— А это что у нас? Снова «подошва по-французски»? — голос Антона прозвучал громко, перекрывая звон вилок и негромкую беседу гостей. Он подцепил кусок запеченной буженины, над которой Света колдовала четыре часа, и брезгливо сморщил нос. — Ну, мужики, вы уж простите мою хозяйку. Руки у неё золотые, но растут, видимо, не оттуда. Жуйте тщательнее, чтоб не подавиться!
За столом повисла тяжелая тишина. Коллеги Антона, крепкие гаишники с красными лицами, смущенно хмыкнули, но жевать продолжили — мясо таяло во рту. Света замерла с соусником в руках. Внутри неё, где-то в солнечном сплетении, оборвалась тонкая, натянутая годами струна. Она посмотрела на мужа: сытое, лоснящееся лицо, бегающие глазки, ищущие одобрения у приятелей за счет унижения жены.
— Не нравится? — тихо спросила она, и голос её не дрогнул.
— Светуль, ну правде в глаза посмотри! — гоготнул Антон, наливая себе водки. — Сухарь сухарем. Мать моя котлеты из хлеба вкуснее делает, чем ты из вырезки. Учись, пока я добрый!
Света медленно поставила соусник на стол. Взяла тарелку мужа, на которой лежало два огромных куска мяса, и резким движением смахнула содержимое в мусорное ведро под раковиной. Грохот фаянса о пластик прозвучал как выстрел.
— Э! Ты чё творишь? — Антон привстал, багровея. — Совсем берега попутала?
— На критику моей еды ответ простой, — Света выпрямилась, расправив плечи, и впервые за десять лет брака посмотрела на него сверху вниз. — Больше я не готовлю. Никогда.
— Да нужна мне твоя стряпня! — рявкнул он, играя на публику. — Доставку закажу! В столовке поем! Подумаешь, цаца выискалась!
Гости поспешно засобирались. Праздник был безнадежно испорчен, но Света чувствовала не стыд, а странную, пьянящую легкость.
Утро началось не с аромата кофе, а с грохота дверцами шкафов. Антон, в трусах и майке, метался по кухне, как раненый зверь.
— Где завтрак? — он ворвался в спальню, где Света спокойно читала книгу. — Мне на смену через сорок минут!
— В холодильнике есть яйца, в шкафу — гречка. Плита исправна, — она перевернула страницу, даже не взглянув на него.
— Ты издеваешься? — Антон выхватил книгу у неё из рук и швырнул на пол. — Я работаю, я деньги в дом ношу! Твоя бабская обязанность — обеспечить быт! Я жрать хочу!
Света медленно поднялась с кровати. В её глазах плескался ледяной холод, от которого Антону стало не по себе.
— Твои деньги, Антон, уходят на твою машину и твои гулянки с друзьями. Коммуналку плачу я, продукты покупаю я. А «бабская обязанность» закончилась вчера, когда ты смешал меня с грязью перед людьми. Хочешь есть — готовь. Или иди к маме за хлебными котлетами.
Антон задохнулся от возмущения. Он привык, что Света — это удобная функция, тихая тень, подающая тарелки. Бунт на корабле не укладывался в его картину мира.
— Ну смотри, — прошипел он, натягивая форму. — Приползешь ведь. Денег не дам ни копейки!
— А я у тебя их пять лет не прошу, — парировала она. — Дверью не хлопай.
К вечеру ситуация накалилась до предела. Антон вернулся не один. В прихожей раздался властный голос Виктории Владимировны.
— Светочка! Что за детский сад? — свекровь вошла в кухню, держась за сердце. Антон стоял за её спиной с видом победителя. — Антоша сказал, ты его голодом моришь. Семья — это труд! Ну, сболтнул лишнего, с кем не бывает? Мужчина же!
Света сидела за столом, наслаждаясь салатом из рукколы и креветок, который сделала только для себя. Одной порцией.
— Виктория Владимировна, садитесь, — спокойно предложила Света. — Чай будете?
— Какой чай! — взвизгнул Антон, глядя на тарелку жены. — Ты посмотри, мать! Себе деликатесы, а мужу — шиш?
— Закрой рот, — вдруг резко осадила сына Виктория Владимировна. Она подошла к столу, посмотрела на пустую плиту, на идеально чистую раковину, а потом на спокойное лицо невестки. — Света, расскажи, что было. Только честно.
Света рассказала. Сухо, без слез. Про «подошву», про смех друзей, про многолетние придирки.
Виктория Владимировна слушала молча. Её лицо каменело с каждым словом. Антон начал нервничать.
— Мам, ну ты чего? Она преувеличивает! Ну, пошутил я!
Свекровь медленно повернулась к сыну. В её взгляде читалось такое презрение, что Антон попятился.
— «Пошутил»? — переспросила она тихо. — Твой отец тоже так «шутил». Двадцать лет я слушала, что у меня суп пересолен, а рубашки плохо выглажены. А потом он ушел к молодухе, которая даже яичницу пожарить не могла, и ел у неё дошираки, нахваливая. Ты — копия отца, Антон.
— Ты на чьей стороне вообще?! — взревел Антон.
— На стороне правды, — отрезала Виктория Владимировна. Она села рядом со Светой и накрыла её ладонь своей. — Светочка, я пробовала твою буженину на прошлый праздник. Это шедевр. А мой сын — зажравшийся хам.
— Мама! — у Антона перекосило лицо. — Ты предаешь родную кровь ради этой…
— Не смей! — Виктория Владимировна ударила кулаком по столу так, что подпрыгнула сахарница. — Если ты не уважаешь женщину, которая тебя кормит, ты не мужчина. Ты паразит.
Неделю они жили как соседи в коммунальной квартире. Антон демонстративно заказывал пиццу, оставляя коробки на столе. Света демонстративно их выкидывала. Но развязка наступила в пятницу.
Света вернулась с работы и обнаружила, что замок на двери сменен. На пороге стоял Антон, ухмыляясь.
— Не нравится, как я живу? Вали. Квартира теперь закрыта для посторонних. Пока не извинишься и не наваришь борща — будешь ночевать на коврике.
Он явно ждал истерики, слез, мольбы. Это был его коронный номер — силовое давление.
Света достала телефон.
— Ты идиот, Антон? — спросила она с искренним любопытством. — Эта квартира досталась мне от бабушки. Ты здесь только прописан, и то временно.
— Мы в браке! Всё общее! — заорал он, теряя уверенность. — Я юриста найму! Отсужу половину за ремонт!
— Какой ремонт? Тот, где ты обои криво поклеил пять лет назад? — Света набрала номер. — Алло, полиция? Я хочу заявить о незаконном препятствовании доступу в жилье. Да, собственник я. Нет, муж отказывается открывать. Жду наряд.
Антон побледнел. Вызов наряда на адрес сотрудника — это скандал, это рапорт, это проблемы на службе.
— Отмени вызов, — прошипел он. — Отмени!
— Открывай. И собирай вещи. Прямо сейчас.
Сборы напоминали бегство крыс с тонущего корабля. Антон швырял вещи в сумки, срывал со стен фотографии, орал проклятия. Света стояла в дверном проеме, скрестив руки. Страха не было. Было лишь огромное облегчение, будто с плеч сняли мешок с камнями.
— Ты сдохнешь одна! — крикнул он уже на лестничной клетке. — Кому ты нужна в свои сорок пять? Старая, никому не интересная!
— Я нужна себе, — ответила Света и захлопнула дверь. Лязгнул замок, отсекая прошлое.
Хотелось плакать, но слез не было. Телефон звякнул. Сообщение от Виктории Владимировны: «Светочка, держись. Если нужна помощь — я приеду. И прости меня за то, что воспитала такого болвана».
Света улыбнулась. Первый раз за эту неделю — искренне.
Прошло полгода.
В небольшом уютном помещении пахло ванилью, корицей и свежим хлебом. Вывеска «Домашняя кухня Светланы» призывно светилась в осенних сумерках.
Света в белоснежном кителе доставала из печи противень с румяными расстегаями. Очередь из пяти человек терпеливо ждала.
— Светлана Игоревна, мне как обычно, три с мясом! — улыбнулся постоянный клиент.
— Конечно, Дмитрий, — она ловко упаковала выпечку.
Дверь колокольчика звякнула. Вошла Виктория Владимировна, ведя за руку внучку — племянницу Антона.
— Бабуля, вкусно пахнет! — закричала девочка.
— Привет, мои хорошие! — Света вышла из-за прилавка, сияющая, помолодевшая, с новой стильной стрижкой.
Они пили чай за маленьким столиком у окна.
— Как он там? — спросила Света, кивнув на улицу, словно спрашивая о погоде.
Виктория Владимировна махнула рукой:
— Ой, не спрашивай. Живет у меня. С работы поперли — какой-то скандал с водителем устроил, нервы ни к черту. Ест пельмени магазинные, я готовить отказалась. Сказала: «Мать тебе не прислуга». Злится, винит весь мир. Пытался с кем-то сойтись, так женщина от него через две недели сбежала. Говорит, душный, жадный и вечно ноет.
Света посмотрела в окно. Мимо проходили люди, кружили желтые листья. Жизнь бурлила. Она вспомнила тот вечер, «подошву по-французски» и тот момент, когда решила больше не терпеть.
— Знаете, Виктория Владимировна, — сказала Света, наливая свекрови ароматный травяной чай. — Я ему даже благодарна. Если бы он тогда не показал своё истинное лицо, я бы так и прожила жизнь на кухне, пытаясь угодить тому, кто этого не стоит.
— Золотые слова, дочка, — кивнула свекровь. — А пирожки у тебя — божественные. И главное — приправлены любовью к себе.
Света рассмеялась. Впереди было много работы, новые рецепты и целая жизнь…
