— Мама назвала меня пустоцветом! — голос Марины дрогнул, когда она переступила порог их съёмной квартиры. — Прямо при всех родственниках сказала, что я бесплодная и никогда не смогу дать Павлу наследника!
Слёзы катились по её щекам, размазывая тушь. Она всё ещё держала в руках праздничную сумочку с серебристой застёжкой — единственное напоминание о том, что ещё час назад они были на юбилее свекрови. Павел вошёл следом, осторожно прикрыв дверь. Его лицо было каменным, челюсть напряжена так, что желваки ходили под кожей.
Марина рухнула на диван, не снимая пальто. Вечер, который должен был стать праздничным, превратился в кошмар. Всё началось так невинно — торжественный ужин в честь шестидесятилетия Валентины Петровны. Родственники собрались в большом зале ресторана, столы ломились от блюд, звучали тосты. Марина старалась выглядеть безупречно — новое платье изумрудного цвета, причёска от мастера, даже маникюр сделала в тон. Хотела произвести впечатление на многочисленную родню мужа.
И вот когда подали торт, когда все уже расслабились после второй рюмки шампанского, Валентина Петровна встала со своего места во главе стола. Все замолчали, ожидая благодарственной речи именинницы. Но вместо этого свекровь повернулась к Марине и произнесла громко, чтобы слышали все тридцать приглашённых:
— Знаете, чего мне не хватает для полного счастья? Внуков! Но моя невестка, видимо, пустоцвет. Три года прошло, а результата никакого. Может, Павлику стоит задуматься о замене?
В зале повисла мёртвая тишина. Кто-то неловко кашлянул. Тётя Павла уронила вилку на тарелку с громким звоном. А Марина сидела, чувствуя, как кровь отливает от лица, как все тридцать пар глаз буравят её с любопытством и жалостью. Она хотела что-то сказать, оправдаться, объяснить, но горло сжалось спазмом. Павел сидел рядом и молчал. Просто молчал.
Теперь, в их маленькой квартире, тишина была ещё более невыносимой. Марина подняла на мужа покрасневшие от слёз глаза.
— Почему ты ничего не сказал? Почему не защитил меня?
Павел стянул галстук резким движением, словно тот душил его.
— А что я должен был сказать? Устроить скандал на мамином юбилее?
— Да! — Марина вскочила с дивана. — Именно это ты и должен был сделать! Сказать, что это наше с тобой личное дело! Что мы сами разберёмся! Что она не имеет права унижать меня перед всеми!
— Она моя мать, Марина.
— А я твоя жена!
Эти слова повисли между ними как натянутая струна. Павел отвернулся к окну. За стеклом мерцали огни ночного города, и в их холодном свете его профиль казался чужим, отстранённым.
— Ты же знаешь, какая она. Мама всегда говорит то, что думает.
— И это оправдание? — Марина подошла к нему, заставляя посмотреть ей в глаза. — Твоя мать может говорить что угодно, и ты будешь молчать? А если завтра она скажет, что я плохая хозяйка? Или что я недостаточно красива для её сына?
— Не накручивай.
— Я не накручиваю! Я просто хочу понять, есть ли у меня муж или я вышла замуж за тень, которая боится маминого гнева!
Павел резко развернулся, его глаза вспыхнули злостью.
— Не смей так говорить! Я работаю с утра до ночи, чтобы обеспечить нас! Я делаю всё, чтобы у нас была эта квартира, чтобы ты могла покупать свои платья и ходить к косметологу!
— Мне не нужны твои деньги! Мне нужен муж, который будет на моей стороне! Который не позволит никому, даже родной матери, растаптывать моё достоинство!
Она говорила всё громче, срываясь на крик. Годы молчаливого терпения, вежливых улыбок, попыток наладить отношения со свекровью — всё это рухнуло в один момент. Сколько раз она глотала обидные замечания Валентины Петровны? Сколько раз делала вид, что не замечает пренебрежительных взглядов и ядовитых намёков?
«Моя первая невестка лучше готовила», — говорила свекровь, пробуя приготовленный Мариной борщ. «В наше время девушки умели вести хозяйство», — вздыхала она, проводя пальцем по полке в их гостиной. «Павлику нужна хозяйственная жена, а не офисная мышка», — это было сказано прямо в лицо, когда Марина получила повышение на работе.
И каждый раз Павел отмалчивался. Или отшучивался. Или просил не обращать внимания. «Мама не со зла», «У неё такой характер», «Она привыкла всё контролировать». Оправдания сыпались одно за другим, а Марина училась улыбаться сквозь боль и делать вид, что всё в порядке.
— Знаешь что? — Павел схватил куртку с вешалки. — Я не буду это слушать. Разберись сама со своими истериками.
— Куда ты?
— К матери. Хоть там меня не будут обвинять во всех смертных грехах.
Дверь хлопнула так громко, что задрожали стёкла в серванте. Марина осталась одна в пустой квартире. Она медленно опустилась на пол прямо в коридоре, прислонившись спиной к стене. Слёзы высохли, оставив только жгучую пустоту внутри.
Телефон зазвонил через час. Номер Валентины Петровны высветился на экране как приговор. Марина долго смотрела на мигающий дисплей, потом всё же ответила.
— Павел у меня, — голос свекрови был холодным и властным. — И останется здесь, пока ты не научишься вести себя как нормальная жена. Устраивать истерики из-за невинного замечания — это недостойно.
— Невинного замечания? Вы назвали меня пустоцветом перед всеми родственниками!
— Я сказала правду. Три года брака, и никаких результатов. Любая нормальная женщина уже родила бы. А ты только и умеешь, что бегать по своим офисам да изображать из себя бизнес-леди. Мой сын заслуживает настоящую женщину, которая подарит ему детей, а не карьеристку.
— Вы не знаете…
— Что я не знаю? Что вы ходили по врачам? Павел мне всё рассказал. И что врачи сказали, что всё в порядке. Значит, дело в нежелании. Ты просто не хочешь рожать, боишься испортить фигуру.
Марина задохнулась от возмущения. Как Павел мог рассказать матери о их походах к врачам? Это было их личное, интимное дело. Те бесконечные анализы, обследования, процедуры — всё это было их общей болью, их секретом. И он просто взял и выложил всё матери, как на исповеди.
— Павел не должен был…
— Павел мой сын, и он делится со мной всем. Как и должен хороший сын. А вот ты пытаешься его от меня оторвать, настроить против родной матери. Но запомни, девочка — я его растила, я его воспитала, и он всегда будет на моей стороне. Всегда.
В трубке раздались гудки. Марина медленно опустила телефон. В груди поднималась волна такой ярости, какой она никогда раньше не испытывала. Не боли, не обиды — именно ярости. Чистой, обжигающей, дающей силы.
Она поднялась с пола, прошла в спальню и достала из шкафа чемодан. Руки не дрожали. Движения были чёткими, выверенными. Платья, белье, косметика, документы. Всё самое необходимое. На туалетном столике лежало обручальное кольцо — она сняла его ещё в ресторане, когда шла в туалет отмыть размазанную тушь. Марина взяла кольцо, покрутила в пальцах. Простой золотой ободок, внутри гравировка — их инициалы и дата свадьбы.
Она вспомнила тот день. Белое платье, счастливые лица гостей, клятвы у алтаря. «В горе и в радости, в богатстве и в бедности». Павел смотрел ей в глаза и клялся быть с ней всегда, защищать и оберегать. А Валентина Петровна стояла в первом ряду и улыбалась. Тогда Марина думала, что это улыбка одобрения. Теперь понимала — свекровь улыбалась своим мыслям о том, как будет управлять их жизнью.
Кольцо со звоном упало на стеклянную поверхность столика.
Чемодан был собран за полчаса. Марина вызвала такси, накинула пальто. У двери остановилась, оглядела квартиру. Они въехали сюда два года назад, были такие счастливые. Вместе выбирали обои, спорили о цвете штор, смеялись, когда пытались собрать шкаф по инструкции. Казалось, впереди целая жизнь.
Телефон зазвонил снова. Павел. Марина сбросила вызов и заблокировала номер. Потом номер свекрови. Такси ждало внизу.
Подруга Лена открыла дверь в пижаме и с маской на лице.
— Марина? Что случилось?
— Можно я поживу у тебя несколько дней?
Лена молча отступила в сторону, пропуская её с чемоданом. Только когда Марина села на кухне и Лена поставила перед ней чашку чая, начались вопросы.
— Опять свекровь?
— Она назвала меня пустоцветом. На юбилее. При всех родственниках.
Лена выругалась так крепко, что Марина невольно улыбнулась.
— А Павел?
— Павел промолчал. А потом ушёл к мамочке, когда я попыталась поговорить.
— Маменькин сынок, — фыркнула Лена. — Я тебе говорила с самого начала. Помнишь, на вашей свадьбе? Валентина Петровна поправляла фату невесте и командовала фотографом. Уже тогда было понятно, кто в вашей семье главный.
— Я думала, это пройдёт. Что Павел повзрослеет, научится отстаивать наши границы.
— Милая, мужчина, который в тридцать лет бегает к мамочке жаловаться на жену, уже не изменится. Он выбрал свою сторону давно.
Марина обхватила чашку руками, чувствуя приятное тепло.
— Знаешь, что самое обидное? Она права в одном. Мы действительно не можем завести детей. Врачи говорят, что всё в порядке, но ничего не получается. И я вижу, как Павел смотрит на детей знакомых. Он хочет быть отцом.
— И что? Это даёт его матери право унижать тебя? Марина, послушай меня внимательно. Даже если бы ты родила десятерых, Валентина Петровна нашла бы, к чему придраться. Ты неправильно их воспитываешь, неправильно кормишь, неправильно одеваешь. Такие женщины никогда не бывают довольны невестками, потому что любая женщина рядом с их сыном — это конкурентка.
Телефон Марины разрывался от сообщений. Она достала его, чтобы выключить, и увидела десятки пропущенных от Павла. Последнее сообщение гласило: «Мама сказала, что ты ушла. Это правда? Куда ты могла уйти ночью? Возвращайся домой, поговорим».
— Мама сказала, — прочитала вслух Марина. — Даже сейчас он начинает с мамы.
— Заблокируй его и ложись спать. Утро вечера мудренее.
Но утром ситуация не стала яснее. Марина проснулась с тяжёлой головой и пониманием, что вся её жизнь рухнула за одни сутки. Работа, слава богу, была удалённой, так что можно было включить ноутбук прямо из квартиры Лены.
К обеду в дверь позвонили. Лена пошла открывать, и Марина услышала голос Павла.
— Мне нужно поговорить с женой.
— Она не хочет тебя видеть.
— Лена, не лезь в чужие семейные дела.
— А ты не приходи в мой дом и не указывай, что мне делать.
Марина вышла в коридор. Павел выглядел помятым — небритый, в мятой рубашке, с красными глазами.
— Марина, пойдём домой. Мама переборщила, я поговорил с ней.
— Поговорил? И что она сказала?
— Что погорячилась. Но ты тоже хороша — сбежала среди ночи, как…
— Как что, Павел? Договаривай.
Он замялся, потом выпалил:
— Мама сказала, что нормальные жёны так себя не ведут. Что ты должна была остаться и решить проблему, а не убегать.
Лена громко фыркнула. Марина почувствовала, как внутри снова поднимается та самая ярость.
— Твоя мама, твоя мама, твоя мама. Павел, ты можешь хоть одну фразу сказать от себя? Своё мнение высказать? Или ты навсегда останешься рупором Валентины Петровны?
— Не говори так о моей матери!
— А ты не говори со мной её словами! Знаешь что? Я подаю на развод.
Слова вырвались сами собой, но как только Марина их произнесла, поняла — это правильное решение. Единственно правильное.
Павел побледнел.
— Ты с ума сошла? Из-за одной ссоры?
— Это не одна ссора, Павел. Это три года унижений, которые ты предпочитал не замечать. Три года, когда твоя мать вытирала об меня ноги, а ты стоял рядом и просил меня быть терпеливее. Я больше не хочу и не буду это терпеть.
— Но мы же… мы же пытаемся завести ребёнка…
— Нет, Павел. Это я пыталась. Я ходила по врачам, я пила гормоны, от которых меня тошнило, я делала болезненные процедуры. А ты что делал? Рассказывал всё мамочке за моей спиной. Кстати, спасибо, что поделился нашими медицинскими подробностями с Валентиной Петровной. Это был последний гвоздь в гроб нашего брака.
Павел стоял в дверях, открывая и закрывая рот, как рыба на суше. Потом развернулся и ушёл, даже не попрощавшись.
Документы на развод Марина подала через неделю. Павел сначала отказывался подписывать, потом начал названивать с предложениями «всё обсудить». Валентина Петровна тоже не осталась в стороне — звонила с разных номеров, оставляла голосовые сообщения с угрозами «разрушить жизнь этой выскочке».
А потом произошло неожиданное. Через месяц после переезда к Лене Марина почувствовала себя плохо. Списала на стресс, но Лена настояла на визите к врачу.
— Поздравляю, — сказала врач, глядя на результаты анализов. — Вы беременны. Примерно пять недель.
Марина сидела в кабинете и не могла поверить. Три года попыток, и именно сейчас, когда она уходит от мужа, когда её жизнь перевернулась с ног на голову…
Лена ждала в коридоре.
— Ну что?
— Я беременна.
Подруга присвистнула.
— Вот это поворот. Что будешь делать?
Марина положила руку на живот. Там, внутри, зарождалась новая жизнь. Ребёнок, которого она так хотела. Но теперь всё было иначе.
— Рожать буду. Одна.
— А Павел? Он же отец.
— Он узнает после развода. И если захочет участвовать в жизни ребёнка — пожалуйста. Но только ребёнка. И без Валентины Петровны.
Развод оформили через три месяца. Павел так и не узнал о беременности — Марина носила свободную одежду на встречах, а живот был ещё не заметен. Подписывая документы, он выглядел потерянным.
— Мама говорит, ты ещё пожалеешь.
— Передай маме, что я уже жалею. О потерянных трёх годах.
Марина вышла из ЗАГСа свободной женщиной. Впереди была неизвестность — съёмная квартира, воспитание ребёнка в одиночку, объяснения с бывшим мужем. Но впервые за долгое время она чувствовала себя собой. Не невесткой, которая должна угождать свекрови. Не женой, которая должна молчать и терпеть. Просто Мариной.
Павел узнал о ребёнке, когда дочери было уже два месяца. Пришёл с букетом роз и слезами на глазах.
— Почему ты не сказала? Я бы… мы бы…
— Что «мы бы», Павел? Ты бы привёл свою мать знакомиться с внучкой? Она бы учила меня, как правильно пеленать и кормить? Спасибо, обойдусь.
— Но это же и мой ребёнок!
— Да, твой. И ты можешь видеться с дочерью. Можешь участвовать в её жизни. Но есть условие — никакой Валентины Петровны. Она не приближается к моему ребёнку.
— Но она же бабушка!
— Она женщина, которая называла меня пустоцветом. Которая унижала меня три года. Я не позволю ей делать то же самое с моей дочерью.
Павел ушёл, хлопнув дверью. Но через неделю вернулся. Один, без матери. Принёс документы об алиментах и просил позволить видеться с дочерью.
— Мама не простит, — сказал он тихо. — Она говорит, что я предатель.
— А что говоришь ты, Павел? Своими словами, не маминым.
Он долго молчал, глядя на спящую в коляске малышку.
— Я говорю, что был дураком. Что потерял семью из-за того, что не смог вовремя повзрослеть. И что моя дочь важнее маминого мнения.
Это был первый раз, когда Марина услышала от него что-то искреннее, не продиктованное Валентиной Петровной. Но было поздно. Слишком поздно для их семьи.
Сейчас дочери пять лет. Павел видится с ней каждые выходные, водит в парк, на карусели. Он хороший отец, внимательный и заботливый. Иногда Марина думает — может, если бы он раньше нашёл в себе силы противостоять матери, всё было бы иначе.
Валентина Петровна так и не видела внучку. Павел говорит, что она до сих пор не может простить ему «предательство». Что требует привести ребёнка к ней и «вернуть всё как было».
Но Марина знает — как было, уже не вернуть. И не нужно возвращать. Потому что иногда разрушение старого — это единственный способ построить что-то новое. Что-то настоящее. Что-то своё.
