— Александра, не капризничай. Главный спонсор не переносит этот синий оттенок. За два дня перешить тридцать пять комплектов — это не проблема, у тебя же машинка.
Саша смотрела на салфетки, разложенные по всей комнате. Тридцать пять комплектов, каждая вышивка — вручную, каждая петелька выведена по ночам, пока Иван в гараже ковырялся в своих машинах.
— Маргарита Павловна, я закончила вчера. Вы сами утверждали цвет, я показывала образцы.
— Показывала при другом свете, я не могла оценить. Ты же понимаешь, какой это вечер — двадцать лет галерее, весь город. Переделаешь ведь? Ты же мастерица.
Саша посмотрела на Ивана у двери. Он натягивал куртку, не глядя на неё.
— Ваня, скажи матери, что это физически невозможно.
Он даже не обернулся.
— Саш, ну ты же справляешься всегда. Мне в гараж нужно, там ремонт машины…
Дверь хлопнула. Маргарита Павловна в трубке уже тараторила про ткань, которую привезёт вечером, про нитки, про то, что Саша обязательно успеет.
Саша опустилась на пол между вышитых салфеток. Пять лет она слышит «ты же справишься», «ты же мастерица». Ни разу — спасибо. Ни разу — отдохни.
Вечером, когда свекровь привезла ткань, Саша взяла список гостей со стола. Сто двадцать человек — весь город, крупные предприниматели, чиновники, директора.
Её фамилии не было. Совсем.
— Маргарита Павловна, а я буду на юбилее?
Свекровь не подняла головы от телефона.
— Понимаешь, там деловой формат, очень камерный. Только нужные контакты. Зато твоя работа украсит вечер, это же главное.
Ком в горле, но Саша проглотила.
— А Татьяну можно? Она после операции, ей было бы приятно.
— Боже упаси. После операции она выглядит так… Унылый вид портит атмосферу успеха. Без неё, Александра.
Саша кивнула. Конечно. Без Татьяны. Без Саши. Без всех, кто не вписывается в картинку идеального вечера Маргариты Павловны.
Иван вернулся поздно, пахнущий маслом и табаком. Саша сидела у машинки, распарывала первый комплект — синие нитки сыпались на пол.
— Вань, твоя мать требует невозможного. Поговори с ней.
— Саш, ну она мать, ей важно. Потерпи, потом наладится.
Потом. Всегда потом. Саша смотрела на его спину — она всегда оказывалась повёрнутой, когда нужна поддержка.
В четыре утра Саша сидела среди ткани и ниток. Пальцы дрожали, виски стучали. Она открыла приложение авиакомпании. Первый рейс в Сочи, восемь утра. Нажала «купить», не думая.
Записку писала на обороте списка гостей.
«Иван, у меня форс-мажор. Прием организуй сам. Все материалы в корзине.»
Сложила вещи — два платья, купальник, документы. Посмотрела на спящего Ивана, на его мирное лицо. Развернулась и вышла.
В такси не плакала. Смотрела на пустой город, на рассвет. Телефон завибрировал — Маргарита Павловна: «К десяти жду первые пять комплектов». Саша выключила звук.
В самолёте, когда земля осталась внизу, она впервые за пять лет вдохнула полной грудью.
Маргарита Павловна приехала к ним в половине одиннадцатого. Иван стоял с запиской в руках, не в силах вымолвить слово.
— Где Александра? Почему не отвечает? Где комплекты?
Иван протянул записку. Маргарита Павловна прочитала, побелела, потом покраснела.
— Она что, издевается? У меня через два дня самое важное событие, и она… в Сочи?
— Мам, не знаю, что делать.
— Что делать? Иван, у меня сто двадцать гостей, главный спонсор, пресса! Ты должен был контролировать жену!
Иван посмотрел на пол — распоротые салфетки, россыпи ниток, швейная машинка. Впервые за долгое время что-то кольнуло в груди.
— Может, закажем в агентстве?
Маргарита Павловна схватилась за телефон.
День приёма. Маргарита Павловна металась по галерее, раскладывая купленный декор — типовой, фабричный, дешёвый. Белые мятые скатерти, салфетки со штампом. Никакой эксклюзивности. Корпоратив средней руки, не юбилей престижной галереи.
Иван раскладывал приборы трясущимися руками. Звонил Саше — она не брала.
Гости начали собираться к семи. Первым пришёл главный спонсор, Владимир Константинович, с женой. Та окинула столы взглядом и поджала губы.
— Маргарита Павловна, вы обещали эксклюзивное оформление. Это обычный заказ из агентства, я такое вижу на каждом банкете.
Маргарита Павловна попыталась объяснить про форс-мажор, но Владимир Константинович уже смотрел холодно.
— Мы вложились в ваш проект, рассчитывая на определённый уровень. Если вы не можете обеспечить даже оформление собственного юбилея…
Он развернулся к выходу. Жена последовала молча. Несколько гостей переглянулись и тоже начали смещаться к дверям.
Иван стоял у стены и смотрел, как рушится то, что мать строила двадцать лет. И понимал — это из-за него. Из-за его «ты справишься», из-за гаража, когда Саша просила помощи.
В разгар приёма дверь распахнулась. Вошла Татьяна — бледная после операции, но с прямой спиной. Прошла через зал, не глядя ни на кого. Остановилась перед Маргаритой Павловной.
Все разговоры смолкли.
— Маргарита Павловна, я та самая Татьяна, которую вы не пустили на юбилей. Унылый вид портит атмосферу успеха, помните?
Голос ровный, но в зале стало слышно дыхание.
— Моя сестра пять лет шила для вашей галереи бесплатно. Оформляла выставки, вышивала пригласительные, делала подарки вашим партнёрам. Потому что «семья должна помогать». А на ваш юбилей её даже не включили в список гостей.
Маргарита Павловна потянулась было что-то сказать, но Татьяна продолжила громче.
— Вы велели ей за два дня перешить тридцать пять комплектов, которые она вышивала месяц. И когда она не смогла, вы назвали её безответственной. При том, что сами не заплатили ей ни копейки за пять лет работы.
Несколько человек опустили глаза. Кто-то достал телефон, делая вид, что проверяет сообщения. Иван стоял, будто его ударили.
— А ваш сын, Иван, каждый раз, когда она просила поддержки, уходил в гараж чинить машины. Потому что ей же проще справиться самой, правда?
Татьяна обвела взглядом зал.
— Вот и любуйтесь теперь вашим «эксклюзивным оформлением». Которое купили за три часа в агентстве, когда бесплатная рабочая сила сбежала от вас.
Она развернулась и вышла. Дверь закрылась тихо, но звук разнёсся по залу громче крика.
Через десять минут половина гостей разошлась. К концу вечера в галерее осталось человек двадцать — из вежливости.
Иван остался один среди грязных тарелок и смятых салфеток. Маргарита Павловна уехала молча. Он ходил между столами, складывал стулья, смахивал крошки. Достал телефон.
— Саша, прости. Я всё понял. Прости.
Молчание, потом её голос — спокойный, далёкий.
— Вань, ты понял это за один вечер. А я жила так пять лет.
— Знаю. Мать поняла тоже, там был кошмар. Татьяна устроила разборку при всех, спонсор ушёл… Мы облажались. Я облажался.
— Мне не нужны извинения на эмоциях, Иван. Сколько раз ты уже обещал, что всё изменится?
— Что мне сделать? Скажи, я сделаю.
— Поживи месяц один. Готовь сам, стирай сам, убирай сам. Без матери, без меня. Справляйся сам, раз это так просто. Потом поговорим.
— Саша…
— Не «Саша». Или ты делаешь это, или мы не разговариваем. Когда поймёшь, каково мне было, тогда позвонишь.
Она положила трубку. Иван смотрел на телефон, потом на грязные тарелки, на пол, усыпанный крошками. На кухню галереи, где высилась гора посуды. Он один. Впервые за тридцать восемь лет — совсем один, без мамы и без жены.
Закатал рукава. Взял первую тарелку.
Саша сидела у моря, босиком на тёплом песке. Телефон рядом, экран погас. Она не знала, вернётся ли домой. Не знала, справится ли Иван. Не знала, захочет ли дать ему шанс.
Но впервые за пять лет выбор был за ней. Не за свекровью, не за мужем. За ней.
Официант принёс красное сухое. Саша сделала глоток, прикрыла глаза. Солнце садилось, окрашивая воду в оранжевый, и она просто смотрела, не думая ни о салфетках, ни о вышивке, ни о том, довольна ли кто-то.
Телефон завибрировал — Татьяна: «Ты бы видела их лица. Горжусь тобой».
Саша улыбнулась. Впервые за долгое время — по-настоящему.
Через неделю Иван прислал фото. Кухня — чистая, но на плите пригоревшая кастрюля. Ванная — вытертая, но разводы на зеркале. Он стоял посреди квартиры с красными руками и мешками под глазами.
Подпись: «Неделя. Я не справляюсь. Не знаю, как ты это делала каждый день».
Саша смотрела на фото долго. Потом написала: «Ещё три недели. Потом поговорим».
Он не ответил. Просто прочитал.
Маргарита Павловна позвонила через две недели. Голос был другой — тихий, без напора.
— Александра, можно поговорить?
Саша не ответила сразу. Слушала шум прибоя, щурилась на солнце.
— Я поняла. После того вечера… Владимир Константинович отказался от сделки. Несколько партнёров тоже. Говорят, если я так обращаюсь с семьёй, то в бизнесе мне тоже нельзя доверять.
Пауза.
— Я пять лет использовала твой труд и не сказала спасибо ни разу. Не заплатила. Даже не пригласила на юбилей, как будто ты… прислуга какая-то. Прости.
Саша слушала, но не чувствовала ни злости, ни удовлетворения. Просто пустоту — там, где раньше жила обида.
— Маргарита Павловна, я подумаю. Но если вернусь, всё будет по-другому. Я не буду больше бесплатной мастерицей. И в гостях у вас не буду изгоем.
— Понимаю. Подумай, пожалуйста.
Саша положила трубку и посмотрела на море. Возвращаться или нет — она решит сама. Но если вернётся, то это будет уже другая женщина. Та, которая не молчит. Та, которая знает себе цену.
Через месяц Иван прислал видео. Он стоял на кухне, уставший, в мятой футболке. На столе — ужин, приготовленный самостоятельно. Простой, но съедобный.
— Саш, я справился. Месяц один. Готовил, стирал, убирал. Понял, как тебе было тяжело. Теперь я знаю, что значит быть невидимым. Что значит делать всё и не получать даже спасибо.
Он помолчал, потёр лицо руками.
— Не знаю, простишь ли. Не знаю, вернёшься ли. Но если вернёшься — обещаю, будет по-другому. Не на словах. На деле.
Саша пересмотрела видео три раза. Потом собрала вещи.
Когда она вошла в квартиру, Иван стоял у плиты. Готовил ужин — сам, без напоминаний. Обернулся, увидел её и замер.
— Ты вернулась.
— Вернулась. Но не к прежней жизни, Иван. Если начнётся снова — я уеду навсегда.
Он кивнул.
— Понял. Обещаю.
Саша прошла в комнату. Швейная машинка стояла на месте, но на столе лежала записка от Маргариты Павловны: «Александра, у меня есть заказ от клиента. Оплата достойная, сроки нормальные. Если согласишься — буду благодарна. Не как невестке, а как мастеру».
Саша взяла записку, посмотрела на цифру. Достойная и правда. Она улыбнулась и положила записку обратно. Подумает. Но теперь это будут её условия, её цена, её выбор.
За окном садилось солнце — такое же оранжевое, как в Сочи. Саша подошла к окну, прислонилась лбом к стеклу. Иван осторожно подошёл сзади, не касаясь.
— Я рад, что ты дома.
— Я тоже. Но теперь это дом, где меня уважают. Или это не дом вообще.
Он кивнул молча. Они стояли рядом, не касаясь друг друга, но впервые за долгое время — честно.
Саша не знала, получится ли у них дальше. Не знала, сможет ли Иван сдержать обещание. Но знала точно — больше не будет терпеть, молчать и справляться одна. Больше не будет жить чужой жизнью.
Она научилась улетать. И если понадобится — улетит снова.
