— Ты совсем охренел, Кирилл? Ты ЭТО обсуждал за моей спиной?!
— Юль, да подожди ты, это не так… ты всё не так поняла…
— Я отлично всё поняла. Твоя мать уже в моей квартире командует, а ты теперь ещё и моё жильё делить собрался?!
— Да никто ничего не делит… Ну просто… мама волнуется, вот и всё…
— Пусть волнуется у себя дома. Хотя стоп… дома-то у неё больше НЕТ. И это, если что, не моя проблема.
Юлия стояла посреди кухни, босиком на холодной плитке. От батареи еле тянуло, за окном тянулся серый ноябрь — тот самый мутный, когда день похож на вечер, а вечер на вечную усталость. На подоконнике мокли следы от чьих-то сапог — Галина Петровна опять курила и открывала окно нараспашку, «чтобы дым уходил».
Кирилл тупо смотрел на стол. Как всегда — когда надо было нести ответственность, он превращался в интерьерный элемент.
Из комнаты раздалось:
— О-о-о, началось с утра? — сладкий, липкий голос. — А я ведь говорила, что женщина должна держать язык за зубами, а не устраивать истерики перед мужчиной…
Юля медленно повернула голову.
— А ты, если что, вообще лишняя в этом разговоре.
В кухню вплыла Галина Петровна, в своём бесконечном халате с разводами от кофе и краской для волос по вороту. На лице — довольство. Типичное «я уже победила, просто вы ещё не в курсе».
— Я, милая моя, как раз очень даже в этом разговоре. Потому что речь идёт о МОЁМ СЫНЕ. И о его будущем.
— Его будущее — не в моей квартире и не за мой счёт. Запомните это раз и навсегда.
Галина театрально всплеснула руками:
— Посмотрите на неё, какая стала дерзкая. А ведь раньше другая была. Я так и знала — как только своё получила, сразу корону на голову натянула.
Юля подошла ближе. Настолько близко, что чувствовала запах её дешёвых духов, сигарет и обиды на весь мир.
— Я не натянула корону. Я просто наконец-то поняла, кто тут кто. И кто ради кого в этой квартире оказался.
Кирилл попытался влезть между ними.
— Да хватит уже! вы обе как ненормальные! Юль, ну чего ты начинаешь на ровном месте?
— НА РОВНОМ МЕСТЕ? — она резко повернулась к нему. — Твоя мать прямым текстом заявила, что квартира должна быть на тебе. Что ей «спокойнее так будет». И ты, вместо того чтобы заткнуть этот цирк, согласился.
Он замялся, отвёл взгляд.
И этим сказал вообще всё.
Юля нервно усмехнулась.
— Так. Даже оправдываться не будешь? Ну, спасибо. Очень по-мужски.
Галина подпёрла бока руками, как базарная торговка:
— А что он должен был сказать? Что родная мать ему не нужна? Ты вообще соображаешь, Юль? В наше время…
— В ваше время вы бы уже на улицу вылетели за такие разговоры. И без шума, кстати.
Тишина стала тяжёлой. Даже часы на стене будто испугались и стали тише тикать.
Юля почувствовала, как что-то внутри окончательно ломается — и на его месте появляется холодная, ясная злость.
— Давайте по-честному, — сказала она спокойно, но с таким тоном, что мороз по коже. — Вы планировали это. Не вчера и не позавчера. Эта история с «дом продали» — тоже, наверное, внезапно, да?
Галина прищурилась.
— Ты на что намекаешь?
— Я не намекаю. Я говорю прямо: ты специально полезла ко мне под крышу, чтобы выжить меня отсюда. А ты, Кирилл, просто пошёл у неё на поводке.
— Юля, прекрати, ты уже перегибаешь! — чуть громче сказал он, но в голосе не было силы.
— Нет. Я только начинаю понимать масштаб этого цирка.
Она развернулась, пошла в спальню, вернулась с папкой документов, шлёпнула её на стол так, что подпрыгнули кружки.
— Вот, смотрите. Все бумаги. Квартира куплена ДО брака. Выплачивала Я. Оформлена на МЕНЯ. И любой суд пошлёт вас куда подальше, если вы решите поиграть в «семью» с разделом имущества.
Галина скривилась:
— Всё ты предусмотрела… Хитрая, значит.
— Не хитрая. Не дура. Разницу чувствуете?
Кирилл опустился на стул, словно у него в один момент отнялись ноги.
— Юль… ну мы же любим друг друга… при чём тут квартира…
— А при том, что любовь не начинается с обмана. И не продолжается шантажом.
Повисла пауза.
На улице завыл ветер, с балкона хлопнула форточка, где Галина обычно дымила, как паровоз. Ноябрь напоминал: тепла не будет. Ни на улице, ни в этой кухне.
И именно в этот момент Юля вдруг поняла: она больше не боится их потерять.
— А теперь слушайте внимательно, — сказала она ровно, глядя сначала на него, потом на Галину. — Вы живёте тут ровно до вечера. У тебя, Кирилл, ещё есть время подумать, с кем ты по жизни. А у тебя, Галина Петровна, есть время собрать свои сумки.
— Ты гонишь… — прохрипел Кирилл. — Ты не сделаешь этого…
— Ещё как сделаю. И знаешь, что самое смешное? Надо было сделать это гораздо раньше.
Галина нервно рассмеялась:
— Да кому ты нужна будешь, истеричка? Думаешь, очередь выстроится?
Юля спокойно взяла телефон, взглянула на экран, снова положила на стол.
— Не переживайте. Об этом пусть уже кто-то другой переживает. Не вы и не ваш сын.
Она повернулась к окну. Серые дома, серые машины, первые грязные островки снега на асфальте. И вдруг Юля почувствовала себя странно живой.
Пока они ещё были в её квартире… но в их головах всё уже начало рушиться. И это было только начало.
Юля даже не пошевелилась, когда за спиной послышались суетливые шаги Галины Петровны и нервное сопение Кирилла. Всё внутри было уже не на пожаре — наоборот, как после него: тихая выжженная пустота и чёткое понимание, где теперь начало и где конец.
— Юль, ну не так же… — Кирилл подошёл ближе, уже тише, без показной злости. — Давай нормально поговорим. Без вот этого всего.
— А это уже и есть нормально, Кирилл. Просто ты не привык, что с тобой говорят честно.
— Ты реально хочешь выгнать мою мать в ноябре на улицу? — он резко поднял на неё глаза. — Ты понимаешь, как это выглядит?
Юля усмехнулась краем губ.
— А как выглядело, когда вы вдвоём делили мою квартиру, пока я на работе вкалывала, как проклятая? Или тут внешняя картинка уже не важна?
Галина Петровна фыркнула где-то за спиной.
— Послушай, героиня дешёвого сериала. Ты себя вообще слышишь? Ты же семью разрушаешь. Из-за каких-то бумажек и своих обид.
Юля медленно обернулась.
— Нет. Семью разрушает тот, кто предаёт. А документы — это просто доказательства вашего удобного вранья.
— Никого мы не предавали! — заорала Галина. — Мы просто хотели, чтобы у Кирилла было своё! Чтобы он не оказался на улице из-за твоего настроения!
— Смешно, — Юля склонила голову. — А он вообще сам что-то хотел? Или за него всё уже расписано и подписано?
Кирилл растерянно посмотрел на мать, потом на Юлю. В его глазах плескался страх. Вот только не за семью — за комфорт.
— Юль, я просто думал… на будущее… — тихо сказал он. — Мы же вместе собирались жить, детей, всё как у людей…
— У людей нет тайных заговоров за кухонным столом, Кирилл. У людей есть разговор. А у вас — спектакль за моей спиной.
Она посмотрела на часы на стене. Начало одиннадцатого.
— До вечера у вас есть время. И, поверьте, я торопить не стану. Мне спешить некуда. В отличие от вас.
Галина сощурилась:
— А если мы никуда не пойдём?
Юля повернулась к ней спокойно, без дрожи.
— Тогда пойдёт другое письмо. В полицию. О самовольном проживании. О давлении. Могу выбрать формулировку на ваш вкус.
Галина побледнела. Кирилл дёрнулся, как от удара.
— Ты с ума сошла… — прошептал он. — Это уже край.
— Нет, Кирилл. Край — это когда собственный муж ставит твою квартиру на кон вместо благодарности.
Он замолчал.
Юля ушла в спальню. Села на край кровати и закрыла глаза. Сердце стучало, но это был не страх — это было предчувствие освобождения.
Спустя минут десять послышались голоса.
— Я тебе говорила, не высовывайся! — шептала Галина сыну, думая, что Юля не слышит. — Надо было по-другому всё делать, аккуратно.
— Мама, тихо… она всё слышит…
— Пусть слышит! Она просто испугалась, вот и взбрыкнула. Сейчас перебесится.
Юля открыла глаза.
И едва не рассмеялась.
Они всё ещё думали, что имеют над ней власть.
Она вышла в коридор.
— Собирайтесь чуть быстрее. А то я могу ускорить процесс. И мне будет абсолютно плевать, насколько вам холодно и «страшно».
— Юль… — Кирилл повернулся к ней, глаза красные. — Ты же не такая была… Ты же нормальная была…
— Нет. Я просто была удобная. Это разные вещи.
В коридоре уже стояли сумки. Галина специально громко швыряла туда свои вещи — для драматического эффекта. Куртки, какие-то потрёпанные пакеты, банки, тряпки… Всё, что она притащила с собой, словно метила территорию.
— И всё-таки, — процедила она, — ты пожалеешь. Таких мужиков, как мой Кирилл, днём с огнём не сыщешь.
Юля хмыкнула.
— Вы меня не пугайте отсутствием проблемы.
Он вздрогнул от этих слов.
— Юль… ну хоть на неделю… ну дай нам время… — почти умолял он. — Я всё исправлю… Я поговорю с ней…
— Ты должен был говорить раньше. А не шептаться.
Она открыла входную дверь. Холод с подъезда резко ворвался в квартиру, как гость без стука.
— Всё. Пора.
Галина последней посмотрела на кухню, на полки, на холодильник, будто всё это было её личной собственностью.
— Запомни этот день, — сказала она. — Ты его ещё вспомнишь.
— Конечно вспомню. Как дату, когда перестала быть удобной жертвой.
Она захлопнула дверь.
Щёлк — замок провернулся. Второй — на всякий случай.
В квартире стало тихо.
Настолько тихо, что Юля слышала, как капает вода в кране и как трещит батарея под окном.
Она медленно прошлась по комнатам. Каждая комната — такая же, как вчера, но ощущение было совершенно другое. Воздух будто стал легче. Свободнее.
Юля опустилась на пол в коридоре и впервые за долгое время просто выдохнула.
— Наконец-то… — прошептала она в пустоту.
Телефон зазвенел в кармане. Смска от Кирилла:
«Юль, прости. Я всё сделаю. Я идиот. Верни меня.»
Юля посмотрела на экран. И, не меняя выражения лица, удалила сообщение.
Через минуту — другое. От Галины:
«Ты ещё будешь меня умолять. Вот увидишь.»
Она даже не ответила.
Впервые за долгое время её никто не обвинял в собственном доме.
Юля встала, поставила чайник. Никаких комментариев. Никаких претензий. Никаких чужих разговоров на кухне.
Только тихий ноябрь за окном… и новое, странно приятное чувство внутри.
Одиночества не было.
Была свобода.
И длинная, честная дорога вперёд — уже без лжи, без манипуляций и без чужих «планов» на её жизнь.
Юля подошла к зеркалу в прихожей, посмотрела на своё отражение. Усталая. Злая. Настоящая.
— Ничего, — тихо сказала она сама себе. — Прорвёмся.
И впервые за много месяцев — поверила этой фразе.
