Свекровь вошла в мою квартиру без звонка. Ключи у неё были со дня свадьбы — Игорь настоял, мол, вдруг что-то случится, должен кто-то иметь доступ. Я тогда промолчала, хотя внутри всё сжалось в комок. Теперь этот комок разросся до размеров валуна.
Она появилась на пороге спальни ровно в семь утра. Я ещё не встала, лежала под одеялом и смотрела в потолок, когда услышала знакомое цоканье каблуков по паркету. Сердце ёкнуло. Игорь уехал в командировку вчера вечером. Значит, Нина Павловна знала. Конечно, знала. Он ей всегда всё рассказывал.
— Танечка, подъём. Нам с тобой поговорить надо.
Голос был бодрым, почти весёлым. Такой голос у неё бывал перед особенно неприятными разговорами. Я медленно села на кровати, натянула халат. В зеркале мельком увидела своё бледное лицо с синяками под глазами. Спала плохо последние недели.
Свекровь уже сидела на кухне, и передо мной стояла чашка с кофе. Её кофе. Она всегда приносила свой, потому что мой, по её словам, был «какой-то водянистый». Я села напротив, обхватив руками тёплую чашку.
— Игорь сказал, что вы развод подавать собрались.
Прямо в лоб. Без прелюдий. Я кивнула, глядя в тёмную поверхность кофе.
— Мы об этом говорили.
— Говорили… — она усмехнулась. — А о том, что будет с квартирой, говорили? Или думала, что просто так выгонишь моего сына на улицу?
Вот оно. Я знала, что дело в этом. Квартира была оформлена на меня. Моя бабушка оставила мне её в наследство за полгода до свадьбы. Я тогда ещё не понимала, какой это подарок судьбы. Игорь при знакомстве казался мне принцем. Внимательный, заботливый, с хорошей работой. Его мать тоже была мила — пекла пироги, интересовалась моими делами. Всё изменилось после свадьбы. Точнее, после того, как мы переехали в мою квартиру.
— Нина Павловна, мы всё обсудим с юристом. Поделим имущество по закону.
— По закону? — она наклонилась ко мне через стол, и я увидела холодный блеск в её глазах. — Деточка, ты, похоже, не понимаешь, с кем связалась. Эта квартира — наш семейный дом. Игорь здесь прописан. Он здесь живёт. И никуда он отсюда не денется. А ты… ты можешь поискать себе что-нибудь в съёмных.
Я молчала. Слова застревали где-то в горле, не желая превращаться в звуки. Свекровь встала, прошлась по кухне, провела рукой по новой столешнице, которую мы с Игорем поставили в прошлом году.
— Ремонт хороший сделали. Дорогой. Думаешь, Игорь не вкладывался? Вкладывался. Значит, имеет право на долю. А ещё он болел два месяца в прошлом году, сидел без зарплаты. Ты его содержала? Содержала. Значит, у него есть основания претендовать на компенсацию морального вреда. За то, что ты его выгоняешь.
Каждое слово било, как камень. Она говорила спокойно, методично, словно зачитывала список покупок. Я поняла — она готовилась. Консультировалась, продумывала стратегию. Пока я металась между работой и домом, пытаясь понять, когда именно моя жизнь превратилась в кошмар, она строила планы.
— У меня есть юрист, — выдавила я. — Он сказал, что квартира моя. По наследству. Брачного договора не было.
— Юрист… — свекровь снова села, сложила руки на столе. — У меня тоже есть юрист. Очень хороший. Он мне много чего интересного рассказал. Например, что если жена систематически унижала мужа, отказывала ему в близости, создавала невыносимые условия для жизни, то суд может встать на сторону мужа. И присудить ему компенсацию. Или долю в квартире.
Меня затошнило. Я отодвинула чашку.
— Я никогда его не унижала.
— А кто это докажет? — она улыбнулась. Улыбка была тонкой, почти незаметной, но от неё по спине пробежал холод. — Игорь напишет заявление. Я подтвержу — скажу, что видела, как ты с ним обращалась. Его друзья тоже поддержат. А у тебя кто? Родителей нет. Подруг особо нет. Ты же замкнутая такая, сама по себе.
Она права была. У меня действительно почти никого не было. Родители погибли в аварии, когда мне было двадцать. Бабушка умерла через несколько лет. Подруги… были когда-то, но после свадьбы всё как-то сошло на нет. Игорь не любил, когда я куда-то уходила без него. Говорил, что скучает. А я радовалась его вниманию. Дура.
— Чего вы хотите? — спросила я тихо.
— Умная девочка, — свекровь кивнула. — Хочу, чтобы ты одумалась. Хочу, чтобы ты поняла: семья — это навсегда. Игорь — мой сын. Единственный. Я для него всё сделаю. Всё. И если ты думаешь, что можешь просто взять и выставить его на улицу, ты ошибаешься. Мы будем судиться. Годами. Ты потратишь кучу денег на юристов. Нервы себе измотаешь. А в итоге всё равно отдашь половину. Или больше. Потому что я найду способы. Я уже нашла.
Она встала, взяла свою сумку. Я сидела неподвижно, не в силах пошевелиться.
— Подумай, — бросила она на прощание. — У тебя есть время до конца недели. Игорь вернётся из командировки, и я хочу, чтобы вы продолжили жить нормальной семьёй. Без глупостей про развод. А если нет… ну что ж, тогда посмотрим, кто кого.
Дверь за ней закрылась. Я осталась одна на кухне. Руки тряслись. Кофе остыл. В голове был сплошной туман.
Три дня я не могла заснуть. Перебирала в голове все варианты, все возможные исходы. Звонила своему юристу, Алексею Викторовичу. Он был спокоен и уверен.
— Таня, квартира ваша. По наследству. Это железно. Да, он может требовать компенсацию за ремонт, если докажет расходы. Но это максимум десять процентов от стоимости. Всё остальное — пустые угрозы.
— А если он скажет, что я его унижала?
— Пусть докажет. Побои есть? Свидетели оскорблений? Записи? Нет? Тогда это просто слова. Таня, не бойтесь. Закон на вашей стороне.
Я хотела верить. Но каждый раз, когда закрывала глаза, видела лицо свекрови. Этот холодный блеск в глазах. Эту уверенность.
Игорь вернулся в пятницу вечером. Зашёл в квартиру усталый, бросил сумку в коридоре. Я сидела на диване, ждала. Он посмотрел на меня и сразу всё понял.
— Мама приходила?
Я кивнула.
— Таня, давай без драмы. Я не хочу развода. Мы можем всё исправить. Просто успокойся, забудь об этой глупости, и будем жить, как раньше.
— Как раньше? — я встала. — Игорь, у нас нет «раньше». Ты три года меня игнорируешь. Приходишь поздно, уходишь рано. Мы не разговариваем. Ты даже не спрашиваешь, как у меня дела. Мы живём как соседи.
— Ну извини, что работаю, — он устало провёл рукой по лицу. — Кто-то же должен деньги приносить.
— Я тоже работаю.
— Ты работаешь на своей дурацкой удалёнке. Копейки получаешь. А кто за коммуналку платит? Кто за продукты?
— Мы платим поровну, — сказала я тихо. — Ты же сам настоял на раздельном бюджете.
— Потому что иначе ты бы сидела на моей шее, — он раздражённо махнул рукой. — Слушай, я устал. Поговорим завтра.
Он ушёл в спальню. Я осталась стоять посреди гостиной. И поняла — он не услышит. Никогда. Потому что ему не надо. Ему удобно так, как есть. Квартира не его, значит, не надо переживать за ипотеку. Жена тихая, не скандалит. Мама рядом, всегда поддержит.
На следующий день я пошла в нотариальную контору. Алексей Викторович посоветовал оформить дарственную. На себя же. Чтобы подстраховаться, исключить любые претензии. Нотариус, женщина лет пятидесяти с усталым лицом, выслушала меня и покачала головой.
— Деточка, это не поможет. Если квартира уже ваша по наследству, дарственная ничего не изменит. Лучше сразу подавайте на развод и требуйте раздела имущества. Но знайте: если муж докажет, что вкладывался в ремонт, ему могут присудить компенсацию.
— А если он не докажет?
— Тогда ничего не получит. Квартира ваша, точка.
Я вышла из нотариальной конторы с лёгким сердцем. Впервые за неделю почувствовала, что могу дышать. Села в кафе напротив, заказала кофе. Пока ждала, открыла телефон. Написала Игорю: «Мы должны поговорить. Серьёзно».
Ответ пришёл через час: «Вечером».
Вечером он пришёл не один. С ним была свекровь. Они вошли вместе, и я сразу поняла — они сговорились. Нина Павловна прошла в гостиную, села в кресло, как королева на трон. Игорь устроился рядом с ней на диване. Я стояла у окна.
— Танечка, мы с Игорем поговорили, — начала свекровь. — И решили предложить тебе компромисс. Ты остаёшься в квартире. Игорь тоже остаётся. Но вы живёте как брат с сестрой. Без претензий друг к другу. А через год спокойно разводитесь. Без скандалов, без судов. Всем хорошо.
— Мне не хорошо, — сказала я.
— Почему? — она наклонила голову, изображая непонимание. — Ты же хотела развода. Получишь. Просто чуть позже.
— Я хочу, чтобы он съехал. Сейчас.
— Не съеду, — Игорь скрестил руки на груди. — Это мой дом. Я здесь прописан. Ты меня не выгонишь.
— Таня, ты ставишь моего сына в невозможное положение, — свекровь встала, подошла ко мне. — У него нет другого жилья. Я не могу его к себе взять, у меня однокомнатная. Куда ему идти? На улицу? Ты хочешь выставить его на улицу?
— Он взрослый мужчина. Пусть снимет квартиру.
— На что? — она подняла брови. — У него кредиты. Машину надо обслуживать. Ты же знаешь, что у него финансы напряжённые.
Я знала. Ещё как знала. Его «финансы напряжённые» всегда были поводом не участвовать в общих тратах. Новый холодильник купила я. Ремонт в ванной оплатила я. Даже мебель в гостиной — моя.
— Это не мои проблемы, — сказала я, и голос мой прозвучал твёрже, чем я ожидала.
Свекровь замерла. Посмотрела на меня долгим, оценивающим взглядом. Потом медленно кивнула.
— Хорошо. Значит, по-хорошему не хочешь. Тогда будет по-плохому. Игорь, расскажи ей.
Он неловко заёрзал на диване.
— Таня, мама нашла свидетелей. Которые подтвердят, что ты меня унижала. Психологически давила. Отказывала в супружеских обязанностях. Это основание для иска о моральном ущербе. Суд может встать на мою сторону.
— Какие свидетели? — я посмотрела на него. — Кто?
— Мои друзья. Соседи. Мама. Все видели, как ты со мной обращаешься.
— Как я с тобой обращаюсь? Игорь, я тебя даже не вижу. Ты же постоянно на работе или у мамы.
— Вот именно, — встряла свекровь. — Он вынужден сидеть у меня, потому что дома его ждёт холод и равнодушие. Ты создала невыносимую обстановку. И это будет доказано в суде.
Я смотрела на них обоих. На Игоря, который отводил глаза. На свекровь, которая смотрела прямо, не моргая. И поняла — они серьёзно. Они действительно пойдут в суд. Будут лгать, манипулировать, давить. И Алексей Викторович, при всей своей уверенности, не знает, с кем мы имеем дело.
— Уходите, — сказала я. — Оба.
— Танечка, не горячись, — свекровь сделала шаг ко мне.
— Уходите! — я повысила голос. — Вон из моей квартиры! Сейчас же!
Игорь вскочил, схватил мать за руку.
— Мам, пойдём. Она не в себе.
Они ушли. Но перед уходом свекровь обернулась.
— Ты пожалеешь, Танечка. Очень пожалеешь.
Дверь захлопнулась. Я рухнула на диван и заплакала. Впервые за все эти дни я дала себе слабину. Плакала долго, навзрыд, как ребёнок. Потом умылась, села за компьютер. Открыла почту, написала Алексею Викторовичу всё, что произошло.
Ответ пришёл утром: «Таня, они блефуют. Подавайте заявление на развод. Сейчас. Не тяните. Чем быстрее начнём, тем быстрее закончим».
Я пошла в суд в понедельник. Подала заявление. В графе причин развода написала: «непреодолимые разногласия». Дежурный судья принял документы, назначил дату предварительного слушания через месяц.
Игорь узнал вечером. Позвонил, орал в трубку минут десять. Я молча слушала, а потом положила трубку. Через полчаса приехала свекровь. Без звонка, со своими ключами.
— Ты совершила ошибку, — сказала она, стоя на пороге. — Игорь подаёт встречный иск. На раздел имущества и компенсацию морального вреда. Готовься к длительной войне.
— Готова, — ответила я и закрыла дверь у неё перед носом.
Следующие недели были адом. Игорь не съезжал, жил со мной в одной квартире, но мы не разговаривали. Он приходил поздно, ел на кухне, уходил в спальню. Я спала на диване. Свекровь звонила каждый день, присылала сообщения. Угрожала, умоляла, снова угрожала.
А потом случилось неожиданное.
За неделю до суда мне позвонил Алексей Викторович.
— Таня, у меня новости. Хорошие. Игорь отозвал встречный иск.
Я не поверила своим ушам.
— Что?
— Отозвал. Полностью. Соглашается на развод без претензий. Квартира остаётся вам. Он съезжает в течение недели.
— Но… почему?
— Не знаю. Может, одумался. Может, юрист объяснил, что шансов ноль. В любом случае, это победа.
Я положила трубку и заплакала. От облегчения. От усталости. От счастья.
Игорь съехал через три дня. Собрал вещи, вызвал грузчиков. Я не помогала. Стояла у окна и смотрела, как они выносят его коробки. Свекровь не появлялась. Молчала.
А через неделю я случайно узнала правду. Встретила в магазине соседку, тётю Машу. Она остановила меня, взяла за руку.
— Танечка, я рада, что ты от него избавилась. Мерзавец.
— Почему мерзавец?
— Так у него же другая есть. Давно уже. Года полтора. Я видела, как они целовались в подъезде. Думала, ты знаешь.
Я стояла с пакетом в руках и молчала. А тётя Маша продолжала:
— Его мать, конечно, та ещё штучка. Всё пыталась тебя запугать, чтоб квартиру не потеряли. Но когда ты в суд подала, он, видимо, понял, что раскроется всё. И решил съехать по-тихому. Молодец, что не поддалась.
Она похлопала меня по плечу и ушла. А я осталась стоять посреди магазина. И вдруг засмеялась. Громко, почти истерично. Люди оглядывались, но мне было всё равно.
Игорь не боролся за меня. Он боролся за квартиру. А когда понял, что не получит, просто ушёл. К другой. Которая, скорее всего, тоже жила в своём жилье.
Свекровь не звонила больше. Ключи от квартиры я сменила в первый же день. Развод оформили через два месяца. Быстро, без скандалов.
Сейчас я живу одна. В своей квартире. Завела кошку, записалась на йогу. Встречаюсь с подругами, которых когда-то потеряла. Работаю на удалёнке, зарабатываю больше, чем Игорь когда-либо зарабатывал.
Иногда думаю о той неделе, когда свекровь пыталась меня сломать. О том, как я боялась. Как почти сдалась. И понимаю — если бы уступила тогда, потеряла бы всё. Не квартиру. Себя.
А квартира… квартира просто стены. Главное, что внутри этих стен теперь я. Свободная. Наконец-то свободная.
