Нотариус положила передо мной документы так резко, что они зашуршали, словно встревоженная стая птиц.
— Вам нужно срочно подписать отказ от наследства, — голос её звучал деловито, но в глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие. — У вас три дня. После этого всё перейдёт к другим наследникам автоматически.
Я смотрела на эти бумаги и не понимала ни слова. Буквы расплывались, строчки прыгали. Единственное, что я разобрала чётко — это адрес квартиры. Той самой квартиры на Садовой, где я провела всё своё детство. Где бабушка пекла пироги с капустой по воскресеньям. Где мы с ней сидели у окна и считали проезжающие трамваи.
— Я не понимаю, — выдавила я. — Бабушка оставила квартиру мне. Она мне об этом говорила.
Нотариус вздохнула. Её пальцы, увешанные кольцами, постучали по столу.
— Формально завещание оформлено на вас. Но есть нюанс. Ваша свекровь, Раиса Петровна, подала иск о признании вас недостойным наследником. Она утверждает, что вы не ухаживали за бабушкой в последние годы её жизни, не навещали, бросили её.
Мир качнулся. Я вцепилась в край стола.
— Это неправда! Я… я каждую неделю к ней ездила! Я продукты возила, лекарства покупала!
— Чеки сохранили? Свидетели есть? — нотариус посмотрела на меня с усталым сожалением. — Без доказательств это ваше слово против её. А у неё, судя по делу, собрана целая папка показаний соседей, которые подтверждают, что вы редко появлялись.
Соседей. Тех самых соседок, с которыми Раиса Петровна пила чай на лавочке у подъезда. Тех, кто всегда смотрел на меня косо, когда я приходила к бабушке.
Я вышла из нотариальной конторы, как в тумане. Ноги несли меня автоматически по знакомым улицам, а в голове крутилась одна мысль: как она посмела? Как Раиса Петровна посмела?
Дома меня встретил Виктор. Мой муж сидел на диване с телефоном в руках, даже не поднял головы, когда я вошла.
— Витя, нам надо поговорить, — голос мой дрожал.
Он наконец оторвался от экрана.
— Мама звонила. Сказала, ты была у нотариуса.
Конечно. Конечно, она уже ему позвонила. Раиса Петровна всегда была на шаг впереди.
— Витя, твоя мать пытается отобрать у меня бабушкину квартиру! Она подала в суд, заявляет, что я плохо ухаживала за бабулей!
Виктор тяжело вздохнул и потер переносицу. Этот жест я знала наизусть — так он делал всегда, когда ему не хотелось разбираться в проблеме.
— Слушай, Лен, может, оно и к лучшему? Ну какая тебе разница, эта квартира или нет? У нас и так есть где жить.
Я застыла.
— Какая мне разница? Это память о моей бабушке! Это единственное, что у меня от неё осталось!
— Да ладно тебе, — он махнул рукой, как будто отгонял надоедливую муху. — Мама говорит, квартира нужна ей для расширения. Хочет сдавать, на старость откладывать. Она одна живёт, ей тяжело.
— Одна? У неё трёхкомнатная квартира в центре! — я почувствовала, как внутри разгорается ярость. — А ещё дача! И машина!
— Ну вот видишь, ты сама говоришь — у неё много чего есть. Значит, она умеет деньги делать, в отличие от нас. Может, нам стоит её послушать?
Эти слова ударили меня сильнее пощёчины. Виктор встал с дивана и направился на кухню, будто разговор был окончен. Будто он только что не предал меня. Будто он не только что не встал на сторону своей матери против собственной жены.
Следующие три дня я провела в лихорадочных поисках. Перерыла все бабушкины вещи, которые привезла к себе после её ухода. Искала чеки, записи, хоть что-то, что могло бы доказать мою правоту.
Нашла старый дневник бабушки. Листала его дрожащими руками, и слёзы катились по щекам.
«Леночка приходила сегодня. Принесла мой любимый торт «Прага». Мы с ней весь вечер проговорили. Какая же она у меня умница.»
«Леночка помогла мне разобрать антресоли. Устала бедная, но ни слова не сказала.»
«Боюсь, что Раиса Петровна снова придёт. Она всё вынюхивает, всё выспрашивает про завещание. Говорит, что Лене квартира не нужна, что молодым не положено такое богатство. Не нравится мне эта женщина.»
Последняя запись была сделана за месяц до бабушкиного ухода. Я прижала дневник к груди и разрыдалась.
Вечером того же дня раздался звонок в дверь. Я открыла — на пороге стояла Раиса Петровна. Одета она была с иголочки: дорогое пальто, каракулевая шапка, начищенные сапоги. Она выглядела так, словно пришла не в гости, а на приём к важному чиновнику.
— Здравствуй, Леночка, — протянула она сладким голосом и без приглашения прошла в квартиру.
Я молча закрыла дверь. Внутри всё кипело, но я держала себя в руках.
Раиса Петровна прошла в гостиную, оглядела её критичным взглядом, поморщилась при виде разбросанных по столу документов.
— Вот ты и дома сидишь, документики разглядываешь, — она присела на краешек дивана, не снимая пальто. — Я к тебе по-хорошему пришла. Давай договоримся.
— О чём договариваться?
— О квартире, конечно, — она улыбнулась, но улыбка эта не коснулась глаз. — Понимаешь, Леночка, эта квартира нужна мне гораздо больше, чем тебе. У меня планы большие. Хочу бизнес маленький открыть, сдавать её посуточно. Туристам, знаешь ли. Доход хороший будет.
— Бабушка завещала её мне.
— Ну и что? — Раиса Петровна пожала плечами. — Завещания оспариваются сплошь и рядом. Тем более, я правду говорю — ты действительно редко к ней ездила. Я сама видела. Соседи видели.
— Вы лжёте!
— Это ты лжёшь! — голос свекрови стал жёстким. — Думаешь, я не знаю, как ты от неё отлынивала? Думаешь, мне соседи не рассказывали, что ты приезжала раз в месяц, а то и реже?
— Я приезжала каждую неделю!
— Ой, перестань! — Раиса Петровна поднялась с дивана. — Не притворяйся святой! Ты её бросила, а теперь хочешь за её добро цепляться. Не получится, милая. Суд на моей стороне.
— Как вы можете?! — я тоже вскочила. — Вы даже не были с ней знакомы толком! Вы к ней вообще ходили только когда выяснили, что квартира чего-то стоит!
Раиса Петровна усмехнулась.
— Ну и что? Зато я ходила. Свидетели есть. А у тебя что есть? Слова? Слова в суде не помогут.
Она направилась к выходу, но у самой двери обернулась.
— Ещё одно, Леночка. Виктор на моей стороне. Он понимает, что мать важнее. Так что советую тебе не упираться. Подпишешь отказ — останемся одной семьёй. Не подпишешь — я добьюсь своего через суд, и ты останешься ни с чем. Даже без мужа.
Дверь за ней захлопнулась.
Я стояла посреди коридора, и у меня тряслись руки. Эта женщина только что открыто мне пригрозила. Она хотела забрать последнее, что связывало меня с бабушкой. И мой собственный муж был на её стороне.
Вечером Виктор вернулся поздно. Он был навеселе, от него пахло пивом. Плюхнулся на диван и уставился в телевизор.
— Мама приходила, — сказала я.
— Знаю. Она мне звонила.
— И что? Тебе всё равно?
Он наконец посмотрел на меня. В его глазах не было ни сочувствия, ни поддержки. Только усталость и раздражение.
— Лен, ну чего ты хочешь от меня? Чтобы я с мамой поругался из-за какой-то квартиры? Она меня вырастила одна, всю жизнь для меня положила. А ты что? Год всего как в семье.
— Два года! Мы два года женаты!
— Ну два, какая разница. Суть одна — мама важнее.
Эти слова повисли в воздухе. Виктор даже не понял, что именно он сказал. Он просто констатировал факт, который для него был абсолютной истиной.
Я ушла в спальню и заперла дверь. Села на кровать и достала телефон. Набрала номер своей подруги Марины. Она была юристом, и, может быть, могла что-то посоветовать.
— Марин, мне нужна помощь.
Я всё ей рассказала. Про завещание, про иск, про свекровь и мужа. Марина слушала молча, лишь изредка вставляя вопросы.
— Значит, так, — наконец сказала она. — Дневник бабушки — это хорошо. Это может сработать как косвенное доказательство. Но нужны свидетели. Те, кто видел, что ты действительно приезжала. Может, аптека рядом была, где ты лекарства покупала? Или магазин? Камеры наблюдения?
— Магазин! — я подскочила. — Да, там небольшой магазин у дома, я всегда там продукты брала!
— Отлично. Завтра же иди туда, попроси записи с камер. Если они сохранились, это будет железное доказательство.
Утром я примчалась в тот магазин. Хозяин, дедушка Семён, меня помнил.
— А, это ты, милая! Как дела-то? Бабушку твою жалко, царствие ей небесное.
Я объяснила ситуацию. Дедушка нахмурился.
— Вот стервы, — буркнул он. — Ладно, давай поищем. Камеры у меня старые, но вроде что-то сохраняется.
Мы провозились два часа. И нашли. Записи за последний год, где я еженедельно появлялась в кадре с сумками продуктов.
— Записывай на флешку, — велел дедушка Семён. — И ещё я тебе письменное показание дам. Я ведь и так знал, что ты постоянно к бабке ездила. Хорошая внучка была.
Я обняла его и расплакалась. Впервые за эти дни я почувствовала надежду.
С этими доказательствами я явилась к юристу. Марина посмотрела записи, прочитала показания.
— Это сильно. Очень сильно. Подаём встречный иск. Твоя свекровь огребёт по полной.
Суд назначили через две недели. Всё это время я жила как в аду. Виктор практически перестал со мной разговаривать. Раиса Петровна названивала ему каждый день, накручивала, жаловалась. Он приходил домой мрачный, злой, швырял вещи.
— Из-за тебя у меня с мамой отношения испортились, — бросил он однажды.
— Это она портит! — не выдержала я. — Она пытается украсть у меня наследство!
— Да какое там украсть! Квартира должна достаться семье! Нормальной семье, а не какой-то там внучке!
— Я и есть семья! Я была с бабушкой рядом!
— Хватит орать! — рявкнул он и хлопнул дверью, уходя.
В день суда я пришла с Мариной. Раиса Петровна уже сидела в зале, окружённая двумя соседками. Виктор был рядом с ней. Он даже не посмотрел в мою сторону.
Судья вошла, и началось заседание. Раиса Петровна вещала минут двадцать о том, какая я плохая внучка, как я бросила бабушку, как она сама, чужой человек, ухаживала за старушкой.
Потом слово дали мне. Марина передала судье дневник бабушки, видеозаписи, письменное показание дедушки Семёна.
Лицо судьи менялось по мере изучения материалов. Раиса Петровна побледнела.
— У вас есть что сказать в свою защиту? — строго спросила судья у свекрови.
Та молчала. Впервые за всё время она не нашлась, что ответить.
— Решение суда: иск Раисы Петровны о признании наследника недостойным отклонить. Квартира по завещанию переходит Елене Викторовне в полном объёме. Также с Раисы Петровны взыскиваются судебные издержки.
Я сидела и не могла поверить. Победа. Я победила.
Раиса Петровна вскочила с места.
— Это несправедливо! Я…
— Заседание окончено, — отрезала судья.
Выходя из зала суда, я столкнулась взглядом с Виктором. Он смотрел на меня с такой ненавистью, словно я украла у него последнее.
— Ты разрушила нашу семью, — прошипел он.
— Нет, Витя, — я покачала головой. — Твоя мать разрушила. А ты ей помог.
Вечером я собрала вещи. Все свои вещи. Виктор сидел на кухне и молчал. Когда я выходила из квартиры с чемоданом, он вдруг заговорил:
— Ты вернёшься?
Я обернулась. Посмотрела на него — на этого слабого, бесхребетного мужчину, который выбрал маму вместо жены.
— Нет.
Дверь за мной закрылась тихо. Я спустилась по лестнице и вышла на улицу. Дышалось легко, словно с плеч упал многотонный груз.
Квартира на Садовой встретила меня тишиной. Я вошла, включила свет. Здесь пахло бабушкой — пирогами, лавандой, теплом.
Я подошла к окну, тому самому, у которого мы сидели и считали трамваи. Села на подоконник и улыбнулась.
— Спасибо, бабуля, — прошептала я. — Спасибо, что научила меня не сдаваться.
Где-то внизу проехал трамвай. Я начала считать.
Жизнь начиналась заново.
