Лена была уверена, что едет на войну с безумной старухой, которая из вредности гноит элитную недвижимость в центре города. Семейный долг душил, муж требовал решительных мер, а ипотека тикала, как часовая бомба. Но за облупленной дверью её ждала не просто гора мусора, а история предательства, от которой стынет кровь, и выбор, который навсегда разделит её жизнь на «до» и «после».
***
— Ты поедешь туда и заставишь эту старую каргу подписать доверенность! — Виталик швырнул на кухонный стол папку с документами так, что сахарница подпрыгнула.
— Виталь, не ори, соседи услышат, — я устало потерла виски. Голова раскалывалась с самого утра. — Она твоя тётка, почему я должна ехать? Ты же знаешь, она меня на дух не переносит.
— Потому что я её убью! — рявкнул муж, наливая себе воды дрожащей рукой. — Я её просто придушу, Лена! Эта сумасшедшая сидит на золотой жиле в центре Москвы, в трёхкомнатной «сталинке», и разводит там тараканов! А мы? Мы в этой двушке в ипотеку на двадцать лет, как кильки в банке!
— Она там живет, Виталик. Это её дом.
— Это не дом, это помойка! — перебил он, брызжа слюной. — Соседи уже в опеку писали, участковому жаловались. Там вонь такая, что мухи на подлёте дохнут. Если её признают недееспособной через суд, государству отойдёт всё. Или опеку назначат левую. Нам нужно, чтобы она продала квартиру сейчас, пока не поздно. Купим ей однушку в Подмосковье, наймём сиделку, а на разницу закроем наши долги и машину обновим.
Я смотрела на мужа и видела в его глазах только калькулятор.
— А если она откажется?
— Не откажется! — он наклонился ко мне, глядя исподлобья. — Ты ей скажешь, что если она не подпишет, мы её в психушку сдадим. По-настоящему. Связи есть.
— Ты серьезно? Угрожать родной тётке?
— Лена, не беси меня! У нас долгов на два миллиона, твой бизнес прогорел, напомнить?
Удар ниже пояса. Я стиснула зубы. Да, мой магазин одежды закрылся полгода назад, оставив нас с кредитами. Виталик не упускал случая ткнуть меня в это носом.
— Хорошо, — тихо сказала я. — Я поеду. Но угрожать не буду. Попробую по-хорошему.
— По-хорошему с Ираидой Марковной? — Виталик истерично хохотнул. — Ну-ну. Удачи, мать Тереза. Только без подписи не возвращайся.
Он схватил куртку и вылетел из кухни, хлопнув дверью. Я осталась одна в тишине, глядя на пухлую папку. Ираида Марковна. Легенда семьи. Женщина, которую никто не видел последние пять лет, но которую все ненавидели.
Честно признаться, я и сама была хороша. Почему я не поехала раньше? Почему не проверила, как она там? Оправданий у меня был вагон. Во-первых, Виталик всегда бил по рукам: «Не лезь, Ленка, она сумасшедшая, только нервы вымотаешь. Я сам к ней ни ногой и тебе не советую». Вся родня мужа при упоминании Ираиды лишь брезгливо кривилась — мол, характер у тетки несносный, всех проклинает, никого знать не хочет.
Да и ехать к ней — целая история. Мы жили на другом конце Москвы, два часа по пробкам в одну сторону, а у меня то бизнес, то проблемы, то усталость. Я видела её всего один раз в жизни — пять лет назад, сразу после нашей свадьбы. Виталик тогда притащил меня к ней «знакомиться». Мы постояли на пороге ровно три минуты, она окинула меня ледяным взглядом, буркнула что-то про «очередную пустышку» и захлопнула дверь перед нашими носами. После такого приема желание помогать как-то само собой отпало. Мы просто вычеркнули её из жизни, считая городской сумасшедшей, пока не прижало деньгами. И вот теперь расплачиваться за это равнодушие придется мне.
Я вздохнула, встала и пошла одеваться. Мне предстояло войти в клетку к тигру. Или, точнее, в берлогу к скунсу.
***
Подъезд был шикарный. Высокие потолки, лепнина, широкие лестницы. Но чем выше я поднималась на третий этаж, тем отчетливее становился запах. Это был не просто запах мусора. Пахло старыми тряпками, лекарствами, кошачьей мочой и чем-то сладковато-гнилостным.
Я остановилась перед массивной деревянной дверью, обитой когда-то дорогой кожей, теперь изодранной в клочья. Звонка не было — вырван с мясом.
Постучала. Тишина.
Постучала громче, кулаком.
— Кого там черт принес? — раздался глухой, скрипучий голос.
— Ираида Марковна! Это Лена, жена Виталика! Откройте, пожалуйста!
— Пошли вон! — рявкнули из-за двери. — Я полицию вызову! Жулики! Наркоманы!
— Я не наркоманка! Ираида Марковна, я одна! Я продуктов привезла! Колбасы вашей любимой, «Докторской»! — я врала на ходу, никакой колбасы у меня не было, только папка с документами и валидол в сумочке.
За дверью затихло. Потом загремели замки. Один, второй, третий… Лязг металла напоминал звуки тюремной камеры.
Дверь приоткрылась на цепочку. В щели сверкнул один глаз — яркий, пронзительно-синий, совершенно молодой на морщинистом лице.
— Виталик где? Этот стервятник с тобой?
— Нет, я одна. Честно.
Цепочка упала. Дверь со скрипом отворилась.
Я шагнула внутрь и тут же прижала ладонь к носу. Запах ударил как кувалдой. В полумраке коридора громоздились какие-то тюки, коробки, стопки газет под самый потолок. Проход был узким, как в траншее.
— Ну, чего встала? Проходи, раз приперлась, — буркнула старуха.
Ираида Марковна выглядела пугающе. Спутанные седые волосы, похожие на войлок. На ней было надето сразу три халата, один поверх другого, и какие-то вязаные гетры.
— Здравствуйте, — просипела я, стараясь не дышать глубоко. — Как вы тут… поживаете?
— Как в раю, — огрызнулась она, шаркая вглубь квартиры. — Разуваться не надо, тут везде ковры. Персидские.
Я посмотрела под ноги. Пол был покрыт слоем какой-то ветоши, обрывками тканей и бумаги.
— Ираида Марковна, Виталик просил…
— Денег он просил! — она резко развернулась, чуть не сбив стопку книг. — Я знаю, зачем вы ходите. Квартиру продать. Меня — в богадельню. Сами — на Канары.
— Не на Канары, у нас долги…
— А мне плевать на ваши долги! — вдруг заорала она так, что я вжалась в стену. — Вы хоть раз спросили, есть ли у меня хлеб? Хоть раз позвонили просто так, без корысти? Вон отсюда!
Она схватила с кучи хлама старый веник и замахнулась на меня. Пыль полетела столбом.
— Уходите! Чтобы духу вашего тут не было!
— Да послушайте же! — крикнула я, перехватывая веник. — Виталик хочет признать вас недееспособной! Если вы сейчас не поговорите со мной нормально, приедут санитары! Вы этого хотите?
Она замерла. Рука с веником опустилась. Синие глаза вдруг потускнели, наполнились влагой.
— Санитары… — прошептала она. — Как тогда…
Она вдруг осела на пыльный тюк с одеждой и закрыла лицо руками. Плечи её затряслись.
Я стояла, растерянная, с веником в руке, посреди горы мусора, и понимала, что план Виталика «надавить и заставить» только что с треском провалился.
***
— У вас есть вода? — спросила я через десять минут, когда истерика утихла.
— На кухне. Если кран не присох, — буркнула она, вытирая нос рукавом грязного халата.
Я протиснулась на кухню. Тут было ещё хуже. Гора немытой посуды в раковине выглядела как археологический слой. На столе — засохшие корки, банки с плесенью. Но меня поразило другое.
Среди этого хаоса на подоконнике стояла идеально чистая, блестящая швейная машинка «Зингер». Вокруг неё не было ни пылинки. Рядом лежали аккуратно сложенные лоскуты бархата, шелка, кружева.
Я нашла чистую кружку (пришлось помыть её с содой, которую нашла в шкафчике), налила воды. Вернулась в коридор.
— Вот, попейте.
Она взяла кружку обеими руками, жадно сделала глоток.
— Ираида Марковна, давайте честно. Тут жить нельзя. Это… опасно для здоровья.
— А мне всё равно, — она посмотрела на меня с вызовом. — Я доживаю.
— Зачем так доживать? Можно же в чистоте. Давайте я… я немного приберусь? Хоть проход освобожу.
— Не трогай! — взвизгнула она. — Это не мусор! Это память!
— Вот эта коробка из-под яиц — память? — я ткнула пальцем в ближайшую кучу.
— Там пуговицы! Редкие, перламутровые! Из Парижа!
— А вот эти газеты за 98-й год?
— Там выкройки!
Я вздохнула.
— Хорошо. Пуговицы и выкройки оставляем. Но огрызки, пустые бутылки и гнилые тряпки я вынесу. Прямо сейчас. Иначе я звоню Виталику и говорю, что вы согласны на продажу.
Шантаж — дело грязное, но действенное. Она поджала губы, сверля меня взглядом.
— Ладно. Только бутылки не трогай! — она вдруг коршуном кинулась к звякнувшему пакету. — Я их сдать хотела. Это же деньги!
— Ираида Марковна, вы в каком году живете? — я устало вздохнула, но пакет из рук не выпустила. — Стеклотару уже лет пятнадцать никто не принимает. Это просто мусор, стеклобой. Их сейчас даже бомжи не собирают.
— Врёшь! — сверкнула она глазами. — В Гагаринском переулке пункт был!
— Нет там ничего давно, там теперь барбершоп. Послушайте, давайте так. Я у вас их «куплю». Считайте, что я — частный пункт приема. Пятьсот рублей за всю гору. Идёт? Но я их выношу.
Она недоверчиво прищурилась, переводя взгляд с меня на грязные бутылки.
— Пятьсот? За всё?
— Пятьсот. Прямо сейчас наличными.
Шантаж деньгами сработал лучше уговоров. Она поджала губы, но отступила.
Я закатала рукава своей дорогой блузки, нашла в углу какие-то пакеты и начала разгребать завалы. Ираида Марковна сидела на тюке, как сыч, и комментировала каждое моё движение.
— Аккуратнее! Это не тряпка, это подкладка от пальто Клавдии Шульженко!
— Чего? — я замерла с куском поеденной молью шерсти в руках.
— Того! Я была лучшей портнихой в театре Сатиры, деточка. Ко мне очередь стояла из народных артисток.
Я посмотрела на неё другими глазами. Безумная старуха в трёх халатах вдруг обрела прошлое.
К вечеру я вынесла пятнадцать мешков мусора. Спина ныла, маникюру пришел конец, от меня пахло так, что в такси не посадят. Но кухня была чистой. Я отдраила стол, выкинула всё тухлое, нашла в недрах шкафов гречку и сварила кашу.
Мы сидели за чистым столом при свете тусклой лампочки. Ираида Марковна ела кашу так, будто не видела еды неделю.
— Вкусно, — сказала она вдруг, не поднимая глаз.
— Пожалуйста.
— Виталик твой — дурак, — добавила она. — И жадный. Весь в отца.
— Знаю, — неожиданно для себя согласилась я.
— Зачем ты с ним живешь?
— Люблю, наверное. Или привыкла.
Она подняла на меня свои пронзительные глаза.
— Привычка — это самое страшное, Лена. Я вот привыкла к этому… — она обвела рукой кухню. — И перестала замечать, как превратилась в чудовище.
***
Я вернулась домой за полночь. Виталик не спал, ходил по комнате.
— Ну?! Подписала?
— Нет.
— Ты что, издеваешься?! — он подлетел ко мне. — Ты чем там занималась весь день?
— Убиралась.
— Ты… ты мыла полы у сумасшедшей вместо того, чтобы делать дело? Лена, ты дура?
— Я не могла заставить её подписать в такой обстановке. Надо наладить контакт.
— Контакт?! Завтра я сам поеду. С юристом и бригадой грузчиков. Вышвырнем хлам, сменим замки.
— Не смей, — тихо сказала я. — Если ты это сделаешь, я подам на развод.
Виталик опешил. Он никогда не слышал от меня таких слов.
— Ты чего, мать? Защищаешь её?
— Я защищаю человека. Дай мне неделю. Я приведу квартиру в порядок, и мы спокойно поговорим о размене. Без угроз.
Он выругался, плюнул и ушел спать на диван.
На следующий день я снова была у Ираиды Марковны. На этот раз я привезла нормальной еды, моющие средства и перчатки.
Она встретила меня уже без веника, но с подозрением.
— Опять пришла? Совесть мучает?
— Нет, просто хочу доубирать коридор. Не люблю незавершенные дела.
Мы работали молча. Она сидела и сортировала свои «сокровища», я таскала мешки. В одной из коробок, под слоем старых газет, я нашла сверток, обернутый в белую простыню.
— А это что? — спросила я.
Ираида Марковна вздрогнула. Она подошла, дрожащими руками развернула ткань. Внутри лежало платье. Изумрудный бархат, расшитый бисером, тончайшая работа. Оно выглядело как музейный экспонат.
— Я шила его полгода, — тихо сказала она. — Для дочки. На выпускной.
— У вас есть дочь? — я округлила глаза. Виталик говорил, что она бездетная.
— Была. — Голос её стал стеклянным. — Машенька. Она умерла за неделю до выпускного. Аневризма. Раз — и нет человека. Платье так и не надела.
Она провела сухой ладонью по бархату.
— После похорон муж запил. А я… я начала тащить вещи в дом. Мне казалось, если вокруг много вещей, то не так пусто. Я строила стены, Лена. Стены от горя.
Я смотрела на эту несчастную женщину и чувствовала, как ком подступает к горлу. Все эти горы хлама были не мусором. Это была её крепость, её способ спрятаться от невыносимой боли.
— Простите, — прошептала я. — Я не знала.
— Никто не знал. Родня мужа, твой свекор покойный, говорили: «Свихнулась Ирка, барахло копит». А я просто хотела, чтобы меня не трогали.
В тот вечер мы пили чай с конфетами «Мишка косолапый». Квартира уже не казалась такой страшной. Проступили очертания былой роскоши: дубовый паркет, высокие двери.
— Я не продам эту квартиру, Лена, — твердо сказала она. — Тут Машин дух. Тут каждый угол её помнит.
— Я понимаю. Но Виталик не отстанет. У нас долги, Ираида Марковна. Большие. Он в отчаянии.
Она хитро прищурилась.
— Долги, говоришь? А ты знаешь, сколько стоит этот гарнитур в гостиной? Это же Гамбс, настоящий. А люстра? Богемский хрусталь девятнадцатого века. Если всё это продать с умом, можно три ваши ипотеки закрыть.
***
Всю неделю я жила двойной жизнью. Утром я врала мужу, что «обрабатываю» тетку, а днем мчалась на такси в центр, надевала старые джинсы и драила, мыла, скребла.
Ираида Марковна преображалась вместе с квартирой. Она помыла голову, и оказалось, что у неё шикарные густые волосы, хоть и седые. Она достала из шкафа (того самого, Гамбса) нормальную одежду.
Мы вызвали оценщика антиквариата. Знакомого моей подруги, проверенного. Когда он вошел в очищенную от мусора гостиную, у него запотели очки.
— Дамочки, вы сидите на сундуке с сокровищами, — прошептал он, гладя резную ножку стула. — Один этот секретер стоит тысяч пять долларов. Минимум.
Ираида Марковна торжествующе посмотрела на меня.
— Ну что, утрем нос твоему Виталику?
— Ираида Марковна, но это же память…
— Память — это платье, — отрезала она. — И фотографии. А мебель — это деревяшки. Если они помогут мне избавиться от назойливых родственников и пожить по-человечески, пусть катятся к черту.
Мы разработали план. Продаем часть антиквариата. Закрываем долги Виталика (но так, чтобы он не знал, откуда деньги, скажем — премия или наследство от моей дальней родни, придумаем). Делаем ремонт в этой квартире. Ираида Марковна нанимает помощницу по хозяйству.
Но всё пошло не по плану.
В пятницу вечером, когда мы сидели и обсуждали цвет новых обоев, дверь распахнулась. На пороге стоял Виталик. И не один. С ним были два дюжих мужика в форме санитаров и какая-то тетка с папкой.
***
— Вот она! — Виталик ткнул пальцем в Ираиду Марковну. — Совершенно невменяемая. Живет в помойке, на людей кидается. Забирайте!
— Виталик, ты что творишь?! — я вскочила, загораживая собой тетку.
— Отойди, Лена! Ты не справилась, я решаю вопрос по-мужски.
— Здесь чисто! — крикнула я. — Посмотри вокруг! Мы убрались! Она нормальная!
Тетка с папкой брезгливо огляделась.
— Ну, запах есть, конечно… Но обстановку бедламом не назовешь.
— Это она прибралась! — заорал Виталик, указывая на меня. — А бабка сумасшедшая! Она угрожает мне!
Ираида Марковна встала. Медленно, с достоинством королевы. В своем старинном темном платье, с прямой спиной.
— Вон из моего дома, — сказала она тихо, но так, что стекла в серванте задребезжали.
— Ты мне не указывай, старая ведьма! — Виталик двинулся на неё. — Я твой единственный опекун буду! Подписывай согласие на госпитализацию!
Он схватил её за руку. Грубо, больно.
— Отпусти её! — я бросилась на мужа, вцепившись ему в рукав. — Ты животное!
— А ты дура! — он оттолкнул меня так сильно, что я отлетела к стене и ударилась плечом.
В этот момент в комнате что-то произошло. Ираида Марковна вдруг распрямилась, схватила тяжелую бронзовую статуэтку лошади со стола и с размаху опустила её… нет, не на голову Виталика, а на полированную столешницу. Грохот был страшный.
— Господа! — её голос зазвучал неожиданно стально, с теми самыми властными интонациями, которыми она когда-то осаживала капризных примадонн в примерочной. — Если вы сейчас же не покинете мою квартиру, я звоню в прокуратуру. Я тридцать лет обшивала мать нынешнего городского прокурора, он вырос у меня на глазах и до сих пор поздравляет с 8 марта. Одно моё слово — и у вас будут такие проблемы, что вы свои дипломы съедите.
А ты, племянничек… — она посмотрела на Виталика с таким презрением, что он попятился. — Ты не получишь ни копейки. Я завтра же оформляю дарственную на квартиру. На фонд помощи бездомным животным. Или нет. На Лену.
Виталик побелел.
— На кого? На эту… ?
— На единственного человека, который увидел во мне человека, а не квадратные метры.
Санитары переглянулись.
— Виталий Сергеевич, тут явной агрессии нет, бабушка ориентируется в пространстве, речь связная… Мы не имеем права насильно. Вызов ложный, платите неустойку.
Они развернулись и вышли. Тетка с папкой посеменила за ними.
Виталик остался один. Он переводил взгляд с меня на тётку.
— Лена, поехали домой. Ты что, с ней останешься?
Я потерла ушибленное плечо. Посмотрела на мужчину, с которым прожила пять лет. И поняла, что передо мной чужой человек. Жадный, слабый, жестокий.
— Уезжай, Виталик. Я подаю на развод.
— Ты че? Из-за бабки? Да мы с ней богатыми будем, если квартиру продадим!
— Вон!!! — заорали мы с Ираидой Марковной в один голос.
***
Прошло полгода.
В большой гостиной с высокими потолками пахло не пылью, а свежесваренным кофе и ванилью. Солнце играло на отреставрированном паркете.
— Леночка, подай мне тот лоскут шелка, пожалуйста! — Ираида Марковна сидела за своим «Зингером», стуча лапкой. Она шила платье для моей новой клиентки. Да, мы открыли маленькое ателье прямо на дому. «Ретро-шик от Ираиды». Заказов было немного, но нам хватало.
Мы продали секретер и пару картин. Этих денег хватило, чтобы закрыть мои кредиты (Виталик остался со своими долгами сам, суд разделил имущество справедливо — ему досталась ипотечная двушка и ипотека, мне — свобода) и сделать шикарный ремонт.
Ираида Марковна расцвела. Она снова почувствовала себя нужной. Она учила меня шить, рассказывала байки про театр, и мы по вечерам смотрели старые фильмы.
Я не стала брать её квартиру. Мы оформили завещание, по которому квартира достанется мне, но с условием: я никогда не сдам её в дом престарелых и буду ухаживать за ней до конца. Это было честно.
Однажды вечером, когда мы пили чай с пирогом (который я научилась печь), она вдруг спросила:
— Не жалеешь?
— О чем?
— О муже. О нормальной семье. Живешь тут со старухой…
Я улыбнулась и посмотрела на платье изумрудного цвета, которое висело теперь в рамке под стеклом на стене, как произведение искусства.
— У меня сейчас самая нормальная семья, Ираида Марковна. И самая лучшая соседка в мире.
Она фыркнула, скрывая улыбку, и подлила мне чаю.
— Ладно уж, подхалимка. Давай, доедай пирог, нам завтра корсет для невесты кроить. Работа не ждет.
Я смотрела в окно на шумный проспект и думала о том, как странно устроена жизнь. Иногда, чтобы найти себя, нужно зайти в самую грязную квартиру в городе, выгрести тонны мусора и откопать под ним не только антиквариат, но и собственную душу.
А как бы поступили вы на месте Лены? Бросили бы всё и ушли от мужа-тирана ради чужой, по сути, старухи, или попытались бы сохранить семью любой ценой?
