Пакет с продуктами впился в пальцы так, что они побелели, а второй, с картошкой и молоком, норовил выскользнуть.
Татьяна остановилась перевести дух у покосившегося забора. Спина ныла, ноги гудели — весь день на ногах, да еще и начальник, старый ворчун, довел до белого каления своим «Татьяна, вы опять цифры перепутали!».
Хотелось просто лечь и лежать. Желательно — в тишине. А впереди еще ужин готовить, стирка…
Она достала телефон. Пусто. Ни звонка, ни сообщения от Виталика. А ведь обещал встретить, знал же, что она с продуктами потащится.
— Эх, Виталька, Виталька… — вздохнула она вслух, перехватила поудобнее ручки пакетов и поплелась дальше, к двухэтажному кирпичному дому, который за два года так и не стал ей родным.
***
Два года… Подумать только! Два года она живет у Галины Степановны, мамы Виталика, на птичьих правах.
Кольца на пальце нет, штампа в паспорте нет, зато обязанностей — вагон и маленькая тележка. А Виталику что? Ему удобно. Мама рядом, «жена» рядом, кормят, поят, обстирывают. Чего еще желать?
Татьяна толкнула тяжелую калитку. В окнах горел свет. Наверное, Галина Степановна опять какой-нибудь сериал смотрит, а Виталик в «танчики» режется. Идиллия.
А ведь как всё начиналось… Виталик потерял работу, депрессия у него была, видите ли. «Танюш, давай к маме переедем, пока я на ноги не встану? А твою двушку сдадим, деньги-то нужны».
И она, дурочка влюбленная, согласилась. Сдала свою уютную квартирку, где каждый уголок с любовью обставляла, и перевезла вещи в «родовое гнездо». Думала — временно. Ага, как же. Нет ничего более постоянного, чем временное.
Виталик быстро привык к хорошему. Работу искать перестал — то зарплата маленькая, то начальник дурак, то ездить далеко.
Зато бока на маминых пирожках отъел знатные. И пивко по вечерам стало традицией. А Галина Степановна только поддакивала: «Сыночка, тебе отдыхать надо, ты у нас такой ранимый!».
Татьяна вошла в прихожую, с трудом стянула сапоги. Из кухни донесся голос свекрови:
— Таня, ты? Что так долго? Мы уже проголодались!
Таня только зубы сжала. «Проголодались они… А сами хоть бы хлеба купили».
Она прошла на кухню, стараясь не шаркать. Галина Степановна сидела за столом, подпиливая ногти.
— Ой, Тань, ну ты и выглядишь… Мешки под глазами, волосы какие-то тусклые. Мужчине, знаешь ли, красивая женщина нужна, ухоженная. А ты как тетка базарная.
Таня молча начала разбирать пакеты.
— Галина Степановна, я вообще-то на двух работах пашу, чтобы мы ели нормально. Когда мне по салонам ходить?
— Ой, не начинай, — отмахнулась свекровь. — Было бы желание. Вон, Ленка из соседнего дома, троих детей тянет и выглядит как куколка. А ты… Кстати, суп вчерашний пересолен был. Виталик ел, морщился, бедный.
Татьяна сглотнула. Сегодня утром позвонила квартирантка, Люда. Съезжает. Срочно, за два дня. А это значит — минус двадцать тысяч из бюджета. И как теперь дыру эту закрывать?
Виталику сказать — так он только плечами пожмет. А свекровь еще и обрадуется, повод попилить найдется.
На следующий день Татьяна летела домой как на крыльях — нашла новых жильцов! Буквально чудом, знакомая знакомой искала квартиру. Усталость как рукой сняло. Заскочила в магазин, купила тортик — отметить удачу.
В прихожей ее встретил гул голосов. Громкий смех, звон бокалов. Таня замерла. Гости? В среду вечером?
Не успела она поставить сумки, как вылетела Галина Степановна. В нарядном платье, с прической, глаза горят.
— Явилась наконец-то! Копуша! У нас гости уже час сидят, а хозяйки нет! Стыдоба!
Таня опешила:
— Какие гости, Галина Степановна?
— Жанночка приехала! Одноклассница Виталика, из Москвы! Первая любовь его, между прочим! — свекровь аж причмокнула от удовольствия. — Так что давай, не позорь нас. Переоденься хоть, а то в этом свитере ты как чучело. И к столу, ухаживать надо!
Татьяна заглянула в гостиную. За столом, уставленным деликатесами (откуда только взялись?), сидела блондинка. Яркая, с декольте до пупка, губы красные, смех такой… заливистый.
А рядом Виталик. Весь такой петухом ходит, рубашку парадную надел, живот втянул, глаза масляные. Смотрит на эту Жанну так, будто она торт с кремом.
На столе — дорогая колбаса, сыр с плесенью, икра. Галина Степановна их, значит, припрятала, для «любимой невестки» пожалела. Даже обидно стало до слез.
Виталик что-то шептал Жанне на ухо, та хохотала, запрокидывая голову. Потом заиграла музыка — медленная, тягучая. Виталик вскочил:
— Жанночка, позвольте пригласить!
Они закружились по комнате. Виталик прижимал блондинку к себе крепче, чем нужно для танца. Они почти терлись носами. Таня стояла в дверях, чувствуя себя лишней мебелью.
Наконец музыка стихла. Таня кашлянула.
— Добрый вечер.
Виталик обернулся, недовольно скривился.
— А, это ты… Жанна, познакомься, это Таня. Моя… э-э-э… гражданская жена. Ну, ты понимаешь, так, живем вместе.
«Гражданская жена». Как пощечина. Жанна окинула Таню оценивающим взглядом — сверху вниз, задержалась на стоптанных туфлях, усмехнулась.
— Очень приятно. А Виталик про вас почти не рассказывал. Все больше о бизнесе своем…
О каком бизнесе? О «танчиках»?
Таня попыталась улыбнуться:
— А вы, Жанна, надолго к нам?
Виталик тут же перебил, грубо, резко:
— Тань, не лезь с расспросами! Видишь, человек отдыхает. Иди лучше на кухню, мясо подогрей, остыло все. И салату подрежь. Чего встала-то?
Галина Степановна поддакнула:
— Да-да, Танечка, обслужи гостей. Жанночка, тебе еще винца подлить?
На кухне Таня дрожащими руками сунула тарелку с мясом в микроволновку. Слезы душили. «Обслужи гостей». «Гражданская жена». «Не лезь».
Она смотрела в темное окно, где отражалась уставшая, серая женщина. Неужели это она? Та веселая, гордая Танька, которая когда-то горы могла свернуть?
Она достала горячую тарелку. Пошла в коридор, но у двери гостиной замерла. Голоса стали тише, интимнее.
— Виталь, ну ты даешь, — жеманилась Жанна. — У тебя же жена есть. Неудобно как-то. Я, может, зря приехала?
— Да какая она жена! — голос Виталика звучал пренебрежительно, с ленцой. — Так, приживалка. Живем из жалости. Ей идти некуда было, вот мама и разрешила пустить. Она удобная, конечно: готовит, убирает, денег не просит. Но любви там никакой нет, Жан. Поигрались и хватит. Я сам не знаю, как от нее избавиться, все духу не хватает выгнать. А тут ты… Ты — королева, Жан! А она — так, обслуга.
У Тани потемнело в глазах. Руки разжались сами собой. Тарелка с горячим мясом и жирной подливой полетела вниз. Прямо на ноги. Жгучая боль обожгла щиколотки, но Таня даже не вскрикнула. Физическая боль была ничем по сравнению с тем, как ей сейчас вывернули душу наизнанку.
«Из жалости». «Поигрались». «Обслуга».
Она стояла, глядя на растекающееся по полу жирное пятно. И вдруг в голове прояснилось. Будто щелкнул выключатель. Все. Хватит.
Она развернулась и побежала в спальню. Схватила сумку. Вещи кидала как попало: джинсы, белье, паспорт, зарядку. Слезы текли ручьем, но руки действовали четко. Слава богу, Люда ключи утром завезла! Квартира пустая!
В коридоре она столкнулась с выбежавшим на шум Виталиком.
— Ты чё грохочешь? Руки-крюки! Все мясо испортила! — заорал он, увидев пятно на полу.
Таня посмотрела на него. Внимательно так, словно впервые видела. На его обрюзгшее лицо, на пятно от вина на рубашке.
— Пошел ты, — тихо сказала она.
— Чего?! — вылупился он.
— Пошел ты к черту, Виталик. И мамочку свою прихвати.
Она толкнула его плечом, так, что он отшатнулся, и выскочила за дверь.
Такси приехало через пять минут. Всю дорогу она смотрела в окно, кусая губы, чтобы не зарыдать в голос. Водитель косился, но молчал.
***
Дома пахло пылью и чужими духами. Но это был ЕЁ дом. Таня упала на старенький диван, в который когда-то сама выбирала обивку, и разрыдалась.
Выла в подушку, вспоминая каждый упрек, каждый косой взгляд, каждую копейку, потраченную на этих… паразитов. Два часа истерики. А потом наступила тишина.
Первую неделю было странно. Тихо. Никто не орет, что суп пересолен. Никто не требует чистые носки. Никто не бубнит над ухом. Таня приходила с работы, падала на диван и… спала. Просто спала. Отсыпалась за два года каторги.
***
Потом позвонила Светка, подруга школьная.
— Танька, ты живая там? Сто лет не виделись! Давай в кафе?
Таня сначала хотела отказаться — денег нет, настроения нет. А потом подумала: «А почему нет?».
В кафе она слушала Светкину болтовню про мужа, про детей, про отпуск в Турции, и вдруг поймала себя на мысли: «Господи, как же я жила? Как в тюрьме!».
Когда принесли счет, Таня привычно напряглась, пересчитывая в уме бюджет. И вдруг поняла: ипотеки нет, кредитов Виталика нет, продукты на троих (где двое жрут как слоны) покупать не надо. У нее, оказывается, есть деньги! Свои, собственные!
На следующий день она пошла в парикмахерскую.
— Режьте! — сказала мастеру, глядя на свой унылый хвостик. — Каре хочу. И покрасить! В шоколадный!
Из зеркала на нее смотрела другая женщина. Усталость под глазами еще была, но взгляд изменился. Появился блеск. Потом был маникюр — ярко-красный, назло Галине Степановне, которая считала такой цвет вульгарным. Потом — новое платье. Не практичное, «чтобы не маркое», а легкое, летящее, голубое.
Через два месяца Таню было не узнать. Она похудела, расцвела. Коллеги на работе шептались: «Влюбилась, что ли?».
А она просто влюбилась в себя. В свою свободу. О Виталике она почти не вспоминала. Так, как о страшном сне или о болезни, которая наконец-то прошла.
***
В один из вечеров позвонил Пашка, брат. Он был младше на пять лет, жил с родителями в другом городе.
— Танюх, привет! Слушай, дело есть. Я тут с другом бизнес мутить надумал, в город к вам перебираюсь. Можно у тебя перекантоваться первое время? Пока жилье не найду? С меня — продукты и помощь!
Таня обрадовалась. Пашку она любила, хоть и виделась с ним редко — все некогда было, да и Виталик не любил гостей.
— Конечно, приезжай! Я тебя жду!
В день приезда она расстаралась. Наготовила всего, что Пашка любил с детства: печеночный торт (фирменный!), салат с крабовыми палочками, мясо по-французски.
Дверь открылась, и на пороге возник… шкаф. Пашка вымахал, раздался в плечах, борода появилась.
— Танюха! — сгрёб он ее в охапку, чуть ребра не переломал. — Ну ты красотка! Вау!
За ужином Таня сразу расставила точки над «i»:
— Паш, ты мой брат, но давай договоримся. Я не служанка. Готовим по очереди, убираем тоже. Я наработалась на «хозяев» по горло.
Пашка аж котлетой поперхнулся:
— Тань, ты чего? Я что, безрукий? Да я тебе сам готовить буду, я ж шашлык мариную — пальчики оближешь! И денег дам, скажи только сколько.
***
И началась у них совсем другая жизнь. Пашка целыми днями мотался по делам, искал склады, договаривался с поставщиками. Вечером приезжал уставший, но довольный. Привозил пакеты с едой — нормальной, вкусной.
— Тань, я там пельменей домашних взял и фруктов. Тебе отдыхать надо, ты и так пашешь.
Иногда заказывал пиццу или роллы: «Сегодня у нас вечер лени!».
Дома стало спокойно, надежно. Таня поняла, как это — когда тебя уважают. Когда мужчина в доме — это не обуза, а плечо.
***
А у Виталика тем временем райская жизнь закончилась, не успев начаться.
Первую неделю он ходил гоголем. Жанна! Королева! Москвичка!
Но «королева» быстро показала характер.
— Виталик, принеси кофе в постель!
— Виталик, я хочу суши, закажи!
— Виталик, почему в ванной грязно?
Вставала Жанна в обед. Готовить? «Фи, я маникюр испорчу». Убирать? «Я не для того создана». Она целыми днями валялась на диване, смотрела сериалы или болтала по телефону с подружками.
Галина Степановна сначала терпела. Всё-таки «первая любовь», «столичная штучка». Но когда Жанна в третий раз отказалась мыть посуду и потребовала денег на новый маникюр (из её пенсии, между прочим!), терпение лопнуло.
— Виталик! — шипела мать на кухне, пока Жанна в гостиной красила ногти. — Это что такое? Она палец о палец не ударила! Грязища, есть нечего! Таня хоть готовила, стирала, продукты таскала! А эта только тянет!
Виталику самому уже было несладко. Ему пришлось — о ужас! — самому ходить в магазин. И даже пылесосить, потому что Жанна сказала, что у нее аллергия на пыль.
— Да, мам, — вздохнул он, почесывая пузо. — С Танькой проще было. Она хоть молчала и делала. А эта…
— Вот именно! — подхватила Галина Степановна. — Звони Тане! Скажи, пусть возвращается. Простим её, так и быть. Скажем, что погорячились. Она баба добрая, прибежит.
Виталик приосанился. И правда. Он же мужчина! Лакомый приз! Таня небось там локти кусает, плачет в подушку. Сейчас он приедет, весь такой красивый, и позволит ей вернуться.
***
Вечер был теплый. Таня с Пашкой сидели на кухне, пили чай с мятой. Пашка рассказывал про своего партнера по бизнесу, смешно копировал его акцент. Таня смеялась так, что слезы выступали.
Вдруг — звонок в дверь. Настойчивый такой, требовательный.
— Кого там принесло? — удивился Пашка. — Ты ждешь кого?
— Нет… — Таня пожала плечами.
Она пошла открывать. Щелкнула замком.
На пороге стоял Виталик. С букетом из трех вялых гвоздик. И с таким выражением лица, будто он ей орден вручать пришел.
— Ну, привет, беглянка! — начал он торжественно. — Я тут подумал…
И осёкся. Потому что перед ним стояла не замученная тётка в халате, а красивая молодая женщина в легком сарафане, с модной стрижкой и сияющими глазами.
— Ты? — холодно спросила Таня. Даже не поздоровалась.
Виталик растерялся.
— Ну… я. Тань, кончай дурить. Мама тебя простила. Я тоже зла не держу. Собирайся, поехали домой. Жанна уехала (наврал, конечно, выгнали они ее вчера со скандалом), так что путь свободен.
Таня смотрела на него и не верила своим ушам. Какой же он жалкий! И как она могла этого не видеть?
— Виталик, ты больной? Я дома. И никуда с тобой не поеду.
Тут из кухни вышел Пашка. Высокий, плечистый, в черной футболке, которая обтягивала бицепсы. Он подошел к Тане сзади, по-хозяйски обнял ее за талию и положил подбородок ей на плечо.
— Танюш, кто это? Очередной поклонник? Или доставщик пиццы адресом ошибся?
Виталик аж побагровел.
— Ты кто такой?! Танька, это что за мужик?! Ты что, шалаву из себя строишь? Я твой муж вообще-то!
Пашка лениво ухмыльнулся, глядя на Виталика сверху вниз.
— Муж? Не слышал. В паспорте у неё чисто. А я — её парень. И знаешь что, «муж»… Валил бы ты отсюда. Пока ветер без камней.
— Ах ты!.. — Виталик задохнулся от злости. Его картина мира рушилась. Танька — и с другим? С этим качком? — Да она никто без меня! Приживалка! Я ее из помойки вытащил!
Пашка даже бровью не повел. Просто сделал шаг вперед. Виталик, пискнув что-то нечленораздельное, отшатнулся, споткнулся о порог и кубарем покатился по лестнице.
— Психи! — донеслось снизу. — Ноги моей здесь не будет!
Пашка закрыл дверь, повернулся к Тане.
— Вот же придурок. Тань, ты у меня молодчина, что от таких родственничков свалила. Обещаю, теперь я лично буду фейс-контроль всех твоих ухажёров проводить. Чтоб всякие «Виталики» даже на километр не подходили.
Таня уткнулась носом в его плечо и улыбнулась. Впервые за долгое время она чувствовала себя в полной безопасности. И абсолютно счастливой.
