Семеновна вскочила с места.
— Женя, ты совсем с ума сошёл? Я твоя мать! Я дала тебе жизнь, вырастила, выучила!
— И ты сейчас на стороне этой…
— Договаривай, — голос Евгения стал жёстким. — Этой кого? Моей жены? Женщины, которая десять лет терпит твои выпады?
Свекровь стояла, тяжело дыша. Лицо её покрылось красными пятнами.
— Ты выбираешь между мной и ней?
— Я прошу тебя просто извиниться. Это так сложно?
— Не извинюсь, — она схватила сумку. — Я ничего плохого не сделала. Это она устроила сцену.
Евгений шагнул к двери и открыл её.
— Тогда уходи.
Повисла мёртвая тишина. Ольга Семеновна смотрела на сына так, словно он ударил её.
— Ты не посмеешь выгнать меня!
— Уходи, мама. И не возвращайся, пока не поймёшь, что была неправа.
Виктор Николаевич медленно поднялся.
— Пойдём, Оля.
— Витя!
— Пойдём, я сказал. Пока окончательно не опозорились.
Они ушли. Дверь закрылась с глухим щелчком. Оставшиеся гости быстро разошлись. Через десять минут мы остались одни. Евгений стоял у двери, прислонившись к косяку.
— Прости, — сказал он тихо. — Я столько лет был трусом.
Я молчала.
— Я думал, если не реагировать, всё само рассосётся. Что ты привыкнешь. Что мама перестанет. Но я просто закрывал глаза, потому что боялся конфликта.
— А сегодня выбрал.
— Да. Поздно, но выбрал.
Он подошёл, опустился на колени рядом с моим стулом.
— Дай мне шанс. Я исправлюсь. Буду защищать тебя. Обещаю.
Я посмотрела на него. На этого человека, с которым прожила десять лет. Который действительно был трусом. Но который сегодня впервые встал на мою сторону.
— Посмотрим.
Ольга Семеновна не звонила месяц. Потом позвонил Виктор Николаевич. Сказал, что жена почти не разговаривает, замкнулась. Что она не ожидала такой реакции от сына.
— Виктор Николаевич, я уважаю вас, — ответила я. — Но пока она не поймёт, что была неправа, встречаться бессмысленно.
Он вздохнул.
— Понимаю. Я с ней поговорю.
Два месяца спустя он позвонил снова. Сказал, что уговорил Ольгу Семеновну пойти к психологу. Что поставил условие: либо она работает над собой, либо он съезжает отдельно. Впервые за сорок лет брака.
— Она согласилась, — голос его звучал устало. — Ходит уже месяц.
Я не ответила. Мне было всё равно. Я больше не ждала одобрения свекрови. Просто жила. Пекарня расширялась, я наняла помощницу. Евгений изменился — стал внимательнее, защищал меня даже в мелочах.
Прошло почти два года. Мы праздновали двенадцатую годовщину тихо, вдвоём. Звонок в дверь раздался неожиданно. Я открыла и увидела Ольгу Семеновну. Она похудела, постарела. Держала в руках небольшой свёрток.
— Можно войти?
Я посмотрела на Евгения. Он кивнул. Я отступила.
Ольга Семеновна села на край дивана. Руки её дрожали.
— Мне нужно сказать тебе кое-что. Давно нужно.
Я ждала.
— Прости меня, — она сглотнула. — За всё. За десять лет. За подарок. За то, что я пыталась сделать тебя маленькой, чтобы не чувствовать, что теряю сына.
Я не ожидала таких слов.
— Психолог помог мне понять, — продолжала она, глядя в пол. — Я боялась, что Женя отдалится. Что ты заберёшь его у меня. И вместо того чтобы принять тебя, я нападала. Думала, если покажу, что ты недостаточно хороша, он будет ближе ко мне. Но я добилась обратного. Чуть не потеряла и его, и Витю.
Она замолчала. Вытерла глаза платком.
— Я не прошу простить меня сразу. Просто хочу, чтобы ты знала: я понимаю, что была неправа. И если дашь мне шанс, я постараюсь исправить. Не словами. Делами.
Евгений сидел рядом со мной, напряжённый. Но решать должна была я.
— Ольга Семеновна, — я заговорила медленно. — Я не могу просто взять и забыть. Это не работает так. Два года назад вы выбрали гордыню вместо извинений. Прошло два года, прежде чем вы пришли.
— Я знаю. Я упрямая. Я не хотела признавать, что была не права. Мне понадобилось время, чтобы… сломать себя.
— Тогда вот что я вам скажу, — я посмотрела ей в глаза. — Я готова попробовать. Постепенно. Но при первой же колкости, при первом намёке на прежнее отношение — всё закончится. Навсегда. Вы поняли?
Она кивнула, часто, благодарно.
— Да. Спасибо. Я не подведу.
Она протянула мне свёрток.
— Это тебе. К годовщине.
Я развернула бумагу. Внутри была коробка, а в ней — профессиональный кондитерский термометр. Дорогой, точный, о котором я мечтала.
— Виктор Николаевич сказал, что ты давно хотела такой, — Ольга Семеновна смотрела на меня с робкой надеждой. — Я подумала, раз ты так любишь печь… это будет правильно.
Я провела пальцами по гладкому корпусу. Это был не символический жест. Это был подарок, выбранный с вниманием. С уважением к тому, чем я занимаюсь.
— Спасибо, — сказала я. — Он мне правда нужен.
Она встала, неуверенно шагнула ко мне. Я тоже поднялась. Мы обнялись. Осторожно, без фальши. Это было начало.
Прошло ещё полгода. Ольга Семеновна приезжала раз в две недели, не чаще. Не лезла с советами. Не делала замечаний. Спрашивала о пекарне, интересовалась рецептами. Я видела, как она старается. Как сдерживается, когда хочет сказать что-то привычное.
Однажды она заметила на полке ту самую книгу. Старую кулинарную с пятнами. Я не выбросила её. Оставила как напоминание.
— Ты… хранишь её? — голос Ольги Семеновны дрогнул.
— Да, — я кивнула. — Это моё напоминание о том, что я смогла встать за себя. Что я не побоялась выключить плиту и убрать праздничный ужин со стола прямо перед гостями. И что люди способны меняться, если захотят.
Она посмотрела на меня долгим взглядом. Потом кивнула.
— Ты сильная, Ирина. Гораздо сильнее меня. Женя повезло. А мне — что ты дала второй шанс.
Я накрыла её руку своей. Мы сидели молча. И в этом молчании было больше понимания, чем за все предыдущие годы.
Та книга до сих пор стоит у меня на полке. Рядом с новыми изданиями, глянцевыми альбомами, профессиональными справочниками. Я иногда беру её в руки и вспоминаю тот вечер. Как выключала плиту. Как муж впервые встал на мою сторону. Как я поняла, что уважение нельзя заслужить угождением — его можно получить, только отстаивая границы.
Ольга Семеновна теперь приходит на семейные ужины и благодарит за угощение. Искренне. Без колкостей. Иногда я ловлю её взгляд — в нём читается признание. То, что она не давала мне десять лет. Она потеряла два года жизни сына, уважение мужа, своё место в семье. Ей пришлось ходить к психологу, ломать себя, признавать ошибки публично. Это была её карма за годы унижений.
И знаете что? Это признание стоило того, чтобы однажды просто выключить плиту и сказать: хватит.
