— Положи ключи на комод. Прямо сейчас. И перестань теребить ручку сумки, оторвешь.
Голос Ольги звучал глухо, как из бочки, отражаясь от свежеоштукатуренных стен пустой «двушки». Она стояла у окна, глядя на серый, моросящий октябрь, и даже не обернулась. Ей не нужно было видеть лицо матери, чтобы знать: Галина Петровна сейчас поджала губы в куриную гузку, а ее взгляд мечется по комнате, оценивая стоимость ламината, который еще даже не уложили.
— Оля, ну зачем ты так жестко? — затянула мать свою привычную песню, в которой нотки обиды переплетались с плохо скрытым раздражением. — Я же только посмотреть зашла. Разве матери нельзя посмотреть, как дочь устраивается? Полы-то, небось, кварцвинил будешь класть? Дорогой, наверное…
— Мама, это квартира под сдачу. Здесь будет линолеум. Ключи.
Звякнул металл о дерево. Галина Петровна демонстративно бросила связку, будто та обожгла ей пальцы.
— Вот всегда ты так. Как сыч. Отец твой, царствие небесное, тоже вечно копейки считал, а жил как бирюк. А Витенька звонил вчера…
Ольга наконец повернулась. Ей было тридцать восемь, но в этот момент в зеркале напротив отразилась усталая женщина без возраста, в грубом брезентовом плаще и тяжелых ботинках на тракторной подошве. Никакой косметики, только жесткий взгляд серых глаз, которые видели слишком много накладных, смет и человеческой хитрости.
— При чем тут Витя? — спросила она, хотя ответ знала заранее. — У Вити своя жизнь. В тридцать два года люди обычно звонят не маме с жалобами на судьбу, а начальнику с отчетом о проделанной работе.
— У него сложный период! — взвилась Галина Петровна, поправляя массивный, аляповатый перстень с фальшивым рубином. Она была в своем репертуаре: крашеные в баклажановый цвет волосы, пальто с чужого плеча, которое должно было выглядеть богато, но выглядело жалко, и вечная маска страдалицы. — Его подставили партнеры. Это был перспективный стартап, Оля! Ты со своими складами и фурами ничего не понимаешь в современной экономике.
— Я понимаю в экономике одно: дебет должен сходиться с кредитом. А у Вити сходится только желание жить красиво с моим кошельком.
— Не смей так говорить о брате! — Галина Петровна шагнула вперед, и в пустой комнате запахло ее тяжелыми, сладкими духами, от которых у Ольги всегда начиналась мигрень. — Ты черствая. У тебя три квартиры! Три! А брат по съемным углам мыкается, с хозяевами ругается. Это не по-людски.
— Это не по-людски — требовать ключи от моей недвижимости, чтобы пустить туда Витю «пожить месяцок», пока он ищет себя, — отрезала Ольга. — Мы это проходили три года назад с гостинкой на Окраинной. Помнишь, чем закончилось? Соседи вызывали участкового из-за шума, а мне пришлось менять входную дверь, потому что «партнеры» Вити вынесли ее вместе с косяком.
— Он был молод! Он оступился!
— Он украл у меня стиральную машину, мама.
Повисла тишина. Слышно было только, как за окном шумит проспект и где-то наверху сосед сверлит стену. Это был звук вечного ремонта, звук жизни, в которой нужно что-то делать, чтобы что-то иметь.
— Так, всё, — Ольга посмотрела на часы — массивный мужской хронограф на запястье. — У меня встреча с прорабом через десять минут. Тебе пора.
Галина Петровна поджала губы, поправила шарф и, уже у двери, бросила через плечо фразу, ради которой, собственно, и пришла:
— В воскресенье обед. Чтобы была. И мужа своего, молчуна этого, бери. Разговор есть серьезный.
Дверь захлопнулась. Ольга осталась одна в квартире, которая пахла пылью и будущими деньгами. Она прислонилась лбом к холодному стеклу. «Серьезный разговор». Это означало только одно: Витя влип по-крупному, и семья решила, что спасательным кругом снова назначена она.
Воскресный обед в квартире матери напоминал заседание военного трибунала, где подсудимым была Ольга, а судьями — все остальные. Квартира Галины Петровны была забита вещами: ковры на стенах, хрусталь в сервантах, тяжелые портьеры, которые не пропускали свет. Здесь пахло корвалолом и старыми обидами.
За столом сидел Витя. Он выглядел, как всегда, «стильно»: рваные джинсы, которые стоили как половина зарплаты рабочего на складе Ольги, и модная худи. Но глаза у него бегали. Он крутил в руках вилку, не решаясь поднять взгляд на сестру. Рядом с Ольгой сидел ее муж, Андрей. Крупный, спокойный мужчина, работавший механиком на автобазе. Он молчал, методично пережевывая винегрет, но его нога под столом плотно прижималась к ноге жены — его способ сказать: «Я здесь, я стена, я держу».
— Ну что, — начала Галина Петровна, разливая чай из треснувшего заварника. — Все в сборе. Витенька, расскажи сестре.
Витя дернул плечом.
— Да че рассказывать. Нормально все. Просто… ну, есть тема. Верняк. Крипта, короче, но не простая, а на арбитраже курсов. Нужно вложиться сейчас, пока рынок на дне. Через месяц — икс три сделаю.
Ольга даже не улыбнулась. Она аккуратно отрезала кусок мяса.
— И сколько стоит входной билет в эту сказку?
— Полтора миллиона, — буркнул Витя.
Андрей перестал жевать. Ольга медленно положила нож.
— И где ты планируешь их взять? Кредитная история у тебя черная, банки тебе даже на утюг не дадут.
— Вот поэтому мы и собрались, — торжественно провозгласила мать. Она встала, оперлась руками о стол, нависая над тарелками. — Оля, у тебя есть квартира на Ленина. Та, которую ты сдаешь.
— И?
— Ее нужно продать. Или заложить.
В комнате стало так тихо, что было слышно, как тикают старые ходики в коридоре.
— Мама, ты сейчас шутишь? — голос Ольги был ровным, но Андрей почувствовал, как напряглись ее мышцы.
— Какие шутки! — Галина Петровна всплеснула руками. — Брат пропадает! Ему нужен старт! Ты посмотри на него — талантливый парень, а вынужден перебиваться случайными заработками. А ты? Ты обросла жиром, Оля! Три квартиры! Куда тебе столько? В гроб с собой заберешь?
— Эти квартиры, — медленно, чеканя каждое слово, произнесла Ольга, — куплены на деньги, которые я заработала. «Сталинка» — это ипотека, которую мы с Андреем платили семь лет, отказывая себе в отпуске. Студия на окраине — это наследство от бабушки, которое я выкупила у тебя, мама, заплатив тебе полную рыночную стоимость, чтобы ты сделала ремонт здесь. А третья, на Ленина — это результат того, что я работаю начальником логистики по двенадцать часов в сутки без выходных.
— Вот! — мать ткнула в нее пальцем. — Выкупила она! А могла бы просто помочь матери! Ты жадная, Оля. Вся в отца.
— А Витя? — Ольга перевела взгляд на брата. — Витя свое наследство от бабушки — гараж и дачу — продал за месяц. Где эти деньги, Вить? В какой «перспективной теме» они сгорели? В той, где ты возил китайские часы, которые оказались бракованными? Или в той, где ты вложился в финансовую пирамиду?
Витя покраснел пятнами.
— Ты не понимаешь, это был опыт! — взвизгнул он. — Я искал нишу! А ты просто тупая исполнительница, сидишь на своих складах среди коробок!
— Зато мои коробки приносят доход, а твои «ниши» приносят только коллекторов, — спокойно парировал Андрей. Его бас прозвучал как гром среди ясного неба. Обычно он не вмешивался.
Галина Петровна схватилась за сердце.
— Вы… вы сговорились! Вы ненавидите его! Это нечестно, что у тебя три квартиры, а у брата ни одной! — наконец выкрикнула она главную фразу, ради которой затевался этот спектакль. — Бог велел делиться! Мы семья!
— Семья, — кивнула Ольга. — Семья — это когда люди поддерживают друг друга, а не паразитируют. Витя здоровый лось. Руки есть, ноги есть. Пусть идет работать. У меня на складе комплектовщики нужны. Зарплата семьдесят тысяч, график сменный.
Витя фыркнул:
— Я? Коробки таскать? Ты меня за кого держишь? Я менеджер, у меня высшее образование!
— У тебя диплом социолога, который ты купил в переходе, и три года стажа лежания на диване, — припечатала Ольга.
— Вон! — Галина Петровна указала на дверь. — Вон из моего дома! Жмоты! Куркули! Чтоб вам эти квартиры поперек горла встали!
Ольга и Андрей встали одновременно. Спокойно, без суеты.
— Спасибо за обед, мама, — сказала Ольга. — Винегрет был вкусный. А про квартиру забудь. И Вите передай: если он еще раз появится у моих арендаторов с требованием денег или попытается вскрыть замки, как в прошлый раз, я подам заявление в полицию. И в этот раз забирать не буду.
Следующие две недели прошли в тревожном затишье. Ольга знала, что это не конец. Мать и брат были людьми импульсивными, но упертыми, когда дело касалось халявы.
Ольга работала. Логистический центр гудел, как улей. Фуры приходили и уходили, накладные шуршали, водители матерились, грузчики курили за углом. В этом хаосе был порядок, который создала она. Она любила свою работу за честность: если ты ошибся в маршруте, груз не придет. Никаких «я не в ресурсе», никаких «ретроградных Меркуриев».
Звонок раздался во вторник вечером, когда она проверяла отчеты. Номер был незнакомый.
— Ольга Николаевна? — голос мужской, вкрадчивый.
— Слушаю.
— Это из управляющей компании дома на Ленина. Тут такое дело… У вас в квартире авария. Потоп. Мы стояк перекрыли, но нужно срочно обеспечить доступ.
Сердце пропустило удар. Квартира на Ленина была свежеотремонтированная, там жила тихая пара программистов.
— Я сейчас буду. Арендаторы не отвечают?
— Нет, никого нет дома. Приезжайте срочно.
Ольга сорвалась с места. Андрей был в рейсе, пришлось вызывать такси. Всю дорогу она нервно теребила телефон. Программисты были идеальными жильцами, они не могли устроить потоп.
Когда она влетела в подъезд и поднялась на третий этаж, у двери ее квартиры было тихо. Никакой воды на площадке. Никаких слесарей.
У двери стоял Витя. И рядом с ним — какой-то мужик в кожаной куртке, с лицом, не обезображенным интеллектом. Витя ковырялся в замке чем-то тонким.
— Ты что творишь?! — Ольга задохнулась от бешенства.
Витя отпрыгнул. Мужик в куртке лениво сплюнул на пол.
— О, сеструха приехала. А мы тут, это… ключи потеряли, — нагло ухмыльнулся Витя, хотя руки у него тряслись.
— Я сейчас полицию вызову, — Ольга достала телефон.
— Не надо ментов, — мужик в куртке сделал шаг к ней. — Слышь, хозяйка. Твой брательник нам должен. Конкретно должен. Он сказал, хата его, сейчас оформим передачу прав в счет долга, и разбежимся. А тут какие-то замки хитрые.
Ольга посмотрела на брата. Тот вжался в стену, бледный как полотно.
— Ты… ты продал мою квартиру? — прошептала она.
— Я не продал! Я под залог! Я бы отдал! — заверещал Витя. — Оль, у них проценты капают, счетчик тикает! Ну помоги! Тебе жалко, что ли? Подпиши бумагу, они отстанут, а я заработаю и выкуплю!
— Ты идиот? — спросила она тихо. — Это моя квартира. Моя собственность. Документы на меня. Как ты мог ее заложить?
— А он расписку написал, — усмехнулся коллектор. — Мол, обязуюсь обеспечить передачу. А мать его поручителем пошла. Сказала, дочка все подпишет, дочка послушная.
Мир Ольги качнулся. Мать. Мать знала. Мать участвовала в этом. Они не просто хотели денег, они спланировали схему, в которой ее ставили перед фактом: либо отдаешь квартиру, либо брата (и мать заодно) ставят на счетчик бандиты.
Ольга убрала телефон в карман. Страх ушел. Осталась ледяная, кристальная ясность.
— Значит так, — сказала она, глядя прямо в глаза коллектору. — Эта квартира принадлежит мне. Документы в реестре. Любая сделка без моего участия — недействительна. Брат мой здесь не прописан и прав не имеет. Если вы сейчас не уйдете, я вызываю наряд. У меня в подъезде камеры, ваше лицо уже записано.
— А брата не жалко? — прищурился мужик. — Мы ведь взыскивать будем. Жестко.
— Взыскивайте, — твердо сказала Ольга. — У него почки есть, печень есть. Квартиры нет.
Витя взвыл:
— Оля! Ты что, зверь?! Они меня убьют!
— Не убьют. Сейчас девяностые кончились. Максимум — побьют и заставят отрабатывать. Может, хоть работать научишься.
Коллектор хмыкнул, оценивающе глядя на нее.
— Железная леди, — сказал он без насмешки, скорее с уважением. — Витёк, ты попал. Родня тебя слила. Пошли, будем думать, чем отдавать будешь. Телефон гони для начала.
Он схватил Витю за шкирку, как нашкодившего щенка, и потащил к лестнице. Витя упирался, орал, звал маму, проклинал сестру, обещал, что она сдохнет в одиночестве.
Ольга стояла и смотрела, пока они не скрылись на пролет ниже. Потом достала ключи, открыла дверь. В квартире было тихо и чисто. На столе у арендаторов стоял ноутбук и недопитая кружка чая — видимо, вышли в магазин.
Она зашла, заперла дверь на все обороты. Сползла по стене на пол и закрыла лицо руками. Слез не было. Было ощущение, что ей только что ампутировали гангренозную конечность. Больно, но это спасет жизнь.
Телефон разрывался три дня. Звонила мать, звонили какие-то тетки из Саратова (дальняя родня), звонил даже крестный, который не объявлялся десять лет. Текст был один: «Как ты могла? Родного брата — бандитам! Отдай квартиру, спаси семью!».
Ольга не брала трубку. Она купила новую сим-карту, а старую вставила в кнопочный телефон и выключила звук, просматривая сообщения раз в день, чтобы убедиться, что никто не умер.
Через неделю к ней на работу пришла Галина Петровна.
Охрана на проходной не хотела пускать, но мать устроила такой скандал, что Ольге пришлось выйти. Они встретились на улице, у курилки, под серым навесом.
Мать постарела лет на десять. Осунулась, косметика потекла.
— Ты довольна? — спросила она хрипло. — Витю избили. Он в травме. Сломано ребро и нос.
— Живой? — спросила Ольга, закуривая. Она не курила уже пять лет, но сейчас стрельнула сигарету у водителя.
— Живой… Долг остался. Они требуют деньги. Оля, я продаю свою квартиру. Переезжаю к тебе. В ту, на Ленина. Или в ту, что ты сдаешь. Мне все равно. Но жить мне негде будет.
Это был последний козырь. Шах и мат. Мать-бомж при живой богатой дочери. Общественное мнение распнет Ольгу.
Ольга затянулась, выпустила дым в сырой воздух.
— Нет, — сказала она.
Галина Петровна поперхнулась воздухом.
— Что «нет»?
— Ты не переедешь ко мне. И свою квартиру продавать не будешь. Потому что я знаю, что квартира на тебя не оформлена уже полгода. Ты подарила ее Вите, чтобы он мог взять под нее кредит в банке, когда «арбитраж» только начинался. И этот кредит он уже просрочил. Банк заберет квартиру через суд в любом случае.
Глаза матери расширились от ужаса.
— Откуда…
— У меня связи в Росреестре, мама. Я проверила все объекты семьи, когда Витя начал свою песню про крипту. Вы с ним проиграли всё. Сами. Без меня.
— И ты… ты позволишь матери остаться на улице?
— Нет. Я сниму тебе комнату. В общежитии. Или в коммуналке. Буду оплачивать аренду и привозить продукты. Лекарства куплю. Но в свои квартиры я тебя не пущу. И денег на погашение долгов Вити не дам.
— Ты чудовище! — прошептала Галина Петровна. — Будь прокляты твои деньги!
— Это не деньги, мама. Это границы, — Ольга бросила окурок в урну. — Витя взрослый. Ты взрослая. Вы сделали выбор — сыграть в рулетку. Вы проиграли. А я в казино не играю. Я работаю.
Она развернулась и пошла к проходной.
— Я в суд подам! На алименты! — крикнула мать ей в спину. — Ты обязана содержать нетрудоспособных родителей!
Ольга остановилась.
— Подавай. Суд присудит 25% от белой зарплаты минус мои иждивенцы и расходы. Получишь тысяч пять. Хватит на оплату той комнаты, что я сниму.
Она вернулась в свой кабинет. Там было тепло, пахло бумагой и кофе. За окном серые фуры разворачивались на плацу, совершая сложные маневры, чтобы встать под загрузку. Это был сложный процесс, где любое неверное движение могло привести к аварии. Но здесь действовали правила. Законы физики и логики.
Вечером приехал Андрей. Он привез пакет с мандаринами и новый замок для входной двери.
— Звонили? — спросил он, снимая куртку.
— Приходили.
Он подошел, обнял ее со спины. Его руки, пахнущие машинным маслом и табаком, были тяжелыми и надежными.
— Держишься?
— Держусь.
— Витьку, говорят, дружки его же и кинули. Он сам эти деньги просадил, никаких коллекторов там не было, это актеры были. Хотел тебя на испуг взять. А когда не вышло, реальные долги всплыли.
Ольга грустно усмехнулась.
— Я так и думала. Слишком уж картинный был бандит.
Она прижалась спиной к мужу.
— Андрюш.
— А?
— А мы ведь правда куркули? Три квартиры…
— Мы не куркули, Оль. Мы просто знаем цену вещам. И людям.
Она посмотрела на стол, где лежала папка с документами на новую сделку. Она собиралась покупать помещение под небольшой склад. Свое дело.
— Мать сказала, что это нечестно, — тихо произнесла Ольга. — Что у меня три, а у него ноль.
— Нечестно, — согласился Андрей, целуя ее в макушку. — Нечестно, что у него было столько же шансов, сколько у тебя, две руки, одна голова, любящая мать и старт без ипотеки, а он всё спустил в унитаз. А ты пахала. Справедливость — это не когда всем поровну, Оль. Справедливость — это когда каждому по заслугам.
Ольга закрыла глаза. Душа, сжатая в комок последние недели, начала медленно расправляться. Больно, с хрустом, но расправляться. Она потеряла семью, в которой выросла, но сохранила семью, которую создала. И сохранила себя.
— Завтра поедем ламинат выбирать на Ленина, — сказала она, открывая глаза. — Кварцвинил все-таки возьмем. Дорого, но на века.
— Возьмем, — кивнул Андрей. — На века — это по-нашему.
За окном дождь смывал грязь с осеннего города, а в квартире горел свет, и было тихо. Не тишиной одиночества, а спокойной тишиной крепости, в которую никто не войдет без приглашения.
