Муж твердил, что я слишком остро реагирую на его маму, а потом молча увёз свой чемодан к ней, будто из нашей жизни можно вот так просто выехать.
***
– Ты мне не мать, успокойся уже! – Андрей швырнул ключи на тумбочку так, что я вздрогнула.
– Конечно, не мать, – спокойно ответила я, – но это не повод разговаривать со мной, как с шваброй.
Он резко разулся, задел ботинком кошачью миску, корм рассыпался по полу.
– Прекрати драму, Лена. Мама просто спросила, почему у нас опять полуфабрикаты на ужин.
– Она не «просто спросила», а устроила допрос с пристрастием по видеосвязи, – я машинально подметала гранулы корма совком. – И ты, заметь, её ни разу не остановил.
Андрей закатил глаза.
– Ох, началось.
– Да, началось ещё три года назад, – я поставила совок, опёрлась о стол. – Когда твоя мама решила, что мы женились не вдвоём, а втроём.
Он сел на табурет, провёл рукой по лицу.
– Лен, ей тяжело. Понимаешь? Отец умер, она одна в своей этой… сталинке.
– В трёхкомнатной квартире в центре города, с дачей, гаражом и пенсией, о которой многие мечтают, – уточнила я. – И с тобой, который туда мотаешься через день.
Андрей молчал. Я слышала, как где‑то в подъезде хлопнула дверь, запахло чужим ужином – жареной картошкой с луком.
– Мама у меня не вечная, – тихо сказал он. – Жена найдётся, а мать одна.
Эта фраза врезалась в голову, как нож.
– А я, значит, так, временная? На смену?
– Не перевирай, – он поднялся. – Ты знаешь, что я имел в виду.
– Знаю, – кивнула я. – Что если я тебе не подойду, всегда можно найти другую. А мама – нет.
Он раздражённо фыркнул.
– Ты всё утрируешь.
– Да, особенно когда меня вычёркивают из семейных решений. Когда вы с мамой обсуждаете, в какую ипотеку нам влезать, и сообщаете мне постфактум.
Андрей подошёл к окну, отдёрнул штору.
– Опять? Мы уже обсудили. Нам дают хорошую ставку, плюс мама обещала помочь с первоначальным взносом.
– За эту помощь она потом пропишет себе место в нашей спальне, – вырвалось у меня.
Он резко обернулся.
– Не смей так говорить!
– А как? – голос предательски дрогнул. – Она уже сейчас считает, что имеет право решать, какие у нас шторы, что я должна готовить и когда нам заводить детей.
– Это мои дети тоже, – холодно сказал Андрей. – И мама всего лишь…
– Контролирует, – закончила я. – Всех и всё.
Мы замолчали. На телефоне мигал непрочитанный голосовой – от «Мамы Андрея».
Я знала: если Андрей сейчас его включит, наш вечер будет окончательно испорчен.
– Ладно, – он взял телефон. – Я перезвоню ей с кухни. Не начинай, хорошо?
– Ага, – выдохнула я. – Только постарайся хотя бы сегодня не обсуждать со своей мамой, в каком халате я хожу дома.
Он ушёл, а я осталась в коридоре, с совком в руках и ощущением, что в нашей квартире слишком тесно для трёх взрослых людей, из которых одна даже не живёт здесь.
***
– Значит так, Леночка, – голос свекрови звучал громко даже через динамик. – Без меня вы бы эту ипотеку не потянули.
– Мы бы и не брали такую, – тихо сказала я, глядя на Андрея. – Взяли бы поменьше, подальше, но без нервов.
Он резко махнул рукой, мол, не спорь.
– Мама помогла, – повторил он. – Это факт.
– Помогла или купила абонемент в нашу жизнь?
Андрей тяжело вздохнул.
– Началось.
Я сидела за столом, передо мной лежал свежий договор – тот самый, где в графе «первоначальный взнос» значилась сумма, которую внесла его мама.
– Ты понимаешь, что она теперь будет считать эту квартиру своей?
– Она этого не говорила, – упёрся Андрей.
– Она это живёт, – ответила я. – Каждый раз, когда приезжает и начинает переставлять мебель «по‑человечески».
В голове всплыло недавнее:
– Леночка, ну что ты как девочка из общежития? Эти шторки – стыдоба. Надо нормальные, плотные, а то вас все соседи видят.
И Андрей, который стоит рядом, кивает:
– Да, мам, Лен, может, правда возьмём другие?
В настоящем он снова завёл привычную пластинку:
– Она старается. Её поколение так привыкло: всё в дом, всё для семьи.
– Для какой семьи? – я подняла глаза. – Для нашей или для вашей?
Он открыл рот, но не успел ответить – телефон завибрировал.
«Мама Андрея».
– Возьми, – сказала я. – Раз уж мы теперь живём втроём.
Андрей нехотя нажал на зелёную кнопку, включил громкую связь.
– Да, мам.
– Сынок, – свекровь даже не поздоровалась. – Я подумала: раз уж я вам помогаю, логично будет, если я буду прописана в этой квартире. Мало ли что, чтобы всё было законно.
Я почувствовала, как кровь стучит в висках.
– Мама, – осторожно начал Андрей, – мы же…
– Я не претендую, – перебила она. – Но я же твоя мать. В старости не хочу остаться на улице, мало ли какие жёны сейчас пошли.
Я не выдержала.
– Какие – «такие», простите?
Повисла пауза.
– Лена, – холодно сказала свекровь. – Мы с тобой разговаривали?
– Теперь разговариваем, – ответила я. – Что вы имели в виду под «такие жёны»?
– Нервные, – отрезала она. – Без уважения к старшим.
Андрей рванулся:
– Мам, давай спокойно.
– Я спокойна, – её голос стал ещё жёстче. – Просто говорю, как есть. Сегодня любят, завтра – подадут на развод, квартиру поделят, а мать на улицу.
– Даша, перестань преувеличивать, – Андрей назвал её по имени, что было плохим знаком. – Мы с Леной не собираемся…
– Ты так уверен? – фраза была обращена явно не к нему. – У них сейчас это как маникюр – развод каждые полгода.
– Знаете что… – я встала, стул заскрипел. – Если вы уже решили, что я вас выставлю, может, сразу перепишете квартиру на себя и будете жить в ней сами?
– Лен! – одновременно вскрикнули оба.
Я почувствовала, как смеюсь – от бессилия.
– Отличный вариант. Вы с Андреем – в новой квартире с пропиской, а я, как «такая жена», поищу себе съёмное жильё. И всё честно.
– Вот, сынок, – свекровь вздохнула. – Я же говорила: истеричка.
– Мам, хватит! – Андрей отключил звонок, так и не попрощавшись. – Зачем ты так?
– Зато без намёков, – сказала я, чувствуя комок в горле. – У тебя мама хочет прописаться в нашей квартире, потому что заранее готовится к нашему разводу. А ты сидишь и называешь это «заботой».
Он молчал. И в этой тишине наша ипотека на тридцать лет вдруг стала казаться мне приговором, вынесенным сразу троим.
***
– Повтори ещё раз, – попросила я. – Что ты сказал маме по телефону?
Андрей устало провёл рукой по волосам.
– Лен, не начинай…
– Начну. – Я стояла посреди кухни, в руках – кружка с остывшим чаем. – Ты сказал ей: «Не переживай, мам, если Лена не выдержит, найдётся другая. А ты у меня одна».
Он закрыл глаза.
– Она переврала.
– То есть ты этого не говорил?
Пауза.
– Я… сказал похоже.
– «Похоже» – это как? – голос сорвался. – «Жена одна, а мама найдётся»?
Он поморщился.
– Не передёргивай. Мама плакала, говорила, что ты её ненавидишь. Я пытался её успокоить.
– За мой счёт, – я поставила кружку так, что чаю плеснулось через край. – Обесценив наш брак до уровня сменной обуви.
– Это фигура речи!
– А я – фигура в интерьере, понятно.
Он подошёл ближе, попытался взять меня за руку, я отдёрнула.
– Лена, ну взрослый человек же. Ты правда думаешь, что одна фраза…
– Не одна, – перебила я. – Это система.
Я начала загибать пальцы:
– «Мама у меня не вечная».
– «Мама всегда права, она жизнь прожила».
– «Ты ещё ребёнка не родила, а уже устала».
– Это она любит такие фразы, – пробормотал он.
– А ты их повторяешь, как молитву, – ответила я.
В комнате зазвонил телефон – на этот раз мой. На экране высветилась «Мама». Моя. Та самая, которая вообще не лезла в нашу жизнь, потому что «не хочется мешать детям».
– Возьми, – сказал Андрей.
– Не хочу, – ответила я. – Она сразу услышит по голосу, что я на грани, приедет с пирогами и компрессами, а мне сейчас ещё её жалеть.
Он сел на стул.
– Что ты хочешь от меня, Лена?
Вопрос прозвучал искренне, и именно это разозлило больше всего.
– Хочу простого, – сказала я. – Чтобы ты перестал стоять между мной и своей мамой. Выбери уже сторону.
– Это моя мать! – вскрикнул он.
– А я – кто?
– Жена.
– На замену?
Он вспыхнул.
– Хватит. Это некрасиво.
– Некрасиво – это когда жена узнаёт о планах прописать свекровь в ипотечной квартире из разговоров по громкой связи.
– Я собирался с тобой это обсудить.
– Как всегда, после.
Он замолчал, потом сказал:
– Лена, если ты не хочешь, чтобы мама была прописана… хорошо. Я ей так и скажу.
– Не хочешь – или не можешь?
– Смогу, – выдохнул он, будто делал что‑то героическое. – Но ты тоже перестань её провоцировать.
– Я её провоцирую тем, что существую, – устало сказала я. – Любая женщина рядом с её сыном – провокация.
Андрей отвернулся.
– У меня одна мама.
– А у меня, выходит, нет мужа.
Он ничего не ответил. И в этот момент я впервые всерьёз подумала: а что, если папка с нашими свадебными фотографиями так и останется единственным, что по‑настоящему нашим – без маминых правок и ипотечных приписок?
***
– Ты серьёзно? – я смотрела на чемодан у двери и не верила.
– Лена, давай без истерик, – Андрей нервно поправил ремень сумки. – Это временно.
– «Временно» – это на неделю к тёще на дачу, – сказала я. – А ты собираешься ехать к маме жить.
Он сжал губы.
– Ей плохо. Давление, сердце. Ты слышала, как она вчера задыхалась.
– Я слышала, как она вчера в десятый раз повторяла: «Я не доживу до внуков, если эта женщина останется в твоей жизни».
– Она так не говорила!
– Дословно – нет. Смысл – да.
Я подошла к чемодану, дотронулась до ручки.
– То есть решение принято?
– Я поеду на пару недель, – отчеканил он. – Успокою её.
– Заодно и меня проверишь на прочность, – добавила я.
– Не начинай.
– Я начала два года назад, когда просила тебя хотя бы не обсуждать со своей мамой наши ссоры.
Он замолчал, потом выдал:
– Ты меня загоняешь между двух огней.
– Нет, – покачала я головой. – Я просто стою в дверях и смотрю, как ты уходишь. Остальное ты делаешь сам.
Звонок в дверь прозвенел неожиданно громко.
– Ты кого‑то ждёшь? – удивился Андрей.
– Нет.
Я открыла – на пороге стояла курьерша с огромным букетом белых хризантем.
– Елена Сергеевна?
– Да.
– Вам от Ларисы Петровны.
Я сразу поняла, от какой.
– Подпишитесь здесь.
Пока я расписывалась, Андрей замер в коридоре.
– Мама… цветы прислала? – растерянно спросил он.
Я молча протянула ему открытку. На аккуратной карточке было выведено:
«Леночка, не держи зла на старую женщину. Отпусти моего сына, если ему с тобой тяжело. Всё к лучшему. Л.П.»
– Что за бред, – пробормотал Андрей.
– Очень логично, – сказала я. – Цветы на прощание. Чтобы было красивее, когда ты уйдёшь.
Я поставила букет в раковину – не из вредности, а потому что в доме не нашлось вазы подходящего размера.
– Лена, не драматизируй.
– Нет, это как раз у нас семейное: у кого‑то давление поднимается, у кого‑то чемодан сам собирается, – я взяла его куртку с вешалки и протянула. – Иди.
– Я вернусь, – упрямо сказал он.
– К кому? – спросила я.
Он не ответил.
Дверь хлопнула как‑то особенно глухо. Я стояла в пустом коридоре, в раковине торчал нелепый букет, а на полу, возле тумбочки, валялась одинокая гранула кошачьего корма – как напоминание о том, что хаос у нас начался с мелочей.
***
Первые два дня Андрей слал голосовые.
– Лен, мама правда себя плохо чувствует.
– Лен, я всё решил, никакой прописки не будет.
– Лен, ты молчишь, мне это не нравится.
Я слушала, ставила сердечки и не отвечала. В какой‑то момент поняла: ещё шаг – и я начну оправдываться перед ним за то, что не хочу делить мужа с его мамой на проценты.
На третий день позвонила свекровь.
– Леночка, – голос у неё был усталый, но удивительно мягкий. – Не держи зла на старую дуру.
– Я не держу, – сказала я, сама удивившись, насколько спокойно прозвучали слова.
– Я ведь его одна тянула, – продолжила она. – В девяностые, без мужа. Он у меня всё, что есть.
– А я – что?
– Ты… – она замялась. – Ты хорошая девочка. Но у вас своя жизнь, у меня своя. Я в неё со своим уставом лезу.
– Вы это вслух говорите, Лариса Петровна? – не поверила я.
– Говорю, говорю, – вздохнула она. – Сердце шалит, вот и накрутила себя. Мне глупости в голову лезут: вдруг ты его увезёшь куда‑нибудь, вдруг он меня бросит.
– Я его не увозила, – напомнила я. – Это он сам приехал.
Повисла пауза.
– В общем, так, – свекровь неожиданно перешла на деловой тон. – Я ему сказала: или он учится жить с женой, а я к вам приезжаю как гостья, или пусть сидит со мной, а ты строй свою жизнь.
– Ничего себе выбор, – усмехнулась я.
– Знаю, дурацкий, – признала она. – Но я тоже учусь отпускать.
– И что он выбрал?
– Сказал, что подумает.
Это почему‑то обидело больше всего.
– Понятно.
– Лена, – её голос стал тише. – Если он вернётся… не рассказывай ему, что я тебе звонила. Мужики не любят, когда их матери признаются в слабости.
– Ладно, – сказала я.
После разговора я долго сидела на кухне в темноте. Цветы в раковине распустились – Андрею я так и не написала, что они до сих пор стоят не в вазе, а между тарелками и вилками.
В какой‑то момент телефон снова завибрировал.
– Лен, – Андрей звучал уставшим. – Я заеду завтра поговорить.
– Хорошо.
– Мы… решим что‑нибудь.
– Это уже неплохо, – ответила я.
И впервые за эти дни почувствовала, что не обязательно соглашаться на всё, лишь бы «не было скандала».
***
– Только давай без крика, хорошо? – Андрей стоял в коридоре, как гость.
– Без крика будет сложнее, но попробуем, – ответила я.
Он вошёл, оглядел квартиру.
– Цветы ещё живы, – кивнул он на раковину.
– Упрямые, – сказала я. – Как их даритель.
Он усмехнулся, потом стал серьёзным.
– Я думал. Много.
– Это уже прогресс.
– Можешь не язвить?
– Могу. Но не обещаю.
Мы прошли на кухню, сели друг напротив друга.
– Мама… – начал он, потом осёкся. – В общем, она права в одном: я должен жить с женой.
– Конкретизируй, – попросила я. – «Жить» – это не только ночевать.
– Я не буду прописывать её в нашей квартире, – выдохнул он. – И не буду обсуждать с ней наши ссоры.
– Сколько продержишься? – спросила я.
Он вспыхнул.
– Ты думаешь, я совсем бесхребетный?
– Я думаю, ты привык быть хорошим сыном настолько, что забываешь быть мужем, – ответила я. – Но это лечится.
– Чем?
– Границами, – сказала я. – Простыми человеческими границами.
Он нахмурился.
– Ты как психолог из соц.сетей.
– А ты как подросток из тех же соц.сетей, – не удержалась я. – «Меня не понимают».
Он неожиданно рассмеялся.
– Ну вот, опять.
Мы помолчали.
– Так что ты предлагаешь? – спросил он.
– Конкретно:
– Ты сам говоришь маме, что не будешь её прописывать.
– Ты сам объясняешь, что приезжать можно по предварительной договорённости, а не «я уже в автобусе».
– И ты сам прекращаешь обсуждать со мной её давление, таблетки и соседку с третьего этажа чаще, чем нашу жизнь.
– Жёстко, – протянул он.
– Жизненно, – поправила я.
Он задумчиво посмотрел в окно.
– А если она снова устроит концерт?
– Тогда ты делаешь то, чего никогда не делал, – сказала я. – Выключаешь телефон и приходишь домой.
– Ты думаешь, это так легко?
– Нет, – честно ответила я. – Но если ты не справишься, я не смогу жить в этой тройке.
– Ты уйдёшь?
– Я останусь с собой, – сказала я. – А ты останешься с мамой.
Он долго молчал.
– Я… не хочу без тебя, – наконец сказал он.
– А без мамы?
– Без мамы… тоже не хочу.
– Вот с этим, – кивнула я, – тебе и осталось разобраться.
И впервые за всё время речь шла не о том, хорошая ли я жена, неблагодарная ли невестка, а о том, кем вообще собирается быть взрослый мужчина – сыном, мужем или человеком, который умеет разделять эти роли, а не сваливать всё в одну кастрюлю.
***
Через месяц Андрей стоял в дверях нашей квартиры с двумя пакетами продуктов и странным выражением лица.
– Ну? – спросила я.
– Я сказал ей, – выдохнул он. – Что прописывать её не буду.
– Жива?
– Более чем, – усмехнулся он. – Сказала: «Ладно, живите как хотите, лишь бы потом не пожалел».
– И ты?
– Уже пожалел, – признался он.
– О чём?
– О том, что раньше не сказал.
Он поставил пакеты на стол, достал огромную вазу.
– Это что?
– Мама передала, – ответил он. – Сказала, раз уж ты мучаешь её цветы в раковине, пусть будет куда их ставить «как у людей».
Я неожиданно рассмеялась.
– Это извинение или пассивная агрессия?
– По‑нашему, семейному, – пожал он плечами. – Всё сразу.
Я помыла вазу и поставила её на стол, готовую для очередного букета от свекрови – вдруг снова решит прислать свои белые хризантемы.
– Слушай, – вдруг сказал Андрей. – Я понял одну вещь.
– Одну – уже неплохо.
– Мама действительно одна.
– А я?
– А ты – не «найдёшься», – он посмотрел прямо. – Ты конкретная. И либо я учусь быть мужем для конкретной женщины, либо так и останусь вечным сыном у мамы на диване.
– И что выбрал?
– Пробовать первое, – ответил он. – Не обещаю, что без косяков.
– Косяки – это нормально, – сказала я. – Главное, чтобы они были наши, а не по маминым лекалам.
Телефон на столе вспыхнул – сообщение от свекрови:
«Леночка, не обижай моего дурака. Он правда старается. А я буду стараться молчать, когда хочется командовать. Договор?»
Я показала Андрею экран.
– Договор, – тихо сказала я.
Он обнял меня за плечи.
В этом объятии не было гарантии, что завтра всё не сорвётся в очередной скандал, что свекровь не сорвётся с места «просто проведать внуков», которых у нас ещё нет. Но впервые за долгое время у меня было ощущение, что в этой истории есть не только роль вечной невестки‑виноватой, но и место для взрослой женщины, у которой тоже есть право выбора.
И если уж кто‑то в этой семье «одна», то, может быть, это не только мама, но и жена, которая наконец перестала быть сменной деталью в чужих отношениях.
А вы бы смогли жить с человеком, который открыто говорит: «Жена найдётся, а мама одна», или для вас это сразу красный флаг, после которого чемодан у двери – единственный нормальный выход?
