Последний луч осеннего солнца робко пробивался сквозь шторы, окрашивая комнату в теплые, уютные тона. В воздухе витал аромат свежезаваренного чая и домашнего печенья. Алина, удобно устроившись на полу, помогала пятилетнему Косте собирать сложный конструктор. Мальчик сосредоточенно хмурил лоб, в точности как его отец, пытаясь вставить неподатливую деталь.
— Мам, смотри, получается! — радостно воскликнул он, показывая на неуклюжую, но recognisable машинку.
— Получается, сынок, — улыбнулась Алина, с любовью глядя на него. В эти тихие, семейные моменты она чувствовала себя абсолютно счастливой.
Из ванной доносился звук воды и бормотание Сергея — он начищал туфли перед выходом. Их субботний ритуал — поездка к родителям — был незыблемым, как смена времен года. Алина вздохнула, и это легкое облачко грусти не ускользнуло от мужа. Он вышел в гостиную, застегивая рубашку.
— Что, опять не хочется? — мягко спросил он, садясь рядом на диван и кланяя руку ей на плечо.
— Все нормально, Сереж, — она прикрыла его руку своей. — Просто знаешь, это всегда немного… стресс. Твой отец, его взгляды… Костя просто играет, а его уже оценивают по шкале «достижений».
— Папа просто хочет для него лучшего, — по привычке отмахнулся Сергей. — И для нас тоже.
В этот момент зазвонил его телефон. На экране загорелось фото улыбающейся Галины Ивановны. Сергей подмигнул жене и ответил, включив громкую связь.
— Мам, привет! Мы уже почти собираемся.
— Сыночек, здравствуй! — послышался бодрый, чуть властный голос свекрови. — Приезжайте поскорее. Папа ваш тут не выдержал, съездил в тот самый детский гипермаркет и купил Косте новый конструктор. Огромный такой, «Город мечты», говорят, для развития самое то. Ты знаешь, он у него один на витрине стоял!
Алина невольно посмотрела на их скромную, уже собранную коробку с конструктором. «Город мечты» — это та самая модель, о которой Костя шептался ей на ушко две недели, и которую они с Сергеем отложили до зарплаты.
— Вот и хорошо, — обрадовался Сергей, — будет чем заняться. Передай папе спасибо.
— Да не за что, ему лишь бы внук радовался, — продолжила свекровь, и в ее голосе появились сладкие, медовые нотки. — Кстати, о папе… Виктор Петрович вчера премию получил, очень солидную. Говорит, хочет наконец-то осуществить мою мечту. Приценился к норковой шубке в том бутике, в центре. Такая роскошь, я вам говорю! Ну, вы понимаете, одно дело — смотреть, другое — решиться.
Алина встретилась взглядом с мужем. В его глазах она прочла знакомую смесь вины и покорности. Этот разговор, с небольшими вариациями, повторялся перед каждым крупным приобретением его родителей. Она отвела взгляд, чувствуя, как по телу разливается неприятное тепло.
— Понятно, мам, — сказал Сергей, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Ну, обсудим. Мы через полчаса будем.
— Хорошо, сынок, ждем. И Алина пусть не забудет тот свой пирог с вишней, он папе в прошлый раз понравился.
Связь прервалась. В комнате повисло молчание, нарушаемое лишь тихим постукиванием деталей конструктора в руках Кости.
— «Обсудим», — тихо, почти без интонации, повторила Алина. — Это значит, что нам снова предложат «вложиться» в семейное приобретение? Как в тот раз с их новым телевизором на всю стену? Или с поездкой в Сочи, на которую нас, кстати, не позвали.
— Аля, ну не начинай, — Сергей устало провел рукой по волосам. — Они же не чужие люди. Папа помогает нам с ипотекой. Мама подарки Костюле носит. Можно и им немного внимания.
— Внимания? — Алина встала и пошла на кухню, готовить тот самый пирог. — Сережа, внимание — это позвонить, спросить, как дела. Внимание — это запомнить день рождения своей невестки и подарить не очередной банальный крем из масс-маркета, а то, что ей действительно нравится. А это… это просто покупка лояльности. И ты это прекрасно понимаешь.
Она резко открыла холодильник, доставая тесто. Руки ее слегка дрожали. Она вспомнила свой прошлый день рождения. Виктор Петрович с Галей вручили ей пакет из дешевой парфюмерной лавки. Она тогда еще надеялась, а вдруг… но внутри был все тот же крем. А через неделю они подарили Косте мощный детский электромобиль, за который Алина сама боялась, считая его опасным.
Сергей подошел к ней сзади, обнял.
— Ладно, прости. Сегодня я сам все скажу. Скажу, что у нас сейчас свои расходы. Хорошо?
— Хорошо, — кивнула Алина, но в душе ей не верилось.
Она посмотрела в окно. Золотая осень за его пределами вдруг показалась ей обманчивой. За этим спокойствием и уютом их маленькой квартиры скрывалась буря, которая вот-вот должна была обрушиться на них в роскошной, холодной гостиной ее свекра. И она чувствовала, что на этот раз что-то надломится окончательно.
Дорога до родительского дома заняла не больше двадцати минут, но показалась Алине вечностью. Она сидела на пассажирском сиденье и молча смотрела на мелькающие за окном огни. На заднем сиденье Костя восторженно обсуждал с отцом, какой огромный конструктор его ждет. Сергей бодро поддерживал разговор, но Алина чувствовала его напряжение по тому, как он слишком крепко сжимал руль.
Они подъехали к новому, монолитному дому — тому самому, в который Виктор Петрович вложил немалую часть своего состояния. Дежурный у подъезда почтительно кивнул, узнав их машину. Лифт бесшумно поднял их на нужный эталь.
Дверь открылась еще до того, как Сергей успел достать ключ. На пороге стояла Галина Ивановна в нарядном бархатном халате, ее лицо озаряла широкая, но какая-то напряженная улыбка.
— Наконец-то! Внучек мой любимый! — проигнорировав Алину и сына, она протянула руки к Косте. Мальчик стеснительно прижался к ноге отца. — Иди к бабушке, я тебе такое купила!
Она увлекла Костю вглубь квартиры, оставив Алину и Сергея в прихожей снимать верхнюю одежду. Воздух был густо пропахт дорогим парфюмом свекрови и ароматом готовящегося мяса.
— Ну, поехали, — тихо выдохнула Алина, передавая мужу пирог, все еще теплый.
В гостиной, поражавшей своими размерами и количеством хрусталя, в кресле, похожем на королевский трон, восседал Виктор Петрович. Он читал газету, но, увидев их, отложил ее в сторону и снисходительно улыбнулся. Рядом, на полу, Костя уже с восторгом разрывал упаковку от того самого «Города мечты». Конструктор и правда был огромным, явно не дешевым.
— Приехали, — произнес Виктор Петрович, скорее констатируя факт, чем выражая радость. — Садитесь, ужин скоро. Галя, что там у нас?
— Все готово, все готово! Иди все за стол, — донеслось с кухни.
Стол был накрыт с поистине царским размахом: запеченная ветчина, салаты с красной икрой, изысканные закуски. Алина вспомнила их скромный ужин, который она планировала на вечер, — гречку с тушенкой. Она молча села рядом с Сергеем, чувствуя себя не гостем, а актрисой, вышедшей на чужую сцену.
Первые пятнадцать минут прошли в негромких разговорах. Виктор Петрович расспрашивал Сергея о работе, Костя под общее умиление пытался рассказать о своем детсадовском друге. Алина ловила на себе взгляд свекрови, который скользил по ее простенькому свитеру и джинсам.
Когда основное блюдо было съедено, и Галина Ивановна разлила по бокалам дорогой коньяк, Виктор Петрович откашлялся. В воздухе повисла та самая зловещая пауза, которой так боялась Алина.
— Ну что, — начал он, растягивая слова и вращая бокал в руках. — Решил я порадовать свою супругу. Живет человек, всю жизнь трудится, а красоты настоящей, шика в жизни не видела.
Галина Ивановна кокетливо потупила взгляд.
— Приценились мы с ней, — продолжал свекор, глядя прямо на Сергея, будто Алины вовсе не существовало. — В бутике том, на Центральном. Норка канадская, черная. Вещь. Штука серьезная, но Галя ее стоит. Цена… триста пятьдесят тысяч. Ну, я часть, конечно, покрываю с премии. Но для полного счастья не хватает.
Он сделал паузу, давая словам усвоиться. Сергей замер с бокалом в руке, его лицо стало каменным.
— Так что давайте, как всегда, по-семейному, — Виктор Петрович махнул рукой, словно отдавая незначительное распоряжение. — Скинемся. Для вас это, я понимаю, сумма, но растянем. Скажем, тысяч по восемьдесят в месяц с вас… с вас, Сережа, — он поправил себя, — и все через пару месяцев моя красавица будет как сыр в масле кататься.
Алина почувствовала, как по ее спине пробежали мурашки. Она посмотрела на мужа. Он опустил глаза в свою тарелку с остатками торта, его пальцы сжали салфетку так, что костяшки побелели. Он молчал. То самое обещание «я сам все скажу» растворилось в тяжелом воздухе гостиной.
Галина Ивановна сладко улыбнулась, обращаясь наконец к Алине:
— Алин, а ты ведь в том бутике была? Я тебя как-то в том районе видела. Там такие шубки… загляденье. Тебе бы тоже такую надо, но… — она многозначительно взглянула на ее свитер, — …но это потом, когда Сережа еще выше по службе продвинется.
Это была последняя капля. Эта фраза, это снисходительное «тебе бы тоже, но не сейчас и не тебе». Годами накопленная обида, несправедливость и злость подступили к горлу комом. Она видела испуг в глазах мужа и торжествующую уверенность в глазах его отца.
Алина медленно отпила из своего бокала, поставила его на стол с тихим, но четким стуком. Все взгляды невольно устремились на нее.
— Виктор Петрович, Галина Ивановна, — ее голос прозвучал на удивление ровно и спокойно, хотя внутри все дрожало. — Вы всегда дарите подарки только своему сыну. Я не буду складываться вам на шубу.
В гостиной воцарилась абсолютная, оглушительная тишина. Даже Костя, почувствовав неладное, перестал играть и смотрел на взрослых большими, испуганными глазами.
Тишина, последовавшая за словами Алины, была густой и звенящей, будто перед самым взрывом. Она длилась, пожалуй, всего несколько секунд, но показалась вечностью. Алина видела, как лицо Виктора Петровича начало медленно, как на замедленной съемке, менять цвет от естественного к свекольному. Его пальцы, лежавшие на столе, сжались в массивные кулаки.
Галина Ивановна первой нарушила оцепенение. Она ахнула, прижала руку к груди, изображая сердечный приступ, хотя в ее глазах плескалась неподдельная ярость.
— Что?! — ее визгливый крик пронзил воздух. — Что ты сказала?! Как ты разговариваешь с отцом мужа?!
Виктор Петрович медленно поднялся из-за стола. Его тучная фигура казалась еще более массивной от гнева.
— Ты… ты в своем уме?! — его голос грохотал, как раскат грома. — Дармоедка! Ты, которая моего сына содержет! Он тебя одевает, кормит, крышу над головой provides! А ты смеешь так со мной разговаривать?!
Сергей, наконец, встрепенулся. Он вскочил, заслоняя Алину от взгляда отца, его лицо было искажено гримасой ужаса.
— Пап, успокойся, пожалуйста! — его голос дрожал. — Алина, ну что ты делаешь, извинись немедленно!
Алина не двигалась с места. Она смотрела прямо на свекра, и вся ее внутренняя дрожь куда-то ушла, сменилась ледяным спокойствием. Она видела испуганные глаза Кости, который притих в углу с игрушкой, и это придавало ей сил.
— Я не дармоедка, Виктор Петрович, — произнесла она четко, перекрывая нарастающий гвалт. — Я работаю. И мой вклад в нашу семью ничуть не меньше. А содержать нас с сыном — это прямая обязанность вашего сына, моего мужа. Не ваша.
— Ах, обязанность?! — взревел свекор, ударяя кулаком по столу. Задрожали тарелки, звякнули бокалы. — А кто за вас ипотеку платит?! А? Кто вам машину помогал покупать?! Я! Я содержу вашу семью, недотёпа!
— Пап, хватит! — крикнул Сергей, но его голос прозвучал слабо и потерянно.
Галина Ивановна, поняв, что спектакль с сердечным приступом не сработал, перешла в открытое наступление. Она встала и ядовито прошипела, обращаясь к Алине:
— Мы вам всю жизнь! Всю душу вкладываем! А ты, неблагодарная, вместо того чтобы на коленях благодарить за помощь, смеешь отказывать и хамить! Ты в доме мужа никто! Слышишь? Никто!
В этот момент Костя, не выдержав напряжения, громко расплакался. Этот детский плач будто обжег Алину. Она резко повернулась к мужу.
— Все, мы уходим. Сейчас же.
— Как это уходим?! — не унималась свекровь. — Испугалась правды? Ребенка распугала своими скандалами!
Сергей стоял, как парализованный, глядя то на плачущего сына, то на багровеющего отца, то на бледную, но непоколебимую жену.
— Сережа, — сказала Алина, не повышая голоса, но с такой сталью в интонации, что он вздрогнул. — Ты с нами или остаешься?
Этот прямой вопрос, наконец, вывел его из ступора. Он кивнул, не в силах вымолвить слово, и пошел за сыном.
— Да как ты смеешь уводить моего сына и моего внука?! — завопила Галина Ивановна, пытаясь заблокировать им путь.
Алина проигнорировала ее. Она быстро подошла к Косте, взяла его на руки, прижимая к себе. Мальчик обхватил ее за шею и спрятал мокрое лицо у ее плеча.
— Проходите, Галина Ивановна, — холодно сказала Алина, направляясь к прихожей.
Свекровь, не ожидавшая такого напора, невольно отступила на шаг. Этого было достаточно.
Они молливо оделись в прихожей под оглушительную тираду свекра, который уже кричал, что лишит их наследства, выгонит из квартиры и больше никогда не поможет. Сергей, не поднимая глаз, открыл дверь.
— Вы… вы все об этом пожалеете! — это была последняя фраза, которую Алина услышала от Галины Ивановны, прежде чем дверь с глухим щелчком захлопнулась, оставив за собой оглушительную тишину.
В лифте царило молчание. Костя тихо всхлипывал. Сергей смотрел в пол, его плечи были ссутулены. Алина чувствовала, как по ее спине струится холодный пот, а колени подкашиваются. Но внутри нее бушевало странное, горькое чувство освобождения. Словно огромный, давивший на нее годами камень наконец-то сдвинулся с места. Она сказала. И теперь все изменится навсегда.
Обратная дорога показалась Алине еще длиннее. Костя, измотанный слезами, почти сразу уснул на заднем сиденье, его дыхание было прерывистым, щеки заплаканными. Алина смотрела в окно на мелькающие огни, но не видела их. Она чувствовала себя так, будто побывала в эпицентре землетрясения — все внутри дрожало и было разбито вдребезги.
Сергей не проронил ни слова. Он лишь сжал руль так, что его пальцы побелели, и его взгляд был прикован к дороге с таким напряжением, будто он вел машину по минному полю. Эта тишина была громче любого крика.
Дома он молча внес спящего Костю в его комнату, молча развернулся и пошел в гостиную, упав на диван. Он не смотрел на Алину. Он смотрел в пустоту, и его лицо было серым и опустошенным.
Алина накрыла сына одеялом, постояла над ним минутку, слушая его ровное дыхание, и тогда ее собственная броня начала давать трещины. Она вышла из комнаты и остановилась напротив мужа.
— Ну? — тихо спросила она. Ей нужно было говорить, нужно было прорвать эту ледяную стену. — Ты ничего не скажешь? Ни единого слова в мою защиту?
Сергей медленно перевел на нее взгляд. В его глазах не было гнева, там была лишь усталая, бесконечная обида.
— Что ты хочешь услышать, Аля? — его голос был хриплым и пресным. — Поздравления? Что я горжусь тобой? Ты уничтожила все. Все, что у меня было с родителями.
— Уничтожила? — Алина почувствовала, как в груди закипает новая волна гнева, горького и беспомощного. — Я всего лишь сказала правду, которую ты боялся сказать всю свою жизнь! Они десятилетиями меня унижали, а ты делал вид, что ничего не происходит! Ты думал, я не вижу этих взглядов? Не слышу этих «милых» шуточек?
— Они другие! Они другого поколения! — Сергей резко встал, начав метаться по комнате. — Да, папа властный, да, мама любит покомандовать! Но они мои родители! Они нам помогают! А ты не смогла просто промолчать! Не смогла проглотить эту обиду ради семьи! Ради меня!
— Ради тебя? — Алина засмеялась, и этот смех прозвучал горько и некрасиво. — А когда ты будешь делать что-то ради меня? Ради нашего сына? Ты слышал, что твой отец назвал меня? Дармоедкой! А твоя мать заявила, что я в доме мужа — никто! И где ты был, Сергей? Где был мой муж, который должен был заступиться за свою жену? Ты стоял и молчал, как будто это тебя не касается!
— А что я должен был сделать? — он кричал уже почти шепотом, чтобы не разбудить сына. — Наорать на отца? Ударить его? Ты вообще понимаешь, что теперь они нас вышвырнут? Они перестанут платить за ипотеку! И что мы будем делать? А? Ты думала об этом, устраивая свой героический бунт?
Вот оно. Дошли до сути. Не до ее унижения, не до слез их ребенка, а до денег. До страха потерять финансовую опору.
— Я думала о нашем достоинстве, Сережа! — голос Алины сорвался. — Я думала о том, что наш сын растет и видит, что его мать — это человек второго сорта в этой семье. Что его отец позволяет своим родителям оскорблять его маму. Тебе это нравится? Ты хочешь, чтобы он это видел?
— Не приплетай Костю! — резко оборвал он ее. — Ты сама все прекрасно понимаешь. Ты знаешь, на какой нити висит наше благополучие. И ты предпочла порвать эту нить. Ради своего самолюбия.
Алина отшатнулась, словно он ее ударил. В его словах была такая леденящая правота — правота человека, который привык жить в долг и боится остаться без копейки.
— Хорошо, — прошептала она, и все чувства вдруг ушли, оставив лишь пустоту и усталость. — Значит, так. Твое благополучие зависит от их денег. А мое достоинство тебя не волнует. Поняла.
Она развернулась и пошла в ванную, чтобы умыться. В зеркале на нее смотрело бледное, изможденное лицо с темными кругами под глазами. Она включила воду и плакала несколько минут, бесшумно, чтобы никто не услышал. Слезы были горькими и одинокими.
Когда она вышла, Сергей все так же сидел на диване, уткнувшись лицом в ладони. Он не поднял головы.
Они не разговаривали до самого утра. Стена, выросшая между ними за один вечер, казалась выше и прочнее, чем все стены в их квартире, вместе взятые. И Алина понимала — чтобы ее разрушить, придется ломать что-то в себе или в нем. Или в их браке, который впервые показался ей таким хрупким.
Прошло три дня. Три дня тяжелого, гнетущего молчания, которое висело в квартире густым, липким туманом. Сергей уходил на работу раньше, возвращался позже, они с Алиной общались только через короткие, необходимые фразы о Косте и быте. «Передай соль». «Костю нужно забрать в садике в шесть». «Я оплатила интернет».
Алина чувствовала себя так, будто живет в доме, где объявлена минута молчания, затянувшаяся на вечность. Она злилась на Сергея, жаловалась ему, но больше всего ее съедала тоска. Тоска по тому мужу, который когда-то защищал ее, чье плечо было ее опорой.
В четвертый день Сергей, вопреки привычке, задержался дома утром, ссылаясь на важный звонок, который должен был поступить с рабочего телефона. Алина в это время собирала посуду со стола после завтрака, пытаясь не смотреть на его напряженную спину.
И тут его личный телефон зазвонил. На экране загорелось имя «Мама». Сергей вздрогнул, схватил аппарат и, бросив на Алину быстрый взгляд, шагнул в зал, чтобы ответить. Но в его движении была какая-то театральность, и дверь он прикрыл не до конца, оставив щель.
Алина замерла с тарелкой в руках. Что-то внутри нее сжалось в холодный комок. Интуиция, обостренная до предела, кричала, что этот звонок — не простое «как дела». Она бесшумно подошла к двери. Ее дыхание застряло в горле.
— Мам, привет, — голос Сергея прозвучал устало и подобострастно. Пауза. — Да, я все понимаю… Нет, она не в курсе. Слушай, мам, я не знаю, как мы будем… Ипотека же…
Алина прислушалась. Из трубки доносился визгливый, но неразборчивый голос Галины Ивановны. Потом Сергей снова заговорил, и его слова заставили кровь стынуть в ее жилах.
— Папа решил? — его голос дрогнул. — Но как же… Мы же договоривались… Да, я понимаю, что она… но это же наказание для меня и для Кости… Нет, я не оправдываю ее, конечно, она была неправа, но…
Алина прижала ладонь к груди, пытаясь унять бешеный стук сердца. Она слышала, как в его голосе борются страх и покорность.
— Машину? — вдруг его тон изменился, в нем появились нотки жадного, детского интереса. — Та, о которой я говорил? Правда? Но… только для меня? А как же Алина? Она же… Ладно. Понял. Папа сказал — значит так тому и быть. Раз у нее свои деньги и свои правила, то пусть сама и крутится. Да… Хорошо… Я понял. Сегодня поговорю с ним.
Алина отшатнулась от двери, будто ее ударили током. В ушах стоял оглушительный звон. «Пусть сама крутится». «Машина только для меня». «Папа сказал».
Все кусочки пазла сложились в уродливую, отвратительную картину. Они не просто обиделись. Они объявили ей войну. И ее собственный муж, человек, который клялся ей в верности, уже готов был перейти на сторону врага за обещание новой игрушки.
Она услышала, как Сергей прощается и кладет трубку. Дверь приоткрылась. Увидев ее стоящей в проеме кухни, он смутился, но быстро взял себя в руки.
— Это была мама, — произнес он, пытаясь говорить естественно, но фальшь сквозила в каждом звуке.
— Я знаю, — тихо ответила Алина. Ее голос был ровным и холодным, как лед. — Ты ведь оставил дверь открытой специально? Хотел, чтобы я услышала? Чтобы я испугалась и побежала к твоим родителям с повинной?
Сергей покраснел. Его план, если это был план, оказался разоблачен с такой легкостью.
— Я не знаю, о чем ты, — пробормотал он, отводя взгляд. — У меня тот звонок.
Она не стала его останавливать. Она смотрела, как он торопливо надевает куртку и выходит за дверь, не попрощавшись, не обернувшись.
Дверь закрылась. В квартире воцарилась тишина, но теперь она была другой. Она была звенящей, наполненной не болью и обидой, а холодной, стальной решимостью.
Алина медленно подошла к окну и увидела, как Сергей садится в их старую, видавшую виды машину — ту самую, на которую когда-то «скидывался» Виктор Петрович. Он сидел за рулем несколько секунд, не двигаясь, опустив голову на руль.
Но Алине его уже не было жалко. Жалость сгорела в адском пламени услышанного предательства.
Она достала свой телефон. Ее пальцы дрожали, но не от страха, а от ярости. Она нашла номер своей подруги Лены, которая работала юристом в крупной фирме.
— Лен, привет, — сказала она, и ее голос прозвучал непривычно твердо. — Мне срочно нужна твоя помощь. Как специалиста. У меня… началась война.
Офис Лены находился в современном бизнес-центре с панорамными окнами, откуда открывался вид на кипящий жизнью город. Стекло и хром — все здесь дышало холодной, бездушной эффективностью, которая как нельзя лучше соответствовала нынешнему состоянию Алины. Ее собственная жизнь, еще недавно такая теплая и обустроенная, теперь казалась таким же хрупким стеклом, в которое кто-то бросил камень.
Лена, ее подруга еще со студенческой скамьи, сидела напротив в строгом деловом костюме. Ее умные, проницательные глаза изучали Алину поверх чашки с кофе.
— Рассказывай, — мягко сказала она, отодвинув чашку. — Что там за война началась?
И Алина выложила ей все. Сначала сбивчиво, потом все более плавно и хладнокровно. Про годы пренебрежительных взглядов и «безвозмездной» помощи. Про злополучную шубу и свой взрыв. Про леденящий душу разговор, подслушанный утром. Про финансовый шантаж и обещанную мужу машину как награду за предательство.
Лена слушала, не перебивая, лишь изредка делая пометки в блокноте. Когда Алина закончила, в комнате повисла тяжелая пауза.
— Ну что же, — Лена отложила ручку. — Классическая манипуляция через финансовую зависимость. Красиво работают, ничего не скажешь.
— Что мне делать, Лен? — голос Алины дрогнул, выдавая накопившееся отчаяние. — Они ведь и правда могут оставить нас без копейки. А Сергей… он их просто слушает.
— Первое и главное — успокойся, — твердо сказала Лена. — С юридической точки зрения, их позиция — мыльный пузырь. Давай разбираться по пунктам.
Она открыла чистый лист на планшете.
— Ипотека. Она оформлена на вас и Сергея?
— Да.
— И помощь его родителей — это были регулярные переводы или разовые? Есть расписки, что это заем?
— Нет, конечно, — покачала головой Алина. — Это всегда подавалось как «мы семья, мы помогаем». Никаких расписок.
— Прекрасно, — в голосе Лены прозвучало удовлетворение профессионала. — Значит, все эти выплаты считаются безвозмездной помощью. Без договора займа или целевых переводов с пометкой «на ипотеку» они не могут потребовать эти деньги назад. Прекратить платить — да, могут. Закон их не заставляет. Но это их моральный выбор, а не юридическая обязанность. Ты ничего им не должна.
Алина медленно выдохнула, словно с ее плеч свалилась гиря.
— А подарки? Конструкторы, машина… Они же могут потребовать все назад?
— Нет, — Лена уверенно мотнула головой. — Подарки, согласно статье 572 Гражданского кодекса, безвозмездны. Если дарение состоялось и не было оговорено условиями — а я сомневаюсь, что ваш свекор при вручении конструктора говорил: «Это тебе, внучек, но если твоя мама нахамит, мы заберем» — то все, это собственность одаряемого. Твоего сына. И ваша с Сергеем.
В глазах Алины зажегся огонек надежды. Она не была бесправной жертвой.
— Значит, они ничего не могут сделать?
— Юридически — нет. Их сила была лишь в твоем страхе и в слабости твоего мужа, — поправила ее Лена. — Но война ведь ведется не только в правовом поле. Они будут давить на Сергея, манипулировать, вызывать чувство вины. И тут тебе нужно оружие.
Лена достала с полки толстый ежедневник и протянула его Алине.
— Вот твоя броня. Начинай вести учет. Вспомни и запиши все их крупные подарки за последние годы — тебе, Сергею, Косте. Примерные суммы, даты. С одной стороны. А с другой — все, что потратили вы на них: ваши подарки им, помощь, если была. Я уверена, цифры окажутся очень показательными.
— Ты предлагаемен мне считать каждую копейку? — Алина с сомнением посмотрела на ежедневник.
— Я предлагаю тебе перевести их же игру на их же поле. Они все измеряют в деньгах? Прекрасно. Покажи им цифры. Не как упрек, а как констатацию факта. Ты не просишь милостыню. Ты — равная сторона, которая вкладывалась в семейные отношения ничуть не меньше. Просто ее вклад был не в виде денег, а в виде заботы, готовки, уюта, который они так охотно потребляли.
Алина взяла ежедневник. Он был тяжелым и твердым в руках. Символом новой, рациональной и жесткой реальности.
— И последнее, — голос Лены стал серьезным. — Готовься к худшему. Если Сергей окончательно переметнется на их сторону, речь может пойти о разделе имущества и даже о детях. Ты работаешь, у тебя стабильный доход?
— Да, — кивнула Алина. — Я не сижу без дела.
— Отлично. Это твой главный козырь. Собирай все свидетельства своей финансовой состоятельности и, что важнее, своего активного участия в жизни ребенка. Это твоя крепость. И ее они разрушить не смогут.
Выйдя из офиса, Алина почувствовала себя не сломленной жертвой, а полководцем, получившим карту местности и план сражения. Страх никуда не делся, но к нему добавилась твердая, холодная решимость.
Она зашла в первый попавшийся магазин канцтоваров и купила самую простую, но толстую тетрадь. На первой странице она вывела: «Учет».
Она не знала, что будет завтра. Но она знала, что больше не будет безропотно ждать удара. Щит был найден. Пришло время обнажить меч.
Неделя, последовавшая за визитом к Лене, прошла в напряженной, методичной работе. Алина вечерами, после того как Костя засыпал, скрипела ручкой над тетрадью. Она поднимала старые фото на телефоне, искала чеки в электронной почте, вспоминала даты и суммы. Цифры складывались в колонки, и картина вырисовывалась удручающе ясная.
Сергей заметил ее новую привычку, но не спрашивал. Он жил в параллельной реальности, хмурый и отстраненный, будто ожидая, что Алина первая сломается и побежит мириться с его родителями.
Но она не сломалась. В пятницу утром, глядя ему в спину, пока он пил кофе, она сказала ровным, лишенным эмоций голосом:
— Сергей. Позвони своим родителям. Мы сегодня вечером приедем. Нужно поговорить.
Он обернулся, удивленный. В его глазах мелькнула надежда — он решил, что она капитулирует.
— Правда? — он даже улыбнулся. — Аля, я знал, что ты одумаешься!
— Да, — ответила она, не опровергая его заблуждение. — Я все обдумала.
Они ехали в полной тишине. Алина держала на коленах не пирог, а большую папку с распечатками. Сергей несколько раз бросал на нее недоуменный взгляд, но молчал.
Их встретила натянуто-торжествующая Галина Ивановна. Она уже предвкушала извинения и, возможно, конверт с деньгами на шубу. Виктор Петрович сидел в своем кресле, как падишах на троне, с выражением молчаливого удовлетворения на лице.
— Ну что, опомнились? — начал он, не предлагая им сесть. — Долго я ждал этого визита.
— Мы пришли поговорить, Виктор Петрович, — Алина прошла в гостиную и села на диван напротив него, положив папку рядом. Сергей беспокойно устроился рядом с ней.
— Говорить? — свекровь язвительно усмехнулась. — Теперь, когда поняла, что останешься без крыши над головой, захотела поговорить?
— Галя, помолчи, — строго сказал Виктор Петрович, не сводя глаз с Алины. — Ну, давай, невеста. Выкладывай, что там у тебя.
Алина медленно открыла папку. Она не злилась. Она была спокойна, как лед.
— Вы любите говорить о деньгах, Виктор Петрович. О деньгах, которые вы в нас «вкладываете». Давайте посмотрим на эти вложения объективно.
Она вынула первый лист и протянула ему.
— Это примерный список ваших подарков нашей семье за последние три года. Крупных подарков. Конструкторы, одежда Кости, ваша помощь с отпуском, те самые полтора платежа по ипотеке. Сумма, конечно, внушительная. Около шестисот тысяч.
Виктор Петрович скептически хмыкнул, пробегая глазами по списку.
— А это, — Алина положила перед ним второй лист, — это наши расходы на вас. Ваши юбилеи, дни рождения, Новый год, Восьмое марта. Подарки, которые мы с Сергеем выбирали вместе. Бытовая техника, которую я находила по акциям, потому что знала, что вам нужно. Продуктовые наборы, которые я привозила каждые выходные, потому что «у мамы на рынке все дорого». Лекарства, которые мы покупали. Плюс моя работа по дому, когда вы приезжали — готовка, уборка после ваших визитов. Я, конечно, не могу оценить свой труд в рублях, как вы, но даже чисто материальные траты за тот же период составили около двухсот тысяч.
В гостиной повисло молчание. Галина Ивановна смотрела на листок с широко раскрытыми глазами. Виктор Петрович переводил взгляд с одной бумаги на другую, его лицо постепенно темнело.
— Ты что это тут нам устроила? Бухгалтерию? — прошипел он.
— Нет, — холодно ответила Алина. — Я показываю вам, что мы не должники. Мы — ваша семья. И в рамках семьи всегда был взаимный обмен. Может, и не равный в денежном эквиваленте, но мы никогда не сидели у вас на шее. Мы отвечали заботой, вниманием, помощью.
— Какая забота?! — взорвалась Галина Ивановна. — Вы нам должны за все! За то, что мы для вас сделали!
— Должны? — Алина наклонилась вперед, и в ее глазах вспыхнул огонь. — А вы мне должны за то, что все эти годы терпела ваши унижения! За то, что вы называли меня дармоедкой! За то, что пытались купить лояльность своего внука дорогими игрушками! Это вы мне должны, Галина Ивановна! Но я не требую с вас этот долг. Я предлагаю забыть о нем. Как и прошу вас забыть о ваших мнимых «долгах».
Сергей сидел, опустив голову, и молчал. Но он не пытался ее остановить.
— Так что вот мое последнее слово, — Алина закрыла папку. — Мы не будем платить вам за шубу. Мы не будем больше отчитываться за каждую копейку. Вы можете прекратить помогать с ипотекой — ваше право. Мы как-нибудь справимся. Но тогда и общение будет сведено к минимуму. Только по большим праздникам. И без вот этих вот, — она провела рукой над листками, — финансовых претензий и манипуляций.
Виктор Петрович тяжело дышал. Он был в ярости, но он был загнан в угол. Все его козыри — деньги и чувство вины — были выставлены напоказ и обезврежены. Он не мог ничего возразить по сути. Он мог только кричать.
— Вон из моего дома! — заревел он, вставая и трясясь от гнева. — Сейчас же! И чтобы ноги вашей тут больше не было!
Алина спокойно встала.
— Как скажете. Это ваш дом. И ваши правила. Но в нашем доме, Виктор Петрович, отныне правила другие.
Она посмотрела на Сергея. Он медленно поднялся, его лицо было бледным. Он не посмотрел на отца. Он просто повернулся и пошел за женой к выходу.
На этот раз, выходя из квартиры, Алина не чувствовала себя разбитой и униженной. Она чувствовала себя свободной. Она выиграла этот раунд. Но она понимала — война на этом не закончилась. Она только перешла в новую, еще более опасную фазу.
Тишина, установившаяся после их ультиматума, была зловещей. Телефоны Сергея молчали. Ни гневных звонков от отца, ни истеричных тирад от матери. Эта пауза была страшнее любых криков — она означала, что противник перегруппировывается и готовит новый удар. Алина инстинктивно чувствовала это, как животное чувствует приближение грозы.
Прошло несколько недель. Жизнь входила в новое, более напряженное русло. Сергей, мрачный и замкнутый, целыми днями пропадал на работе, а дома молча выполнял свои обязанности. Ипотеку они платили сами, экономя на всем. Это было трудно, но в этой трудности была странная гордость.
Однажды в субботу, когда Алина разбирала вещи после очередной поездки в дешевый супермаркет, а Сергей чинил протекающий кран на кухне, в дверь позвонили. Сергей, вытирая руки, пошел открывать.
Алина услышала на пороге сладкий, до боли знакомый голос.
— Сыночек, здравствуй! Мы с папой были рядом, решили заглянуть. Внученька навестить.
Это была Галина Ивановна. Без предупреждения. Как ни в чем не бывало. Алина замерла в коридоре, сжимая в руках пакет с крупами. Она видел, как Сергей, растерянный, пропускает в квартиру мать, а за ней и громоздкую фигуру Виктора Петровича. На лицах обоих — маска неестественного, натянутого спокойствия.
Костя, услышав бабушку, радостно выбежал из комнаты.
— Ба! Деда!
— Внучек мой хороший! — Галина Ивановна расстелила руки, но ее взгляд скользнул по Алине, будто ее не существовало. — Соскучился по бабушке? Мы тебе новую машинку привезли.
Она протянула ребенку яркую коробку. Алина не двигалась, наблюдая. Тактика изменилась. Явный натиск сменился тихим саботажем.
Виктор Петрович молча прошел в гостиную и устроился в кресле, словно он здесь полноправный хозяин. Сергей стоял в растерянности, не зная, как реагировать.
— Костя, иди, поиграй в комнате, — мягко, но твердо сказала Алина.
— Пусть поиграет тут, — тут же парировала свекровь, садясь на диван рядом с мальчиком. — Мы так редко видимся. Правда, внучек? Бабушка так по тебе скучала. Мы тебя очень любим. Всегда будем любить, что бы ни случилось.
Она многозначительно погладила его по голове, и ее взгляд снова, на долю секунды, встретился с взглядом Алины. В нем было холодное торжество.
— Костенька, ты ведь знаешь, что бабушка и дедуля — твоя самая родная кровь? — продолжала она, ласковым, но громким голосом, предназначенным для всех. — Самая главная семья. Мы всегда о тебе позаботимся. Даже если мама… ну, если мама вдруг захочет нас от тебя отдалить. Мы никуда не денемся.
У Алины перехватило дыхание. Они перешли все границы. Они играли на самом святом, на ее сыне, вкладывая в его детское сознание яд сомнений и чувство вины.
Сергей, наконец, нашел в себе силы.
— Мама, что ты несешь? Не надо такого говорить при ребенке.
— А что я такого сказала? — развела руками Галина Ивановна с поддельной невинностью. — Я просто говорю внуку, что мы его любим. Разве это плохо? Или у вас здесь уже запрещено говорить о любви?
В этот момент Костя, смутно чувствуя напряжение, поднял на Алину большие, испуганные глаза.
— Мама, а ты нас не оставишь?
Комната замерла. Слова ребенка повисли в воздухе, как приговор. Галина Ивановна не смогла скрыть довольной улыбки. Виктор Петрович с одобрением кивнул.
И тут в Алине что-то оборвалось. Терпение, страх, попытки сохранить мир — все это сгорело в одночасье. Она медленно подошла к дивану. Ее движения были спокойны, но вся она была словно сжатая пружина. Она взяла Костю за руку и мягко, но неумолимо подняла его с дивана, поставив за свою спину, как за щит. Но не для того, чтобы спрятать, а для того, чтобы защитить.
Она посмотрела прямо на Галину Ивановну, и в ее взгляде было столько ледяного презрения, что улыбка на лице свекрови мгновенно исчезла.
— Выйдите, — тихо сказала Алина. Ее голос был негромким, но в нем звенела сталь. — Немедленно. Выйдите из моего дома.
— Как ты смеешь… — начала свекровь, но Алина перебила ее, повысив голос впервые за все время конфликта.
— Сейчас же! Вы перешли последнюю черту. Мой сын — не разменная монета в ваших грязных играх! Вы не будете мутить ему душу, вы не будете вкладывать в него свой яд! ВЫЙДИТЕ!
Она не кричала. Она гремела. И этот гром был страшнее любой истерики.
Виктор Петрович тяжело поднялся с кресла. Его лицо было багровым.
— Это еще что за тон! Я тебя…
— Вас я больше не слушаю, Виктор Петрович, — холодно оборвала его Алина. — Вы в моем доме. И вы оскорбляете меня и пытаетесь травмировать моего ребенка. Выйдите. И не приходите, пока не научитесь элементарному уважению. Если это вообще возможно.
В квартире повисла мертвая тишина. Галина Ивановна, бледная, смотрела на Сергея.
— Сынок, ты что же молчишь? Она твою мать выгоняет!
Сергей стоял, глядя на плачущего Костю, прижавшегося к ноге Алины. Он смотрел на его испуганное лицо, затем на окаменевшее лицо жены, готовой в одиночку сражаться с целым миром, чтобы защитить их сына. И что-то в нем щелкнуло.
Он медленно подошел к двери и открыл ее.
— Мама, папа. Вам лучше уйти.
Это было сказано тихо, но неумолимо. В его голосе не было ни злости, ни страха. Была лишь усталая, окончательная решимость.
Галина Ивановна ахнула. Виктор Петрович, не говоря ни слова, с ненавистью глянул на сына и, взяв жену под руку, вышел в подъезд.
Дверь закрылась. Тишина вернулась, но на этот раз она была чистой, выстраданной.
Сергей обернулся. Он посмотрел на Алину, на ее разгневанное, прекрасное лицо, на их сына, который цеплялся за нее, ища защиты.
— Прости, — хрипло прошептал он. — Прости меня.
Он не встал на ее сторону раньше, когда нужно было. Но он сделал это сейчас. Когда это было важнее всего. Война еще не была окончена, но в этой битве они наконец-то стали по-настоящему одной семьей.
