Тот вечер должен был стать обычным, почти идеальным. Я закрыла ноутбук, откинулась на спинку стула и с наслаждением потянулась. Проект был сдан, клиент остался доволен, а на счету уже лежало приятное вознаграждение. За окном медленно спускались на город ранние ноябрьские сумерки, и золотые огни окон казались такими уютными.
Именно тогда у меня и родилась эта дурацкая, как оказалось позже, идея — сделать мужу сюрприз. Алексей в последнее время пропадал на работе, ссылаясь на срочный и очень сложный проект. «Надрывается, бедный, — с теплотой подумала я. — Надо его поддержать».
Я заскочила в его любимую итальянскую пекарню, купила тот самый круассан с сыром и ветчиной, который он обожал, и два капучино в двойных стаканчиках, чтобы не остыли. В машине поставила греться печку и направилась в его офис, представляя, как он обрадуется, как мы поужинаем прямо у него в кабинете, как в старые времена, когда только начинали свой бизнес.
Здание было почти пустым. Дежурный охранник лениво кивнул мне, привыкнув к моим редким визитам. Я прошлепала по глянцевому полу каблуками, и этот звук одиноко отдавался в тишине холла. Поднялась на третий этах на лифте, и почему-то сердце начало биться чуть тревожнее. Списала на усталость.
Дверь в его приемную была приоткрыта. Из-за нее лился свет и доносился веселый, оживленный женский смех. Смех Светы, его секретарши. Я на секунду замерла. Что-то холодное и незнакомое кольнуло меня под ложечкой.
Сделала шаг, чтобы войти, и в тот же миг услышала его голос, такой родной, такой расслабленный, каким он бывал только дома.
— Да ладно, Свет, не драматизируй, — говорил он.
И тогда прозвучал ее голос. Молодой, звонкий, насквозь пронизанный фамильярной нежностью, от которой у меня по спине пробежали мурашки.
— Да я шучу! Конечно, справлюсь. Не надорвись только, мой любимый!
«Мой любимый».
Эти два слова повисли в воздухе, превратившись в острые ледяные осколки и вонзившись мне прямо в сердце. Дыхание перехватило. Руки сами разжались, и я услышала, как бумажный пакет с ужином с мягким шуршанием упал на пол. Крышка одного из стаканчиков отлетела, и горячий капучино брызнул на мои туфли и подол пальто. Я не чувствовала ни жары, ни грязи.
Я не видела их. Я только слышала. Слышала этот смех, этот тон. И этих слов было достаточно. Больше, чем достаточно.
Я не стала врываться, не стала кричать, не стала устраивать сцену. Какая-то часть моего сознания, холодная и трезвая, все еще работала. Я развернулась и, почти не помня как, побрела обратно к лифту, оставив на полу доказательство своего идиотизма — расползающееся коричневое пятно и помятый бумажный пакет.
Лифт ехал мучительно медленно. Я стояла, вжавшись в стену, и смотрела в одну точку. В голове была пустота, белый шум, заглушающий все, кроме эха того самого: «Не надорвись, мой любимый».
Машина стояла там же, где и пятнадцать минут назад, когда я была еще другой женщиной — уверенной, любимой, счастливой. Я забралась на водительское место, захлопнула дверь и нажала кнопку замков. Щелчок прозвучал как последний засов, запирающий меня в новой, ужасной реальности.
И только тогда, в полной тишине салона, сквозь лобовое стекло глядя на освещенные окна его офиса на третьем этаже, я позволила слезам хлынуть ручьем. Они были горячими, беззвучными и горькими. А в ушах, снова и снова, как заевшая пластинка, играло то самое проклятое: «Не надорвись, мой любимый!»
Я не помню, как доехала домой. Это был автопилот, сработавший на остатках инстинкта самосохранения. В голове стучало одно: «Не включайся. Не чувствуй. Доезжай».
Квартира встретила меня тишиной и уютом, который теперь казался злой насмешкой. Вот диван, где мы вечерами смотрели фильмы, обнявшись. Вот его тапочки, аккуратно стоящие у прихожей. Я сняла пальто и увидела на подоле засохшее коричневое пятно от пролитого кофе. Оно было похоже на кляксу, поставившую крест на всей моей прежней жизни.
Я не стала его стирать. Просто повесила пальто в шкаф, как улику, которую пока надо скрывать.
Алексей вернулся поздно. Я сидела в гостиной, приглушив свет, и делала вид, что читаю. Сердце колотилось где-то в горле.
— Привет, птичка, ты не спишь? — его голос прозвучал как обычно — устало, но ласково.
«Птичка». Раньше это прозвище заставляло меня улыбаться. Теперь оно резало слух.
— Нет, ждала тебя, — мой собственный голос показался мне чужим, плоским.
Он прошел на кухню, я услышала, как он наливает себе воды. Потом вернулся и сел в кресло напротив, сняв очки и потирая переносицу.
— Измучился совсем. Этот проект… Ты не представляешь.
— Да? — я отложила книгу. — А что там? Расскажи.
Он вздохнул, глядя в потолок.
— Да все, Светка опять эти отчеты напутала, пришлось до ночи разгребать. Девчонка старательная, но внимательности ноль.
Имя прозвучало так естественно, так буднично, что у меня похолодели пальцы. Он не просто произнес его. Он его вплел в наш разговор, как нечто само собой разумеющееся.
— Старательная, говоришь? — я слышала, как напряглись в моем голосе струны, но не могла их ослабить.
— Ага. Горит работой. Сегодня, например, пока я с клиентом разбирался, она одна целую гору бумаг перенесла из архива. Я ей говорю: «Не надрывайся!», а она…
Он замолчал, будто споткнувшись. В воздухе повисла та самая фраза. Он посмотрел на меня, и мне показалось, что в его глазах мелькнула тень чего-то — неловкости? предостережения?
— А она что? — тихо спросила я.
— Да ничего, — он махнул рукой и встал. — Сказала, что справится. Пойду, душ приму. Спать хочу жутко.
Он ушел, оставив меня наедине с этим открытием. Он не просто слышал эти слова. Он сам их инициировал. Он сказал ей «Не надрывайся», а она просто вернула ему его же шутку, его же фамильярность. И это было почти хуже, чем если бы фраза родилась в ее голове. Это значило, что между ними существует свой, общий языковой код. Свой мир, в который мне не было хода.
Я осталась сидеть в темноте, и в голове медленно, с чудовищным скрежетом, начали поворачиваться шестеренки. Я всегда доверяла Алексею. Слепая вера была фундаментом нашего брака. Но теперь этот фундамент дал трещину, и сквозь нее сочилась ледяная вода сомнений.
Я вспомнила его телефон. Он всегда оставлял его на тумбочке в спальне, когда шел в душ. Раньше мне и в голову не приходило в него заглянуть. Это было ниже моего достоинства, нарушением наших негласных правил.
Но правила, как выяснилось, были только моими.
Я поднялась по лестнице, сердце колотилось, как у вора. Дверь в ванную была закрыта, доносился шум воды. Телефон лежал на своем месте. Я взяла его в руки. Он был теплым.
Мне было противно то, что я собиралась сделать. Но та холодная, трезвая часть меня, что проснулась в офисе, теперь требовала действий.
Я знала его пароль — дату нашей свадьбы. Горькая ирония. Экран разблокировался.
Пальцы дрожали. Я открыла мессенджер. Чата со Светой на первом экране не было. Возможно, он его удалил. Или просто не общался с ней сегодня. Я лихорадочно стала листать список чатов, ища ее имя. И тут мой взгляд упал на чат со свекровью.
Он был в самом верху. Последнее сообщение от нее пришло пару часов назад. Я почти машинально ткнула в него. И замерла.
Это был не просто разговор. Это была хроника моего предательства.
Людмила Степановна писала: «Сыночек, не переживай так из-за этого проекта. Все наладится. Главное, что у тебя есть надежный тыл».
Алексей ответил: «Тыл, который стоит копейки? Рита в свое время вложила в компанию полмиллиона. Я сейчас чувствую себя должником».
Ответ свекрови пришел мгновенно: «Не смей так думать! Это был ее долг как жены. Деньги пришли и ушли, а ты останешься. И вообще, мне Светочка нравится. Сразу видно — наш человек. Простая, душевная, не зазнается».
Я опустила телефон. Рука сама потянулась к спинке кровати, чтобы не упасть. «Наш человек». «Долг как жены». «Светочка».
Кусочки пазла, еще не складываясь в четкую картину, с треском вставали на свои места, раня острыми краями. Его семья не просто знала о Свете. Они ее одобряли. Они уже видели ее на моем месте. А мои вложения, моя поддержка, мои годы жизни — все это было для них лишь «долгом», который уже оплачен.
Из ванной доносился шум воды. Мой муж стоял там, под горячим душем, а я сидела в нашей спальне и читала ему приговор, вынесенный его же матерью. И понимала, что война объявлена. И я на ней одна.
Прошло два дня. Сорок восемь часов, которые я прожила как в густом тумане. Я механически выполняла работу, разговаривала с клиентами, пыталась есть. Но внутри все было пусто и холодно. Я избегала взгляда Алексея, боясь, что он увидит в моих глазах ледяную глыбу, в которую превратилось мое доверие.
Он заметил, конечно.
— С тобой все в порядке, Рита? Ты какая-то отстраненная, — спросил он за завтраком, наливая себе кофе.
Его голос звучал нормально. С участием. Но теперь я слышала за этим фальшивые нотки. Или мне так только казалось? Паранойя — верная спутница предательства.
— Устала, — ответила я, глядя в свою чашку. — Проект был сложным. И потом, осень. Всегда выбиваюсь из сил.
Он кивнул, поверив или сделав вид, и перевел разговор на планы на выходные. Я слушала его и думала о том, как легко мы лжем тем, кого, как нам кажется, любим.
Звонок в домофон прозвучал как гром среди ясного неба. Я вздрогнула. Алексей нахмурился, посмотрев на часы.
— Кому бы это? Я не жду никого.
Я подошла к панели и нажала кнопку. Голос в трубке заставил мое сердце упасть куда-то в пятки.
— Рита, это Людмила Степановна. Открой, детка, заскочила на минутку.
Свекровь. Я обернулась к Алексею. На его лице промелькнуло что-то похожее на легкую панику, но он тут же взял себя в руки.
— Мама? Что случилось?
— Ничего не случилось, — я отперла дверь. — Надо — вот и приехала.
Минуту спустя она уже стояла на пороге, снимая сапоги на высоченном каблуке. Людмила Степановна всегда выглядела безупречно — строгий костюм, идеальная прическа, макияж. В свои пятьдесят пять она была полна энергии и уверенности, которая порой граничила с тиранией.
— Сыночек мой, — она прошла мимо меня, как легкий бриз, и поцеловала Алексея в щеку. — Похудел ты у меня. Небось, опять не обедаешь?
— Мам, все в порядке, — он потер виски. — Просто работы много.
— Работы, работы, — она вздохнула и, наконец, повернулась ко мне. Ее взгляд, быстрый и оценивающий, скользнул по мне с головы до ног. — А ты, Рита, что-то неважно выглядишь. Устала, наверное? На себя денег не жалеешь, все в бизнес, в бизнес. А женщина должна следить за собой.
Она прошла в гостиную, как хозяйка, и села в мое любимое кресло. Я медленно последовала за ней, чувствуя, как по мне ползут мурашки.
— Я прекрасно себя чувствую, Людмила Степановна, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Просто немного вымоталась.
— Это понятно, — она удобно устроилась в кресле, положив сумочку на колени. — Ты ведь у нас трудяга. Золотые руки. Но, знаешь, дорогая, мужчине рядом нужна не только трудяга. Ему нужна муза. Вдохновение. Легкость.
Алексей стоял в дверях, смотря в пол. Он был похож на мальчишку, пойманного на шалости.
— Мама, не надо, — тихо произнес он.
— Что «не надо»? Я что, правды сказать не могу? — свекровь подняла на меня ясные, холодные глаза. — Рита, ты не обижайся. Я как к дочери. Ты слишком много на себя взвалила. И Лёша твой, видишь, измучился весь. Ему нужна поддержка, а не деловой партнер в постели.
Воздух перестал поступать в легкие. Она говорила это так спокойно, с такой сладковатой, ядовитой заботой, что у меня похолодели кончики пальцев.
— Что вы хотите сказать, Людмила Степановна? — спросила я, и мой голос прозвучал оглушительно громко в тишине комнаты.
— А то, что пора бы уже и о муже подумать, — она улыбнулась, но глаза оставались ледяными. — Мужчина, когда устает, ищет отдых. А если дома ему отдыха не дают, он найдет его на стороне. Это аксиома, детка.
Я посмотрела на Алексея. Он не поднимал глаз. Он не вступился. Он позволил своей матери говорить мне такое. В тот момент я поняла все. Сообщения в телефоне были не просто словами. Это была программа действий, одобренная высшей инстанцией.
— Вы считаете, что я не даю ему отдыха? — я сделала шаг вперед. Внутри все дрожало, но я выпрямила спину. — Что я, по-вашему, должна делать? Бросить работу? Сидеть дома и красить ногти в ожидании мужа?
— А почему бы и нет? — она мягко парировала. — Денег-то, я слышу, вы уже заработали достаточно. Могла бы и отдохнуть. Или сменить род деятельности на что-то… менее напряженное. А то вся в нервах. Лёше нужна спокойная, уравновешенная женщина. Как та секретарша его, Светочка… Милая такая девочка, без этих твоих амбиций.
Имя прозвучало. Оно повисло в воздухе, словно вызов. Она нарочно его произнесла. Чтобы проверить. Чтобы ударить точно в цель.
Я не выдержала. Тот ледок, что сдерживал меня все эти дни, треснул.
— Хватит! — крикнула я, и голос сорвался. — Хватит этих намеков! Я все прекрасно понимаю! Понимаю, кто такая эта «Светочка»! И понимаю, как вы с ней вместе водите хороводы вокруг моего мужа!
Людмила Степановна медленно поднялась с кресла. Ее лицо вытянулось, а в глазах вспыхнуло холодное презрение.
— Вот как? А я и не знала, что у нас в семье завелась истеричка. И некрасиво это, Рита. И неумно. Скандалы обычно до добра не доводят. Особенно для той стороны, что их затевает.
Она взяла свою сумочку и, не глядя на меня, прошла к выходу.
— Сыночек, проводишь? Машина ждет внизу.
Алексей, бледный, с побелевшими губами, бросил на меня взгляд, полный немого укора, и последовал за ней. Я осталась стоять посреди гостиной, вся трясясь от ярости и унижения. Я слышала, как на лестничной клетке зазвучал ее приглушенный, но отчетливый голос:
— Видишь, до чего она себя довела? Нервы. С ней надо быть аккуратнее. Очень аккуратнее.
Дверь закрылась. Вернулся он один. Мы стояли друг напротив друга в прихожей, как два врага на поле боя.
— Поздравляю, — сказала я, и голос снова стал чужим и плоским. — У тебя действительно надежный тыл. Готовая принять твою маму и твою… душевную секретаршу.
— Рита, перестань, — он провел рукой по лицу. — Мама просто забежала. Зачем ты так? Зачем устраивать сцены?
— Сцены? — я рассмеялась, и смех прозвучал горько и истерично. — Твоя мама приехала ко мне в дом и прямо намекнула, что мне пора освободить место для другой женщины! А ты стоял и молчал! И теперь я устраиваю сцены?
— Она не это имела в виду! Ты все неправильно поняла! — взорвался он. — Ты просто устала и все видишь в черном свете! Мама всегда была ко тебе добра!
В его глазах горели искренние обида и непонимание. И это было самым страшным. Он действительно не видел, что только что произошло. Он жил в другой реальности, где его мать — святой человек, а я — неблагодарная истеричка.
Я посмотрела на него и вдруг поняла, что мы говорим на разных языках. И всегда говорили. Просто раньше я не хотела этого замечать.
— Да, Алексей, — тихо сказала я, поворачиваясь и уходя в спальню. — Я, наверное, просто все неправильно поняла. И очень устала.
Я закрыла за собой дверь, прислонилась к ней спиной и закрыла глаза. Война была объявлена открыто. И первое сражение я только что проиграла. Но это было только начало.
Тишина после скандала была тяжелой и густой, как сироп. Алексей ночевал в гостиной. Я слышала, как он ворочается на диване, но не вышла к нему. Между нами выросла стена, и я понимала — ломать ее уже не хотела. Пусть стоит.
На следующее утро он ушел на работу, не зайдя в спальню. Мы не позавтракали вместе. Звонок кофемолки, скрип двери — вот и все звуки, ознаменовавшие начало нового этапа в моей жизни. Этапа, где я была одна.
Я сидела за своим столом, глядя на экран ноутбука, но не видя его. Передо мной лежал блокнот, и я выводила на чистой странице одно и то же имя: «Светлана». А потом — «Людмила Степановна». И снова — «Светлана». Они были связаны. Я чувствовала это каждой клеткой своего израненного существа. Но как? Простая секретарша и влиятельная свекровь. Что их связывает?
Мысли кружились, как осенние листья, не складываясь в картину. И тогда я вспомнила старую визитку, завалявшуюся в ящике стола. Год назад мы с Алексеем подумывали о расширении бизнеса, и знакомый адвокат порекомендовал нам частного детектива для проверки потенциальных партнеров. В итоге обошлись без него, но визитка осталась.
«Максим Орлов. Конфиденциальные расследования». Я взяла в руки маленький прямоугольник картона. Он казался невероятно тяжелым. Позвонить? Признать себе, что я готова на крайние меры? Что моего доверия и интуиции уже недостаточно?
Я посмотрела в окно. Тот самый капучино, пролитый у дверей офиса Алексея, оставил на моем светлом пальто несмываемое пятно. Оно было метафорой всей моей жизни сейчас — грязное, некрасивое, бросающееся в глаза. Я больше не могла его носить. Так же, как и не могла больше носить маску счастливой жены.
Мой палец сам набрал номер.
— Алло? — мужской голос, спокойный и деловой.
— Здравствуйте, это Маргарита Соколова. Мы… год назад у нас была консультация по поводу проверки контрагента. Вы дали свою визитку.
— Помню, Маргарита, — он ответил без паузы. Возможно, говорил правду, возможно, тактично врал. — Чем могу быть полезен?
Я сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями. Сказать вслух было невыносимо больно.
— Мне нужна ваша помощь. Не по бизнесу. Личная история. Мой муж… Я подозреваю, что у него роман с секретаршей. Но мне кажется, что там что-то большее. Какая-то… схема.
— Понятно, — его голос не дрогнул, не выразил ни жалости, ни любопытства. В этом была своя профессиональная терапевтичность. — Что именно вас насторожило?
Я рассказала. О словах, услышанных за дверью. О сообщении свекрови. О ее визите и откровенных намеках. Говорила медленно, сдерживая дрожь в голосе.
— Я должна понимать, с чем имею дело, — закончила я, чувствуя странное облегчение. — Я не могу больше жить в этой неопределенности.
— Вы правы, — ответил Орлов. — Неопределенность разрушает. Мы можем встретиться сегодня днем? Офис у меня нейтральный, адрес скину.
— Хорошо, — кивнула я, хотя он не видел этого жеста. — Я буду.
Два часа спустя я сидела в кресле перед его столом. Кабинет был простым, без лишних деталей. Сам Максим оказался мужчиной лет сорока пяти с умными, внимательными глазами, которые, казалось, все запоминали с первого взгляда.
— Итак, фокус на муже, Алексее Соколове, и его секретарше Светлане, — он делал пометки в планшете. — И дополнительно — на его матери, Людмиле Степановне. Вы хотите подтвердить или опровергнуть факт измены и выяснить степень вовлеченности свекрови.
— Да, — подтвердила я. — И еще… Мне нужны доказательства. Неоспоримые. На случай, если дело дойдет до…
— До раздела имущества, — он закончил за меня, подняв взгляд. — Понимаю. Это правильная позиция. Эмоции эмоциями, но юридическая подготовка никогда не бывает лишней.
Он задал еще несколько уточняющих вопросов: имена, адреса, номера машин, график работы Алексея. Я отвечала, поражаясь, как много я знаю о человеке, который стал для меня почти чужаком.
— Хорошо, — Орлов отложил планшет. — Начнем со стандартного наблюдения. И параллельно проведем небольшой бэкграунд-чек на девушку. Иногда самые интересные детали всплывают именно из прошлого.
Я согласилась, подписала договор и вышла из его офиса с чувством, что сделала первый шаг по тонкому льду. Было страшно, но бездействие было страшнее.
Прошла неделя. Я жила как в полусне, выполняя рутинные действия и каждый вечер проверяя почту в ожидании отчета Орлова. Алексей пытался наладить контакт, предлагал сходить в ресторан, говорил, что соскучился. Я отмахивалась, ссылаясь на работу. Вид его растерянного лица вызывал во мне странную смесь жалости и злости.
И вот, на восьмой день, пришло письмо. Тема: «Отчет №1».
Я открыла его, и сердце заколотилось с такой силой, что стало трудно дышать. Первые страницы были ожидаемыми: фотографии Алексея и Светы, выходящих вместе из офиса, их поход в кафе. Ничего откровенно компрометирующего. Но затем мой взгляд упал на раздел «Биографическая справка: Светлана Николаевна Белова».
Место рождения: небольшой город в двухстах километрах от нашего мегаполиса.
Образование:местный колледж.
И далее— та самая деталь, от которой кровь застыла в жилах.
«Мать Беловой С.Н. — Белова Инна Петровна, в девичестве — Круглова. Младшая сестра Людмилы Степановны Соколовой (Кругловой)».
Я перечитала строчку раз, другой, третий. Буквы плясали перед глазами.
Светлана — не просто секретарша. Она — двоюродная племянница моей свекрови. Она — ее кровь. Ее «наш человек» в самом прямом смысле этого слова.
Я откинулась на спинку стула, пытаясь осмыслить масштаб заговора. Это не был спонтанный роман. Это был продуманный план. Людмила Степановна устроила свою племянницу на работу к сыну. Чтобы контролировать его? Чтобы влиять на него? Чтобы в конечном итоге… заменить меня?
В отчете были распечатки звонков. Десятки звонков между номерами свекрови и Светы. Их частота резко возросла как раз в тот период, когда наш общий бизнес пошел в гору и начал приносить серьезные деньги.
Я смотрела на экран, и кусочки пазла наконец-то сложились в единую, уродливую картину. Мной не просто пренебрегли. Мной воспользовались. Мои деньги, моя работа, моя вера — все это было топливом для их благополучия. А когда я выполнила свою функцию, меня решили заменить на «правильную» девушку из своей же семьи.
Это была не измена. Это было корпоративное поглощение. Вражеский захват. И главным активом, который они хотели получить, был мой муж. А я была тем, от кого нужно было избавиться.
Я медленно закрыла ноутбук. Трясущимися руками налила себе стакан воды и выпила его залпом. Ярость, горячая и слепая, сменялась холодным, расчетливым спокойствием. Теперь я все знала. Теперь я видела поле боя и расставленные на нем фигуры.
Война только начиналась. Но теперь я знала не только имя врага, но и его родословную.
Тишина после прочтения отчета была оглушительной. Я сидела в пустой квартире, и только тиканье настенных часов отмеряло секунды новой, чудовищной реальности. Слова «племянница», «сестра», «заговор» звенели в ушах навязчивым, неумолкающим набатом.
Я встала, подошла к книжному шкафу и достала с верхней полки большую картонную коробку, на которой легким слоем лежала пыль. «Фото», — было выведено на боку маркером. Я не открывала ее уже несколько лет. В эпоху цифровых снимков залезать в прошлое, словно в сундук с берестяными грамотами, не было необходимости. Теперь это было необходимо.
Я поставила коробку на диван, откинула крышку. Пахло старыми чернилами и бумагой. Сверху лежал наш с Алексеем свадебный альбом. Я провела рукой по бархатной обложке, но открывать не стала. Это было бы слишком больно. Вместо этого я стала рыться глубже, пока пальцы не наткнулись на конверт с надписью «Начало».
Внутри были самые первые, еще пленочные фотографии. Мы с Лёшей, нам по двадцать с небольшим. Мы сидели на подоконнике его первой, убогой однокомнатной квартиры в хрущевке, прижавшись друг к другу. Я — в джинсах и простой футболке, он — в потертой куртке. Мы улыбались в объектив, и в глазах горели одни и те же огоньки — надежда, азарт, безумие.
Я закрыла глаза, и память, как кинопленка, пошла вспять.
Тот вечер. Осень, как сейчас, только семь лет назад. Мы сидели за тем же кухонным столом, но не в этой просторной квартире, а в той, малюсенькой. На столе — пачка распечаток, калькулятор и несколько исписанных листков.
— Рит, я не могу тебя просить, — Алексей смотрел на меня, и в его глазах читалась настоящая паника. — Это мои проблемы. Бизнес прогорел, кредиты… Я как-нибудь сам.
— Как сам? — я положила ладонь на его руку. — Ты будешь есть одну только гречку до пенсии? Мы — пара. Мы либо вместе тонем, либо вместе плывем.
— Но полмиллиона! Это же безумие! Ты столько зарабатывала, пока я свои амбиции строил.
— Зарабатывала для нас, — твердо сказала я. — Для нашей общей семьи. Для нашего будущего. Деньги придут и уйдут, а мы останемся.
Я видела, как он смотрит на меня — с обожанием, с благодарностью, с немым вопросом «за что я тебя удостоился?». Тогда он еще умел так смотреть.
— Я все тебе верну, Рита. Сторицей. Клянусь.
— Мне не нужно, Лёш. Мне нужно, чтобы мы были вместе. Все остальное мы переживем.
Я продала свою долю в небольшом, но перспективном дизайн-бюро, где работала тогда. Вложила все в его разваливающуюся фирму. Мы сидели ночами, составляли новые бизнес-планы, я искала ему клиентов через свои старые связи. Мы спали по четыре часа, ели что придется, но мы были командой.
Я вспомнила его лицо, когда пришел первый крупный платеж от нового заказчика. Он ворвался в квартиру, подхватил меня на руки и закружил.
— У нас получилось, птичка! Получилось! Это все благодаря тебе!
«Птичка». Тогда это слово звучало как самая нежная ласка.
Следующая фотография — мы на море. Первый и последний наш полноценный отпуск. Я улыбаюсь, загорелая, в красном сарафане, который он сам мне выбрал и купил на первые «настоящие» деньги. Он обнимает меня, и его рука лежит на моем плече так естественно, как будто иначе и не могло быть.
А потом воспоминания пошли темнее.
Его брат, Игорь. Вечный алкоголик, вечная проблема. Он пришел к нам в ту самую, уже новую квартиру, пьяный, с синяком под глазом.
— Лёха, братан, выручи! Одолжи сотку, отдам! Меня там бандиты… Они меня убьют!
Алексей мрачно смотрел в пол. Я стояла в дверях гостиной, скрестив руки.
— Игорь, у тебя каждый месяц новые бандиты. И каждый месяц новые сотки. Где твоя работа?
— Да какая работа, Рита? — он захихикал. — У меня брат бизнесмен! Я по блату устроюсь! Лёха, дай денег!
— Хватит, — на этот раз заговорила я. — Никаких денег. Последний раз, когда ты «одалживал», ты украл мои золотые сережки из шкатулки. Уходи.
Игорь посмотрел на меня с ненавистью.
— Ах так? Вы тут в шоколаде катаетесь, а родному брату в грош не ставите? Маме я все расскажу!
— Рассказывай, — холодно ответила я. — А сейчас — уходи. И не приходи больше.
Он ушел, бормоча проклятия. Алексей не сказал ни слова. Он просто сидел, сгорбившись. Потом поднял на меня глаза.
— Он все-таки брат…
— Брат, который тебя использует! — взорвалась я. — Когда ты это поймешь? Ты для них не сын и не брат, ты — кошелек!
Он промолчал. И тогда я впервые почувствовала ледяную трещину между нами. Он не мог разорвать эту пуповину, связывающую его с семьей. А я была лишь частью его новой жизни, которую его родные терпели, пока я была полезна.
Я отложила конверт с фотографиями. Слез не было. Была лишь тяжелая, свинцовая ясность. Я вспомнила слова его матери из переписки: «Это ее долг как жены». Да, я выполняла свой долг. Я была его женой, партнером, спасательным кругом и щитом. А они — его мать, его брат, а теперь и его «душевная» племянница-секретарша — видели во мне лишь инструмент. Инструмент, который выполнил свою работу и который теперь нужно заменить на более удобную, свою.
Я взяла со дна коробки еще одну фотографию. Мы с Алексеем на фоне только что открывшегося офиса. Он — в новом костюме, я — в деловом платье. Мы держимся за руки, но улыбки уже не те. В его взгляде — усталость и гордость. В моем — надежда и легкая тревога. Я тогда еще не знала, что мы стоим на пике нашего общего счастья, и что дальше будет только путь вниз.
Я аккуратно сложила все фотографии обратно в коробку и закрыла крышку. Прошлое было мертво. Его похоронили не в тот момент, когда я услышала эти слова за дверью, а гораздо раньше. По крупицам, по каплям, предательством его семьи и его молчаливым согласием с этим предательством.
Я подошла к окну. На улице темнело. В отражении в стекле на меня смотрела не та девушка с фотографий, а другая женщина — с сухими глазами, сжатыми губами и холодом в душе. Та девушка верила в любовь. Эта женщина верила только в факты. И факты говорили ей, что пришло время перестать быть жертвой и стать игроком. Игроком, который знает все карты противника.
Я повернулась от окна и взяла свой телефон. Пора было назначать встречу с юристом. Хватило жить воспоминаниями. Пора было начинать войну за свое будущее.
Офис адвоката Елены Сорокиной располагался в старом, но респектабельном здании в центре города. Высокие потолки, дубовый паркет и приглушенный свет создавали атмосферу спокойствия и надежности. Именно это мне сейчас и было нужно — порция ледяного спокойствия.
Елена встретила меня рукопожатием, крепким и деловым. Женщина лет пятидесяти, с собранными в тугой узел седыми волосами и пронзительными голубыми глазами, которые, казалось, видели насквозь.
— Маргарита, проходите, садитесь, — она указала на кожаное кресло перед массивным столом. — Максим Орлов мне в общих чертах уже сообщил о ситуации. Но я хочу услышать все от вас. И, пожалуйста, не упускайте деталей. В нашем деле мелочей не бывает.
Я начала рассказывать. На этот раз я говорила без дрожи в голосе, без слез. Я излагала факты, как отчет: история отношений, финансовые вложения, открытие бизнеса, подозрения, визит свекрови, результаты расследования. Я положила на стол распечатку отчета Орлова с выделенным местом о родственной связи.
Елена слушала, изредка делая пометки в блокноте. Ее лицо оставалось невозмутимым.
— И что вы чувствуете, когда рассказываете мне это? — спросила она, когда я закончила.
Вопрос застал меня врасплох.
— Чувствую? Ярость. Предательство. Желание… сжечь все дотла.
— Отлично, — кивнула она. — Запомните это чувство. А теперь закройте глаза, сделайте глубокий вдох и выдохните его. Полностью. Откройте глаза.
Я послушалась. Это было странно, но сработало.
— Теперь мы будем работать не с эмоциями, а с артиллерией, — ее голос стал жестким и четким. — Любовь любовью, а делить будем по-взрослому. Ваша ситуация, Маргарита, осложнена двумя факторами. Первый — семейный бизнес. Второй — наличие, скажем так, скоординированной группы влияния на вашего мужа. Наша задача — выйти из этого конфликта с минимальными финансовыми и моральными потерями для вас. Итак, план.
Она взяла в руки мой паспорт с штампом о браке.
— Первое. Все, что было приобретено вами до брака — ваша квартира, машина — остаются за вами. Это неприкосновенный запас. Второе. Совместно нажитое имущество — квартира, в которой вы живете сейчас, доходы от бизнеса за годы брака — подлежит разделу. Но здесь есть нюанс. Ваши первоначальные вложения в бизнес мужа. У вас есть доказательства?
— Выписки со счета, — сказала я. — Договор о продаже моей доли в бюро. Он есть.
— Прекрасно. Это наш козырь. Мы можем требовать не просто половину от нажитого, а компенсацию вашего вклада с учетом текущей стоимости бизнеса. Это серьезные деньги. Теперь о главном. Доказательства измены.
— Фотографии из отчета… их недостаточно?
— Для морального удовлетворения — да. Для суда — нет. Нам нужно либо неоспоримое доказательство супружеской измены, либо доказательства того, что муж тратил совместные средства на любовницу. Подарки, дорогие ужины, поездки. Это уже основание для раздела имущества в вашу пользу. Максим продолжает работу?
— Да.
— Отлично. Теперь самый важный момент. Вы должны вести себя абсолютно нормально. Никаких скандалов, никаких слез, никаких обвинений. Вы — крепость. Вы все еще любимая жена, которая просто устала и погружена в работу. Любая ваша истерика будет использована против вас. Его мать обязательно попытается спровоцировать вас снова. Не поддавайтесь. Ваша задача — собирать информацию. Записывайте разговоры на диктофон. Сохраняйте все сообщения. Если он будет говорить что-то важное — о деньгах, о бизнесе, о своих планах — включайте запись.
Она достала из ящика стола маленький диктофон.
— Вот. Простой в использовании. Носите его с собой в кармане или в сумочке. В суде, поверьте, слезы — это валюта с отрицательным курсом. Факты — вот что решает все.
Я взяла в руки холодный металлический прибор. Он казался мне самым циничным и самым необходимым предметом, который у меня когда-либо был.
— И последнее, — Елена посмотрела на меня прямо. — Вы готовы к тому, что это будет грязно? Что вы услышите от человека, с которым делили жизнь, такие вещи, после которых обратной дороги не будет?
Я посмотрела на диктофон в своей руке, потом на распечатку отчета Орлова. Я представила лицо Людмилы Степановны, ее сладковатый, ядовитый голос. Я вспомнила, как Алексей молчал, пока его мать унижала меня.
— Обратной дороги у меня уже нет, Елена. Они сами ее уничтожили.
— Тогда вперед, — она слабо улыбнулась. — И помните, с точки зрения закона, вы — потерпевшая сторона. Но закон любит тех, кто помогает ему себе на пользу. Собирайте доказательства. Действуйте хладнокровно. И не давайте слабину.
Я вышла из ее офиса с диктофоном в сумочке и с новым чувством — не ярости и боли, а четкой, выверенной цели. У меня был план. У меня был союзник. И у меня было оружие.
В тот же вечер я его опробовала. Алексей вернулся домой раньше обычного. Он выглядел уставшим и немного потерянным.
— Рита, нам нужно поговорить, — сказал он, снимая пиджак.
— Конечно, — я ответила спокойно, продолжая накрывать на стол. В кармане моих домашних брюк лежал диктофон, и я незаметно нажала кнопку записи. — Что случилось?
— Да вот, мама звонила… Она обиделась после того визита. Говорит, ты ее выгнала.
Мое сердце на секунду замерло, но я сохранила внешнее спокойствие.
— Я никого не выгоняла, Алексей. Она сама ушла после того, как наговорила мне гадостей. Или ты считаешь, что я должна была молча их выслушивать?
— Нет, но… она же старше, она по-своему заботится. Она сказала, что ты не в своем уме, что у тебя паранойя из-за работы.
Я поставила тарелку на стол с чуть большим усилием, чем было нужно.
— Паранойя? Интересно, а заявление о том, что тебе нужна «спокойная женщина вроде Светочки» — это тоже проявление заботы?
Он покраснел и отвел взгляд.
— Я не знаю, о чем ты.
— Не знаешь? — я села напротив него. — Хорошо. Тогда давай поговорим о другом. О бизнесе. Я вложила в него полмиллиона своих кровных. Сейчас компания стоит в десятки раз дороже. Ты не думаешь, что у меня есть право знать, как там идут дела? Или ты, как и твоя мама, считаешь, что это был мой «долг жены» и теперь мне не положено даже интересоваться?
Он поднял на меня глаза, и в них читался настоящий шок. Я никогда не говорила с ним на таком языке — языке собственницы и бизнес-партнера, а не жены.
— При чем тут это? Я же не отнимаю у тебя ничего! Ты прекрасно живешь!
— Пока что, — мягко сказала я. — А что будет дальше? У нас, как я понимаю, появились новые люди, которые влияют на принятие решений. Мне бы хотелось обезопасить свои вложения. И свои интересы.
Он смотрел на меня, и я видела, как в его голове крутятся шестеренки. Он впервые увидел во мне не эмоциональную жену, а расчетливую женщину, которая готова бороться за свое. И это его испугало.
— Я не понимаю, о чем ты, Рита, — он встал из-за стола. — У меня голова кругом идет от работы, а ты тут со своими подозрениями и какими-то деньгами…
Он ушел в гостиную, включил телевизор. Я не стала его преследовать. Я вынула диктофон из кармана и нажала кнопку «стоп». У меня было первое доказательство. Пока что косвенное. Его уход от разговора о деньгах и о Свете, его попытка перевести все в плоскость моей «паранойи».
Я положила диктофон обратно в сумочку. Первый бой был выигран. Я начала играть по их правилам. И, как оказалось, у меня неплохо получалось.
День икс настал через неделю. Максим Орлов прислал сообщение: «Сегодня, 18:30, он у себя. Она там же. Всё чисто». Это означало, что в офисе никого не будет, кроме Алексея и Светы. Идеальный момент для неожиданного визита.
Я стояла перед зеркалом в прихожей, поправляя воротник темно-синего костюма. Я выбрала его не случайно — строгий, деловой, мой «боевой» доспех. Никаких слез, никаких эмоций. Только холодная сталь. В кармане пиджака лежал диктофон, его маленькая кнопка была включена. Я дотронулась до него пальцами, как талисмана.
Дорога до офиса заняла двадцать минут. Я ехала в полной тишине, повторяя про себя слова, которые скажу. Я не боялась. Во мне было странное, почти отстраненное спокойствие.
Офисное здание было почти пустым, как и в тот роковой вечер. Тот же охранник кивнул мне. Тот же глянцевый пол. Тот же лифт. Дежавю, но на этот раз я была не жертвой, а охотником.
Дверь в приемную была приоткрыта, как тогда. Я не стала стучать. Я мягко нажала на ручку и вошла.
Они сидели на диване в углу кабинета Алексея. Не обнимались, не целовались. Просто сидели близко, склонившись над каким-то планшетом. Но их позы, наклон голов, общая ауфера intimacy говорили сами за себя. Больше, чем любая страсть.
Алексей поднял глаза и увидел меня. Он замер, его лицо вытянулось от изумления. Света резко отодвинулась, поправив блузку.
— Рита? Что ты тут делаешь?
— Зашла на минутку, — мой голос прозвучал ровно и спокойно. Я закрыла за собой дверь и сделала несколько шагов внутрь кабинета. — Не помешаю?
— Нет, конечно… мы тут как раз… рабочий момент заканчиваем, — Алексей поднялся, пытаясь придать себе деловой вид.
Света тоже встала. На ее лице играла легкая, наглая улыбка. Она чувствовала себя здесь своей.
— Здравствуйте, Маргарита. Присаживайтесь.
— Спасибо, не надо, — я остановилась напротив них, скрестив руки на груди. — Я ненадолго. Просто хотела кое-что прояснить.
Я обвела взглядом кабинет, потом перевела его на Алексея.
— Знаешь, мне в последнее время стали приходить в голову странные мысли. И я решила разобраться. Чтобы не питать иллюзий.
Он напрягся.
— О чем ты?
— Обо всем. О нашей жизни. О бизнесе. О твоей замечательной семье. И о твоей милой помощнице, — я кивнула в сторону Светы. — Алексею, скажи мне честно. Светлана — она тебе просто секретарша? Или нечто большее?
Он покраснел, губы его задрожали.
— Рита, не начинай… Не надо здесь…
— Почему не здесь? Это твой офис. Место, куда я когда-то вложила все свои сбережения, чтобы он у тебя был. Здесь самое место для откровенного разговора.
Света фыркнула.
— Маргарита, может, не стоит устраивать сцену? Вы же культурная женщина.
Я повернулась к ней, и мой взгляд должен был быть ледяным.
— Я с тобой не разговариваю. Ты в этом диалоге — статист. Молчи и слушай.
Она отшатнулась, словно от пощечины. Алексей сделал шаг ко мне.
— Рита, прекрати! Успокойся!
— Я абсолютно спокойна, — сказала я, и это была правда. — Просто я наконец-то все поняла. Поняла, почему твоя мама так внезапно полюбила Светочку. Поняла, почему она считает мои вложения в тебя «долгом жены». Поняла, почему ты так легко позволил ей оскорблять меня в нашем доме.
Я выдержала паузу, глядя ему в глаза.
— Светлана — не просто секретарша. Она — племянница твоей мамы. Твоя двоюродная сестра, если уж на то пошло. Ваш семейный проект по моему планомерному выдавливанию. Я права?
Лицо Алексея стало серым. Он был в настоящем шоке. Он не ожидал, что я докопаюсь до этого.
— Откуда ты… Это неправда…
— Не ври, Алексей. Это унизительно. Для нас обоих. Я все проверила. Я знаю все. Знаю, что вы с мамой и вашей «душевной» Светочкой решили, что я свое отслужила. Что пора меня менять на более удобную, свою. На ту, которую вы сможете контролировать.
Светлана больше не улыбалась. Она смотрела на меня с ненавистью.
— Вы просто завидуете! Вы сами довели его до этого! Вечно со своими деньгами, со своей работой! Вы его не понимаете!
Я медленно повернулась к ней.
— Поздравляю. Ты получила подержанного мужчину с мамочкой в придачу. И компанию, в которую я вложила душу и полмиллиона рублей. Надеюсь, ты готова взвалить это все на свои хрупкие плечи. И надеюсь, он тебя прокормит, когда мои деньги закончатся.
Я снова посмотрела на Алексея. В его глазах был ужас. Ужас от того, что его карточный домик рухнул. Что его маленький, уютный заговор раскрыт.
— Рита… я… мы не планировали…
— Молчи, — я прервала его. Голос все так же был спокоен. — Все уже сказано. Все решено. Теперь у нас с тобой чисто деловые отношения. Через моего адвоката.
Я повернулась и пошла к выходу. Рука сама легла на ручку двери.
— И да, Алексей, — я обернулась в последний раз. — Надрываться тебе больше не придется. Ни над чем.
Я вышла, тихо прикрыв за собой дверь. За спиной не последовало ни криков, ни оправданий. Только оглушительная тишина.
Спускаясь вниз на лифте, я вынула диктофон и нажала кнопку «стоп». У меня было все. Признание. Шок. Молчаливое подтверждение всех моих догадок.
Я села в машину, вдохнула полной грудью и впервые за последние месяцы почувствовала не боль, не гнев, а невероятное, всепоглощающее облегчение. Дверь в прошлое была закрыта. Навсегда. Впереди была только битва. И я была к ней готова.
Суд состоялся спустя три месяца. Три месяца напряженной подготовки, сбора документов, бесконечных консультаций с Еленой. Я шла в здание суда, не испытывая ничего, кроме холодной концентрации. Алексей был уже там, со своим адвокатом. Он выглядел постаревшим и потрепанным. Он попытался встретиться со мной взглядом, но я отвела глаза. Между нами не осталось ничего, кроме юридических формальностей.
Судья, женщина строгого вида с седыми волосами, вела заседание четко и без эмоций. Адвокат Алексея пытался строить защиту на том, что я — «обиженная истеричная жена», которая фантазирует заговоры из-за угасших чувств. Но когда Елена начала предъявлять доказательства, его риторика рассыпалась как карточный домик.
Она представила суду финансовые документы, подтверждающие мой первоначальный вклад. Показала распечатки звонков между Людмилой Степановной и Светланой, демонстрирующие их тесную связь. А затем настал черед аудиозаписей.
В тишине зала зазвучал мой голос и голос Алексея из того вечернего разговора на кухне.
— Мама сказала, что у тебя паранойя из-за работы.
— Паранойя? Интересно, а заявление о том, что тебе нужна «спокойная женщина вроде Светочки» — это тоже проявление заботы?
— Я не знаю, о чем ты.
Затем включили запись из кабинета. Мой ледяной монолог, шокированное молчание Алексея, взвизгивание Светланы. Судья слушала, не меняясь в лице, но я видела, как взгляд ее становился все суровее.
Когда последние звуки смолкли, Елена подвела итог.
— Ваша честь, мы видим не просто единичный случай измены. Мы видим продуманный, долгосрочный план по устранению жены из жизни и бизнеса ответчика с целью завладения ее долей. Доказательства родства между матерью ответчика и его любовницей, а также их активные контакты, подтверждают сговор. Моя доверительница не только потерпела моральный ущерб, но и столкнулась с попыткой незаконного отчуждения ее имущественных прав.
Судья удалилась для вынесения решения. Те минуты показались вечностью. Алексей сидел, сгорбившись, и смотрел в пол. Я же смотрела в окно на голые ветки ноябрьских деревьев. Тот самый ноябрь, когда все началось, теперь ставил точку.
Решение было вынесено в мою пользу. Бракоразводный процесс. Раздел имущества: моя квартира и машина остались за мной. Совместно нажитая квартира была оценена и поделена, при этом моя доля была увеличена в счет компенсации моего первоначального вклада в бизнес с учетом его текущей стоимости. Мне была присуждена солидная денежная компенсация. Фактически, я получила все, что требовала.
Алексей слушал приговор суда с каменным лицом. Когда все закончилось, он подошел ко мне.
— Рита… Я…
— Все уже сказано, Алексей, — перебила я его. — В суде. У нас не осталось тем для разговоров.
Я развернулась и ушла. В последний раз.
Прошел год. Год тишины и спокойствия. Я переехала в свою старую, добрую квартиру, которую когда-то купила на первые заработанные деньги. Она была меньше, но в ней не было призраков прошлого.
На деньги, полученные при разделе, я открыла свою собственную, небольшую, но уютную дизайн-студию. Не ради миллионов, а ради удовольствия. Я сама выбирала проекты, сама устанавливала график. Я снова начала дышать.
Однажды поздним вечером, возвращаясь с работы, я зашла в ближайший супермаркет за продуктами. У кассы я столкнулась взглядом с Ольгой, нашей общей с Алексеем знакомой, женой его бывшего партнера. Мы всегда хорошо относились друг к другу.
— Рита! Как давно! — обрадовалась она. — Как ты?
— Все хорошо, — улыбнулась я, и это была искренняя улыбка. — Потихоньку.
Мы разговорились, и неизбежно речь зашла о прошлом.
— Ты знаешь, — Ольга понизила голос, — о твоем… о Алексее. Странная вышла история.
Я не стала ничего говорить, лишь подняла бровь в вопросе.
— Бизнес его, знаешь ли, развалился. После того как ты ушла и забрала свою долю, дела пошли под уклон. Конкуренты, которых ты когда-то отвадила, снова набросились. А та девица, Света… — Ольга сделала выразительную паузу. — Как только поняла, что больших денег не будет, сбежала. Прихватила, говорят, последние свободные средства из оборота. Драматично, конечно.
Я слушала, и во рту был странный привкус — не злорадства, а какой-то горькой пустоты.
— А его семья? — спросила я.
— О, это отдельная тема! — Ольга всплеснула руками. — Мать, та самая Людмила Степановна, винит во всем его. Говорит, это он все провалил, не смог удержать ни бизнес, ни тебя. Брат его, Игорь, окончатно запил. В общем, разборки у них постоянные. Жалкое зрелище.
Мы распрощались, и я пошла домой, неся пакет с продуктами. Я шла по знакомым улицам, мимо витрин, в которых отражалась моя одинокая, но уверенная фигура.
Дома, разогревая ужин, я думала о том, как странно все сложилось. Та любовь, что нас когда-то строила, оказалась такой хрупкой. Ее разъела изнутри жадность, манипуляции и ложь его семьи. Но та сила, которую я в себе нашла, когда осталась одна, оказалась железной.
Я подошла к окну. Город зажигал вечерние огни. Они были уже не чужими и холодными, а обещающими новые возможности. Я не чувствовала ни радости от чужого краха, ни жалости. Только тихую, спокойную уверенность в завтрашнем дне.
Я осталась одна. Но я была целой. И это было главной победой.
