– А ты опять этот сервиз достала? Я же просил тот, с золотой каемочкой, который нам мама на юбилей дарила. Он солиднее выглядит, – Виктор недовольно скривился, разглядывая тарелку, которую Ольга только что поставила на белоснежную скатерть.
Ольга на секунду замерла с пучком петрушки в руке. Ей хотелось ответить резко, сказать, что сервиз с золотой каемочкой нельзя мыть в посудомойке, а стоять у раковины в час ночи после ухода гостей у нее нет ни малейшего желания. Но она сдержалась. Сегодня у Виктора был день рождения, пятьдесят лет, юбилей, и портить настроение с самого начала вечера не хотелось.
– Вить, тот сервиз на двенадцать персон, а нас будет всего четверо. К тому же эти тарелки глубже, для жаркого удобнее, – спокойно ответила она, продолжая украшать заливное веточками зелени. – Ты лучше проверь, охладилась ли водка. Гена с Мариной будут с минуты на минуту.
Виктор буркнул что-то неразборчивое и поплелся к холодильнику. Ольга посмотрела ему в спину и тяжело вздохнула. Последнюю неделю она жила в режиме «успеть всё». Работа бухгалтером отнимала кучу сил, конец квартала, отчеты, а тут еще подготовка к юбилею. Виктор категорически отказался отмечать в ресторане, заявив, что «лучше, чем ты, Оля, никто не приготовит, да и зачем переплачивать за пафос».
Конечно, лестно, когда муж хвалит твою стряпню, но за этой похвалой скрывалась обычная экономия и нежелание видеть ценник в меню. В итоге Ольга три вечера подряд после работы мариновала мясо, варила овощи, пекла коржи для «Наполеона» и крутила рулетики из баклажанов, которые так любил именинник. Ноги гудели, спина ныла, а на маникюр времени так и не хватило – пришлось просто покрыть ногти прозрачным лаком.
Звонок в дверь заставил её вздрогнуть.
– Иду! – крикнул Виктор, мгновенно меняясь в лице. Угрюмость исчезла, появилась радушная улыбка хозяина дома.
В прихожую вплыла Марина. Именно вплыла, иначе и не скажешь. Жена Гены, лучшего друга Виктора, всегда выглядела так, словно только что сошла с обложки журнала. Стройная, ухоженная, в элегантном бежевом платье, которое идеально сидело по фигуре. В руках она держала маленький пакетик из дорогого бутика. Следом топал Гена, нагруженный пакетами с подарками и бутылками.
– Оленька, дорогая! – Марина чмокнула хозяйку в щеку, обдав облаком дорогого парфюма. – Как вкусно пахнет! Ты, как всегда, подвиг совершила на кухне? Боже, я бы так не смогла. Я вот Гене сразу сказала: хочешь праздник – веди меня в ресторан, я к плите не подойду, у меня маникюр.
Ольга невольно спрятала руки за спину.
– Ну, кому-то же надо и домашним уютом заниматься, – улыбнулась она, принимая пальто гостьи. – Проходите, всё уже на столе.
Застолье началось традиционно. Тосты за здоровье юбиляра, обсуждение подарков (Гена подарил навороченный спиннинг, о котором Виктор мечтал полгода), шутки и смех. Ольга бегала между кухней и гостиной, меняя тарелки, подкладывая закуски и следя, чтобы у всех были полные бокалы. Сама она успела съесть только ложку оливье и кусочек сыра.
Виктор, разгоряченный первой рюмкой, расслабился. Он откинулся на спинку стула и с восхищением посмотрел на Марину, которая аккуратно, вилочкой, отламывала кусочек рыбы.
– Марин, ты как всегда великолепна, – громко сказал он. – Гляжу на тебя и думаю: ведьма ты, что ли? Ешь и не толстеешь. А платье какое! Сразу видно – женщина за собой следит.
Марина кокетливо поправила локон.
– Ой, Витя, скажешь тоже. Это просто дисциплина. Спортзал три раза в неделю и никаких углеводов после шести. Ну и, конечно, уход. Я тут такой крем для лица открыла, чудо просто.
– Вот! – Виктор поднял палец вверх, словно услышал великую мудрость. – Дисциплина! Слышишь, Оль? Дисциплина! А ты всё: «устала, некогда». Вон Марина тоже работает, а выглядит как девочка.
Ольга, которая в этот момент ставила на стол огромное блюдо с запеченной бужениной, замерла. Она работала главным бухгалтером в крупной фирме, вела дом, занималась дачей и еще успевала помогать с уроками внукам, когда дети их привозили. Марина же работала администратором в салоне красоты два через два и детей у них с Геной не было.
– Вить, давай не будем сравнивать, – мягко сказала Ольга, стараясь не раздувать конфликт при гостях. – У всех разный ритм жизни. Попробуй буженину, она по новому рецепту, с черносливом.
Но Виктора, похоже, понесло. Алкоголь развязал язык, и старые обиды, или, скорее, глупое мужское бахвальство, полезли наружу.
– Да что буженина! – махнул он рукой, накладывая себе огромный кусок мяса. – Еда – это еда. А вот эстетика… Генка, повезло тебе. Приходишь домой, а там не кухарка в халате, а фея. Глаз радуется. А у нас что? Вечно эти кастрюли, вечно запах жареного лука. Я Ольге говорю: сходи в зал, запишись на фитнес. А она: «у меня спина, у меня давление». Отговорки всё это. Лень-матушка.
Гена почувствовал неловкость и попытался перевести тему:
– Витёк, ну ты чего? Оля у тебя золотая хозяйка. Такое мясо – пальчики оближешь! Моя Маринка так готовить не умеет, мы всё больше полуфабрикатами или доставкой перебиваемся.
– Вот именно! – подхватила Марина, пытаясь сгладить углы, но вышло только хуже. – Я готовить не люблю, это правда. Зато у меня всегда есть время на себя. Мужчина должен любить глазами, правда, Вить?
Виктор расплылся в улыбке, глядя на жену друга маслеными глазами.
– Золотые слова! Любить глазами! А тут посмотришь… – он пренебрежительно кивнул в сторону Ольги, которая села напротив, сложив натруженные руки на коленях. – Оль, вот ты вроде и платье надела, и причесалась, а всё равно вид какой-то… замученный. Теткинский, понимаешь? Вон у Маринки глаза горят, жизнь кипит. А у тебя в глазах только ценники из «Пятерочки».
За столом повисла тяжелая тишина. Гена уткнулся в свою тарелку, Марина нервно теребила салфетку. Ольге показалось, что ей дали пощечину. Она вспомнила, как вчера Виктор ныл, что у него нет чистых рубашек, и она в час ночи гладила ему эту самую голубую сорочку, в которой он сейчас сидел и поливал ее грязью. Вспомнила, как экономила на косметологе, чтобы купить ему этот чертов спиннинг, добавив деньги к подарку от коллег.
– Витя, перестань, – тихо, но твердо сказала она. – Ты перебрал.
– Я не перебрал! – взвился муж. – Я правду говорю! Друг познается в беде, а жена – в сравнении. Вот я смотрю и сравниваю. И сравнение, мать твою, не в твою пользу. Почему Гена может привести жену в общество и гордиться, а мне приходится краснеть? Ты себя в зеркало видела? Расплылась, морщины… А ведь вы ровесницы!
– Мы не ровесницы, Витя, – ледяным тоном поправила Ольга. – Марине тридцать восемь, а мне сорок восемь. И Марина не таскает сумки с продуктами на пятый этаж, когда лифт ломается, потому что ты на диване лежишь.
– Ой, началось! – Виктор картинно закатил глаза. – Я работаю! Я деньги в дом приношу! Имею право требовать, чтобы жена соответствовала статусу. А ты… курица наседка. Только и можешь, что салаты строгать. Вот, кстати, салат! – он ткнул вилкой в сторону селедки под шубой. – Даже его нормально сделать не можешь. У Маринки на Новый год пробовал – воздушный, легкий. А у тебя – каша майонезная. Как и ты сама.
Это была последняя капля. Внутри у Ольги что-то оборвалось. То самое бесконечное терпение, на котором держался их брак последние двадцать пять лет, вдруг иссякло, оставив после себя звенящую пустоту и холодную ярость.
Она медленно встала. Виктор, не замечая перемены в её лице, продолжал разглагольствовать, обращаясь к Гене:
– Нет, ну ты скажи, Ген, я не прав? Ведь женщина должна вдохновлять! А тут приходишь – и тоска. Халат, тапки, борщ. Скука смертная…
Ольга взяла со стола большое, глубокое блюдо с «Селедкой под шубой». Салат был свежий, пропитанный, густо смазанный майонезом и украшенный тертой свеклой. Килограмма полтора, не меньше.
Она обошла стол и встала рядом с мужем. Виктор, наконец, замолчал и поднял на неё глаза.
– Чего встала? – спросил он с вызовом. – Соли не хватает? Или майонеза пожалела?
– Нет, Витя, – спокойно произнесла Ольга. Голос её не дрожал. – Всего хватает. Просто я подумала, что ты прав. Я действительно только и умею, что салаты строгать. И раз тебе так не хватает эстетики и легкости, то, пожалуй, этот салат тебе нужнее всего.
С этими словами она перевернула блюдо.
Время словно замедлилось. Гена открыл рот в беззвучном крике. Марина ахнула, прикрыв рот ладонью. А бордово-розовая масса, слоистая и жирная, медленно, но неотвратимо шлепнулась прямо на колени Виктору, на его новые, светлые брюки, купленные специально к юбилею.
*Чвак.*
Звук был сочным и влажным. Майонезные реки потекли по штанинам, свекла мгновенно впиталась в дорогую ткань, кусочки селедки украсили ширинку.
На секунду в комнате воцарилась гробовая тишина. Виктор смотрел на свои колени, не в силах поверить в происходящее. Свекольный сок быстро расползался, превращая бежевые брюки в абстрактную картину безумного художника.
– Ты… ты что наделала?! – взревел он, вскакивая. Салат шматками повалился на пол, на ковер, на ботинки. – Ты с ума сошла?! Это же новые брюки! Дура психованная!
Ольга аккуратно поставила пустое блюдо на стол.
– Зато вкусно, Витя. И сытно. И, заметь, очень натурально. Никакой химии, всё своими руками.
– Да я тебя!.. – Виктор замахнулся, но Гена, опомнившись, подскочил и схватил друга за руку.
– Витя, тихо! Успокойся! Ты сам довел!
– Я довел?! Я?! – орал Виктор, тряся перепачканными штанами. – Я правду сказал, а она мне еду на штаны вывалила! Убирай! Немедленно убирай всё это! Ползай и убирай!
Марина, бледная как полотно, вжалась в спинку стула. Вечер перестал быть томным.
Ольга посмотрела на беснующегося мужа с брезгливостью, словно увидела таракана.
– Убирать будешь сам, – отчеканила она. – Или вызови клининг. Ты же у нас статусный мужчина, зарабатываешь. А я, пожалуй, пойду. Мне нужно заняться собой. Как ты там сказал? Вдохновляться.
Она развернулась и вышла из комнаты. В прихожей спокойно надела плащ, взяла сумочку. Из гостиной доносились крики Виктора и успокаивающий бубнеж Гены.
– Оля, ты куда? – Марина выскочила в коридор, испуганно хлопая накрашенными ресницами. – Оль, не уходи, он же пьяный, он не со зла…
– Со зла, Марин, – Ольга посмотрела на соперницу, но злости к ней почему-то не было. Только жалость. – Он всегда так думал, просто трезвый молчал. Спасибо тебе, что пришла. Ты мне глаза открыла.
Ольга вышла в прохладный осенний вечер. Идти было некуда, но и оставаться в той квартире было невозможно. Она села на лавочку у подъезда, достала телефон и вызвала такси. «К маме», – решила она. Мамы не стало два года назад, но квартира стояла пустая, Ольга всё никак не решалась ее сдать. Вот и пригодилась.
Виктор звонил ей раз двадцать за вечер. Сначала, видимо, чтобы поорать, потом – когда протрезвел. Ольга не брала трубку. Она купила в круглосуточном магазине бутылку вина и шоколадку, приехала в мамину квартиру, где пахло пылью и старыми книгами, и впервые за много лет просто легла на диван, не думая о том, что нужно замочить белье или приготовить завтрак.
Следующие две недели превратились для Виктора в ад.
Ольга не вернулась на следующий день. И через день тоже. Она жила у мамы, ходила на работу, а вечером… Вечером она записалась на массаж. Тот самый, на который жалела денег три года.
Виктор остался один в квартире, где, как оказалось, еда не появляется в холодильнике сама по себе, а носки не прыгают в стиральную машину, а оттуда – чистыми и свернутыми в пары – в ящик комода.
Первые три дня он хорохорился. Питался пельменями, ходил в джинсах (потому что брюки отстирать так и не удалось, химчистка отказалась давать гарантии). Рассказывал Гене по телефону, какая Ольга стерва и истеричка.
– Ничего, приползет, – бахвалился он. – Куда она денется? Кому она нужна в полтинник? Побесится и вернется. А я еще подумаю, прощать или нет.
Но на четвертый день закончились чистые рубашки. Гладить Виктор не умел и ненавидел. На пятый день у него скрутило живот от магазинных пельменей. На шестой он обнаружил, что в туалете закончилась бумага, а купить её он забыл.
Квартира начала зарастать грязью. Пятно от салата на ковре, которое он кое-как затер мокрой тряпкой, начало вонять прокисшим майонезом и рыбой. Уют, который он считал естественным фоном своей жизни, рассыпался на глазах.
А Ольга… Ольга расцвела. Она перестала таскать тяжеленные сумки, потому что готовить нужно было только для себя, а она ела мало. Она стала высыпаться. Коллеги на работе заметили перемены.
– Ольга Петровна, вы влюбились? Глаза блестят, – шутили в бухгалтерии.
– Влюбилась, девочки, – отвечала она. – В себя. Наконец-то в себя.
Через две недели Виктор подкараулил её у работы. Он выглядел жалко: помятая рубашка, щетина, несчастные глаза побитой собаки. В руках он держал дурацкий букет из трех гвоздик в целлофане.
– Оля… – начал он, переминаясь с ноги на ногу.
Ольга остановилась, глядя на него спокойно и равнодушно.
– Чего тебе, Витя?
– Оль, ну хватит уже. Пошутили и хватит. Домой пора. Там… это… цветы полить надо. И кошка скучает.
Кошки у них не было.
– Я не вернусь, Витя, – сказала она просто. – Я подала на развод. Заявление уже в суде, тебе придет повестка.
У Виктора отвисла челюсть.
– Какой развод?! Ты что, с дуба рухнула? Из-за какого-то салата? Из-за пары слов? Мы же двадцать пять лет прожили!
– Вот именно. Двадцать пять лет я была для тебя удобной функцией. Кухаркой, прачкой, уборщицей. А человеком так и не стала. Ты хотел фею, Витя? Ищи фею. Марину, например. Хотя нет, Гена тебе голову оторвет. Найди другую. Которая будет порхать, пахнуть духами и ничего не делать. Только учти: феи не моют унитазы и не варят борщи.
– Оля, прости! – взмолился он, хватая ее за рукав. Люди на улице начали оборачиваться. – Ну дурак я, ляпнул не подумав! Бес попутал! Ну хочешь, я тебе шубу куплю? Или этот… абонемент в фитнес, как ты хотела?
Ольга рассмеялась. Горько и весело одновременно.
– В фитнес? Чтобы я стала похожа на Марину и тебе не стыдно было с женой выйти? Нет, Витя. Я уже хожу. Для себя. И шубу я себе сама куплю, если захочу. Моей зарплаты, оказывается, на многое хватает, если не тратить её на твои хотелки, дорогие спиннинги и деликатесы для твоих друзей.
– Но как же я? – растерянно спросил он. – Я же пропаду. Я даже стиралку включить не могу, там кнопок много…
– Инструкция в интернете, Витя. Или найми домработницу. А я устала. Я увольняюсь с должности твоей жены. Без выходного пособия.
Она выдернула рукав из его пальцев и пошла к метро. Спина прямая, походка легкая.
Виктор еще долго стоял на тротуаре, сжимая в руке увядающие гвоздики. Он вспоминал тот вечер, вкусную буженину, уютный свет лампы и тот момент, когда салат медленно сползал по его ноге.
– Дура, – прошептал он, но прозвучало это неуверенно. – Какая же дура…
Впрочем, вернувшись в пустую, вонючую квартиру, где в раковине горой громоздилась посуда с засохшими остатками еды, дураком он почувствовал себя. Он набрал номер Гены.
– Ген, слушай, можно я к тебе приду? Пожрать чего-нибудь домашнего?
– Извини, брат, – голос Гены был напряженным. – Мы с Маринкой поругались. Я ей сказал, что она могла бы хоть раз пельмени сварить, а она мне скандал закатила, что я её в кухарки записываю. Говорит: «Вон у Вити Оля готовила, и чем кончилось? Салатом на штанах. Я не хочу так». Так что я сам на «Дошираке» сижу.
Виктор положил трубку и посмотрел на пятно на ковре. Оно напоминало очертаниями сердце. Разбитое, грязное, свекольное сердце.
Прошло полгода.
Ольга и Виктор развелись тихо. Дети, уже взрослые, сначала пытались их помирить, но увидев сияющую мать и вечно ноющего отца, приняли сторону матери.
Виктор так и не научился толком готовить. Он похудел, осунулся, стал носить рубашки, которые гладили в прачечной за деньги – дорого, но деваться некуда. Он пытался встречаться с женщинами, но все они казались ему «не такими». Одна не умела жарить котлеты, другая требовала ресторанов каждый день, третья сразу спросила про размер его зарплаты и скривилась.
А Ольга встретила свой сорок девятый день рождения в маленьком уютном кафе с подругами. Она была в новом платье, с новой стрижкой.
– Оль, а жалеешь? – спросила подруга. – Всё-таки столько лет вместе.
Ольга помешала ложечкой кофе и улыбнулась.
– Жалею, – честно сказала она. – Жалею, что не вывалила ему этот салат на голову лет десять назад. Столько времени потеряла, стараясь быть идеальной для того, кто этого никогда не ценил.
Она посмотрела в окно. Там, по весенней улице, шли пары. Счастливые и не очень. Но она точно знала: её счастье теперь зависит не от того, насколько тонко она порежет колбасу и сколько комплиментов получит чужая жена. Её счастье – в её собственных руках. И эти руки больше не пахнут луком. Они пахнут свободой и дорогим кремом.
А салат… Салат теперь она покупает в кулинарии. Понемногу. Исключительно, когда самой хочется.
