— Мама, прекрати устраивать спектакли! — Марина сжимала телефон так сильно, что костяшки пальцев побелели.
В трубке раздавались всхлипывания, перемежающиеся с обвинениями. Третий звонок за вечер. Первый был про головную боль, второй — про плохое самочувствие, а теперь свекровь рыдала, что умирает от одиночества, пока её единственный сын проводит вечер с «этой женщиной».
Марина стояла посреди гостиной их новой квартиры. Коробки с вещами ещё не были разобраны, на стенах висели только метки для будущих полок. Они с Павлом переехали всего неделю назад, мечтая начать самостоятельную жизнь подальше от его матери. Но расстояние в двадцать километров не стало препятствием для Людмилы Петровны.
Павел сидел на диване, уткнувшись в ноутбук. Он делал вид, что работает, но Марина видела, как напряглись его плечи при звуках материнского плача из динамика её телефона.
— Людмила Петровна, с вами всё в порядке. Мы виделись утром, помните? — Марина старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело.
— Какое там в порядке! — голос свекрови сразу окреп, стоило только возразить. — Сердце колет, давление скачет! А вам наплевать! Сидите там, в своём гнёздышке, а мать помирает!
Марина перевела взгляд на мужа. Павел продолжал смотреть в экран, но она знала — он всё слышит. Его челюсть была напряжена, а пальцы замерли над клавиатурой.
— Паша сейчас подойдёт к телефону, — сказала Марина и протянула трубку мужу.
Он покачал головой, не поднимая глаз. Это движение было таким привычным, таким отработанным за три года их брака. Не вмешиваться. Не провоцировать. Переждать бурю.
— Он занят, — солгала Марина, чувствуя, как внутри поднимается волна злости.
— Занят! — взвизгнула Людмила Петровна. — Конечно, занят! Ты его так обработала, что он родную мать забыл! Я его растила одна, ночей не спала, последний кусок отдавала!
История про последний кусок звучала в разных вариациях минимум раз в неделю. Марина могла бы рассказать её наизусть, включая драматические паузы и всхлипывания в нужных местах.
— Мы завтра к вам заедем, — попыталась она завершить разговор.
— Завтра! А если я до завтра не доживу? Если со мной что-то случится этой ночью?
Марина закрыла глаза, досчитала до десяти. Потом до двадцати. Не помогло.
— Тогда вызывайте скорую помощь. До свидания, Людмила Петровна.
Она нажала отбой, не слушая возмущённых воплей. Телефон тут же зазвонил снова. Марина отключила звук и бросила его на журнальный столик между коробками.
Тишина, повисшая в комнате, была тяжёлой, почти осязаемой. Павел наконец поднял голову от ноутбука.
— Зачем ты так с ней? — в его голосе звучал упрёк.
Марина медленно повернулась к нему. В груди что-то сжалось, потом разжалось, превращаясь в холодную пустоту.
— Как это — так?
— Ну… резко. Она же переживает. Мы уехали, она осталась одна.
— Одна, — повторила Марина. — Твоей матери пятьдесят два года. Она абсолютно здорова, работает, у неё есть подруги. Но каждый вечер она умирает от одиночества, болезней и нашей чёрствости.
— Марин, ну что ты заводишься? Пожилой человек, переживает…
— Пожилой? — Марина не смогла сдержать нервный смешок. — Паша, она младше моих родителей на пять лет! Но мои родители почему-то не звонят нам по десять раз на дню с рассказами о своих страданиях!
Павел встал с дивана, подошёл к окну. За стеклом мерцали огни вечернего города. Новый район, новая квартира, новая жизнь — всё это должно было стать их счастливым началом.
— Она привыкла, что я рядом. Ей сложно…
— Ей сложно отпустить тебя, — перебила Марина. — Три года, Паша. Три года мы женаты, и все эти три года она пытается вернуть тебя обратно. Звонки, слёзы, болезни, которые чудесным образом проходят, когда ты приезжаешь.
— Не преувеличивай.
— Не преувеличиваю? Хорошо, давай вспомним. Наша свадьба — она упала в обморок прямо во время церемонии. Наш медовый месяц — звонила каждый день, что у неё сердечный приступ. Твой день рождения в прошлом году — истерика, потому что мы праздновали вдвоём, а не у неё дома.
Павел молчал, продолжая смотреть в окно. Марина видела его отражение в стекле — усталое лицо, опущенные плечи.
— И ты, — продолжила она тише, — ты каждый раз бежишь к ней. Бросаешь всё и бежишь. А я остаюсь одна, с недоеденным ужином, с недосмотренным фильмом, с недосказанными словами.
— Она моя мать, Марина.
— А я твоя жена. Или это ничего не значит?
Павел резко развернулся. В его глазах мелькнула злость — редкая эмоция для него, человека, привыкшего сглаживать углы.
— Не смей так говорить! Конечно, значит!
— Тогда почему ты не можешь сказать ей «нет»? Почему не можешь объяснить, что мы взрослые люди и имеем право на свою жизнь?
— Потому что она моя мать! — повторил он громче. — Она вырастила меня одна, пожертвовала всем!
— И теперь ты должен пожертвовать своей семьёй? — Марина чувствовала, как срывается на крик, но не могла остановиться. — Своей женой? Своим счастьем?
— Я никем не жертвую!
— Нет? А помнишь нашу годовщину? Ты обещал, что мы поедем на выходные за город, только вдвоём. Но твоя мама внезапно почувствовала себя плохо, и мы провели выходные в её квартире, слушая, какая я плохая хозяйка.
Павел отвернулся. Марина знала, что попала в точку. Тот уикенд стал переломным моментом в их отношениях. Она тогда впервые серьёзно задумалась о разводе.
Телефон на столике завибрировал. Потом снова. И снова. Марина взглянула на экран — двенадцать пропущенных звонков от Людмилы Петровны.
— Она не остановится, — устало сказала Марина. — Будет звонить, пока ты не поедешь к ней. И ты поедешь. Как всегда.
— Что ты от меня хочешь? — Павел развёл руками. — Чтобы я перестал с ней общаться? Вычеркнул из жизни?
— Я хочу, чтобы ты был моим мужем, а не её вечным маленьким мальчиком. Чтобы наша семья была приоритетом. Чтобы её манипуляции перестали работать.
— Она не манипулирует!
— Нет? — Марина взяла телефон, открыла сообщения. — «Сынок, я умираю, приезжай срочно» — это было в понедельник, когда у нас был романтический ужин. «У меня инфаркт, где ты?» — среда, твой корпоратив. «Соседи вызвали скорую, мне плохо» — пятница, мой день рождения.
Она подняла глаза на мужа. Павел стоял, сжав кулаки, его лицо покраснело.
— Хватит! — крикнул он. — Хватит выставлять её монстром! Она просто одинокая женщина, которая любит сына!
— Которая душит сына своей любовью! Которая не даёт ему жить!
— Если тебе так плохо со мной и моей семьёй, может, тебе стоит…
Он не договорил, но Марина услышала окончание фразы. Уйти. Может, тебе стоит уйти.
В комнате снова повисла тишина. Только где-то за стеной слышались приглушённые звуки телевизора соседей. Обычная жизнь обычных людей, которые не стоят между двумя огнями.
Марина медленно опустилась на диван. Усталость навалилась неподъёмным грузом. Три года борьбы, попыток наладить отношения со свекровью, компромиссов, уступок. И всё впустую.
— Знаешь, что самое обидное? — тихо сказала она. — Я ведь пыталась. Честно пыталась с ней подружиться. Помогала ей, приглашала в гости, советовалась. Но для неё я всегда была и останусь той, кто украл её сына.
Павел сел рядом, но не прикоснулся к ней. Между ними будто выросла невидимая стена.
— Она привыкнет. Нужно время.
— Три года — это мало? Сколько ещё нужно? Пять? Десять? Или пока я не уйду, и она снова не получит тебя в полное распоряжение?
Телефон снова завибрировал. На этот раз сообщение: «Павлик, с мамой плохо. Срочно приезжай. Умоляю».
Марина увидела, как дрогнуло лицо мужа. Он потянулся к телефону, но она накрыла его руку своей.
— Если ты сейчас поедешь к ней, я уйду.
Слова вырвались сами собой, но Марина поняла — она не блефует. Это не угроза, а констатация факта. Предел достигнут.
Павел застыл. В его глазах метались противоречивые эмоции — страх, злость, растерянность.
— Ты шантажируешь меня?
— Нет. Я говорю правду. Я больше не могу быть третьей лишней в собственном браке. Не могу конкурировать с твоей матерью за твоё внимание. Не хочу.
— Марина…
— Выбирай, Паша. Прямо сейчас. Или ты остаёшься здесь, со мной, и мы вместе строим нашу семью. Или едешь к маме и остаёшься там навсегда.
Она встала с дивана, пошла в спальню. За спиной слышались шаги мужа. Марина достала из шкафа чемодан, начала складывать вещи. Руки дрожали, но она заставляла себя двигаться методично, спокойно.
— Ты серьёзно? — голос Павла звучал потерянно.
— Абсолютно.
— Но… а если с ней правда что-то случилось?
Марина обернулась. Муж стоял в дверях, растерянный, будто потерявшийся ребёнок.
— Паша, твоя мать «умирает» каждую неделю. Чудесным образом воскресает, когда ты приезжаешь, и снова «умирает», когда уезжаешь. Это театр, спектакль, манипуляция. И ты это знаешь. Просто не хочешь признавать.
Телефон в гостиной надрывался. Людмила Петровна не сдавалась.
Павел прошёл в комнату, сел на кровать. Его плечи поникли. Марина продолжала складывать вещи, стараясь не смотреть на него.
— Я не могу, — наконец выдавил он.
— Не можешь что? Остаться со мной или поставить мать на место?
— Не могу её бросить. Она же… она правда одна. У неё никого, кроме меня.
Марина остановилась. В груди что-то оборвалось, словно струна, натянутая до предела.
— Понятно, — она захлопнула чемодан. — Тогда оставайся с ней. Навсегда.
Она вышла из спальни, забрала сумочку, ключи. Павел шёл следом, что-то говорил, но она не слышала слов. В ушах стоял белый шум.
У двери она обернулась. Муж стоял посреди их новой квартиры, среди коробок с нераспакованными вещами, с несбывшимися мечтами.
— Знаешь, что самое грустное? — сказала она. — Я любила тебя. Очень любила. Но ты так и не смог стать мужем. Остался сыном.
Марина вышла, тихо закрыв за собой дверь.
На улице было холодно. Октябрьский ветер забирался под пальто, но она не чувствовала холода. Шла по незнакомым улицам нового района, где они должны были начать новую жизнь.
Телефон в сумке завибрировал. Павел. Она не стала доставать. Потом ещё раз. И ещё.
Марина остановилась у автобусной остановки, достала телефон. Пятнадцать пропущенных от мужа, три от свекрови. И сообщение от Павла: «Мама говорит, готова с тобой помириться. Возвращайся, поговорим втроём».
Втроём. Всегда втроём.
Марина удалила сообщение, заблокировала оба номера. Вызвала такси к подруге.
Через неделю она подала на развод. Павел пытался отговорить, приходил, звонил с чужих номеров, писал длинные письма. Обещал измениться, поговорить с матерью, установить границы. Но Марина знала — ничего не изменится. Людмила Петровна победила. Получила сына обратно.
А Марина получила свободу.
Прошло полгода. Весна пришла рано, город утопал в цветущих яблонях. Марина сидела в маленькой кофейне, листая планы на отпуск. Греция или Италия? Море или горы? Выбор был только за ней.
В дверь кофейни вошла пара. Марина подняла глаза и замерла. Павел. Похудевший, осунувшийся, с новыми морщинами. Рядом с ним — Людмила Петровна, держащая сына под руку, что-то оживлённо рассказывающая.
Они не заметили её, прошли к дальнему столику. Марина наблюдала, как Павел помогает матери сесть, как заказывает за неё, как слушает очередную историю, кивая в нужных местах. Робот. Функция.
Людмила Петровна что-то сказала, и Павел послушно встал, пошёл к стойке за салфетками. В этот момент их взгляды встретились.
На секунду в его глазах мелькнуло узнавание, потом что-то похожее на мольбу. Или сожаление. Марина не стала разбираться. Она спокойно отвернулась, вернулась к своему путеводителю.
Греция, решила она. Определённо Греция.
Когда она выходила из кофейни, Павел всё ещё сидел за столиком, слушая мать. Марина прошла мимо, не оглядываясь.
На улице светило солнце. Впереди была целая жизнь. Своя жизнь.
