Тимофей только что вернулся с поля, умылся и ждал жену. Алевтина была учительницей в их сельской школе. И иногда задерживалась после уроков, с отстающими учениками занималась дополнительно. Это не оплачивалась, но такая уж она, сердобольная.
Смотрит он в окно, а по двору жена идет с девочкой за руку. Вошли в дом.
— Это Глаша, — сказала Алевтина, — поздоровайся с дядей Тимофеем.
Девочка громко сказала «Здравствуйте» и уселась на маленький стульчик у порога. На нем он обычно зашнуровывает ботинки или натаскивает сапоги.
— Ты кто ж такая? – спросил Тимофей, приподняв брови.
— Глафира, дочка Антонины Тихоновой, доярки из соседнего села, — быстро ответила Алевтина. – Мать на двух работах работает, с утра у себя в селе, а потом к нам приходит на ферму. А дочка одна после школы. Попросила меня присмотреть да позаниматься. Вечером заберет.
Тимофей пожал плечами и ничего не ответил. Понятно, что это акт доброй воли. На общественных началах, так сказать.
Поели, быстро убрали со стола. Тимофей во двор отправился, хозяйством заняться, а жена с Глашей за уроки взялись. Через час к калитке подошла женщина. Лицо уставшее, изможденное. Вся какая-то неопрятная, руки грязные.
— Я с фермы иду, — крикнула она. – За дочкой пришла.
— Ну проходите, — недовольно ответил Тимофей, — в доме они.
Тут на крыльцо выбежала Глаша с рюкзачком и кинулась к матери. Та схватила ее за руку и повела прочь.
Так в их доме появилась эта девчушка. Алевтина каждый день приводила ее после школы, кормила, занималась уроками. И раз в неделю в доме появлялась трехлитровая банка молока. В благодарность за присмотр и помощь.
Тимофей сначала молчал, а потом спросил жену:
— Надолго эта благотворительность? И отец ее где?
Как оказалось, отца Глаши убили в пьяной драке. Он заступаться полез за кого-то, ему и досталось. Пырнули ножом и разбежались.
— Ты что, не слышал эту историю?
Тимофей припомнил что-то, мужики рассказывали. Поймали всех тогда, а этого несчастного схоронили. И осталась вдова с дочкой на руках. Ему стало жаль ребенка. Да и женщину эту, которая никогда даже во двор не заходила, всегда у калитки дочку дожидалась.
Как-то раз под вечер уже Тимофей остался с Глашей наедине. Ее мать задерживалась, а Алевтина в магазин убежала, чтобы до закрытия успеть.
— Ну как твои успехи? – спросил он девочку.
— Хорошо. – ответила она. – Четверки стала получать. А где ваши дети?
Тимофей замялся. Не было у них с Алевтиной детей. Бог не дал. Разбираться, чья вина, не стали. Нет, значит нет, так на роду написано.
— Не родились еще, — ответил он ей.
Глаша потупила взор и продолжила:
— Жалко. А у меня папка хороший был. Мы с ним в лошадку играли. Он садил меня на спину и катал по избе.
— Не садил, а сажал. Хорошистка ты наша.
И тут вдруг встал на четвереньки и сказал:
— Садись, покатаю.
Так их Алевтина и застала, смеющихся, развеселых. И застыла в дверях. А тут и Антонина запыхавшаяся прибежала. Аж на порог зашла. Молоко принесла, извинилась, забрала дочку и ушла.
Потом были весенние каникулы в школе, которые совпали с Пасхой. Алевтина с Тимофеем праздничный обед готовили, как в дверь тихонечко постучали.
— Открыто, — крикнул Тимофей, и в дом вошли Антонина с Глашей.
— Поздравить вас пришли. Пустите? – робко спросила женщина.
Они прошли в дом, нарядные обе, чистенькие. Антонина поставила на табурет сумку и стала выгружать подарки. Настоящий кулич, сама испекла, крашеные яички всех цветов. Платок с узорами для Алевтины, а Тимофею протянула носки из овечьей шерсти, сама вязала.
— Вот, за всю доброту вашу. Спасибо. Глаша, а ты чего молчишь?
— Христос воскрес, — сказала она и обняла Алевтину, а к Тимофею лишь голову приклонила. Он погладил ее по беленьким волосам.
— Ну, мы пойдем, — сказала Антонина.
— Да куда же вы! Сейчас обедать будем. Садитесь за стол, — почти в один голос сказали растерявшиеся от неожиданности супруги.
Так и отобедали все вместе. Потом долго пили чай с куличом, пока Глаша играла с котенком на крыльце. День был солнечный, ясный, как по заказу. Разговорились.
— Она у меня почти каждую ночь плачет, папку зовет. Он хорошим мужем был и отцом. Любил нас с дочкой. Мы за ним горя не знали. Я утором на ферме отработаю и домой. Глашу из школы заберу, все по хозяйству успевала. А теперь…
Она приуныла.
— Пришлось ее в вашу школу перевести, а самой на вторую работу устроиться. За Глашу-то копейки платят, разве проживешь без мужниной зарплаты? Спасибо вам, что помогаете. А то прям беда, ни бабушек, ни дедушек. Хозяйство запущено, дом обветшал. Беда да и только.
Тимофей хотел было слово сказать, но Алевтина его опередила:
— Так муж мой придет, поможет с домом-то. Сейчас посевная, вот чуть освободится и придет.
Тимофей согласно закивал и обещал прийти посмотреть, что да как. Какая работа требуется.
— Крышу бы подлатать, течет местами, — горестно ответила Антонина.
На том и разошлись.
Обещание свое Тимофей выполнил, да и стал пропадать в доме Антонины все свободное время. Там кроме крыши еще дела нашлись. Курятник расшатался, у сарая дверь с петель слетела, да и сгнила совсем. Пришлось новую делать.
Алевтина не роптала, за Глашей приглядывала. А летом, как только летние каникулы начались, прибегает к ней Антонина и просит:
— На выходные не заберете Глашу к себе? Христом Богом молю!
Супруги согласились. Место есть, девочка послушная.
В воскресенье к вечеру вернулась Антонина с подарками: конфеты, пряники, чай индийский. Они денег предложили, но та наотрез отказалась. Сама веселая, румяная, как подменили ее.
— Тимофей, уж прости меня, окошко треснуло, мальчишки мячом попали. Стекло есть, не вставишь? – попросила она перед уходом, и он согласился.
Да как-то больно уж охотно. Алевтина покосилась на него, но ничего не сказала. А в душе шевельнулось неприятное чувство, то ли ревности, то ли обиды. Сама не поняла.
Потом они долго не виделись, до самой осени. А в школу Антонина дочку сама привела. И тут Алевтине стало не по себе. На ней было платье в цветах, босоножки с ремешками, нарядная, духами пахнет. А у самой животик… заметный уже.
— Вот, Алевтина Ивановна, принимайте ученицу.
Она уставилась на ее живот, и неприятный холодок растекся по всему телу. Кое-как отвела уроки и домой. Ждет мужа с работы, и каких только мыслей не передумала!
Вернулся Тимофей, смотрит она на него, а сказать не знает как. Но собралась с духом, спросила:
— А ты знаешь, что Антонина беременная? – а у самой аж голос сел.
Тимофей уставился на нее, и взгляд такой удивленный, что Алевтине не по себе стало.
— И что? – наконец выпалил он.
— Да ничего. От кого бы это?
— А тебе не все равно, Аля? – спросил он с надрывом.
— А тебе? – парировала она.
Тимофей хлопнул по столу ладонью и вышел во двор. Алевтина расплакалась. Как же они теперь жить-то будут, если все это правда, то, о чем она подозревает?
Поссорились они крепко в тот вечер. Неделю бранились. Она не обвиняла мужа на словах, но в душе кошки скребли. Все ждала, что признается.
Глаша к ним больше не ходила, подросла за лето, после уроков домой бежала. А как-то раз подходит к Алевтине в школе и говорит:
— Мама просила узнать, можно мне на три дня у вас остаться? Ей в город надо съездить. По делам. Вот, записка от нее.
— А сама почему не пришла и не попросила? – поинтересовалась Алевтина.
— Так она на вашей ферме больше не работает, и тут не бывает.
Согласилась Алевтина. Забрала девочку к себе. А как откажешь ребенку?
Тимофей встретил их удивленно:
— Что, опять заниматься?
— Да нет, дня на три, погостить, — ответила Алевтина и посмотрела на мужа внимательно.
Горько ей было, ой, как горько! Черные мысли покоя не давали. Три дня прошли. Сидят они за вечерним чаем, а Глаша все в окно поглядывает, маму поджидает. И вдруг говорит:
— Мамка замуж собралась, наверное, — и такая грусть в ее голосе.
Алевтина с Тимофеем переглянулись, а она продолжила:
— Дяденька на ферму из города приезжал, летом еще, у нас на постое был. Она к нему поехала, наверное.
— Ну, взрослое это дело. Тебе знать не надобно, — строго сказал Тимофей, а сам покраснел.
Алевтина заметила его настрой, но спросить ничего не успела. В окно постучали, а потом послышались шаги на пороге. Дверь распахнулась, и счастливая Антонина показалась на пороге, а рядом с ней мужчина, солидный, интеллигентный.
Глаша кинулась маме на шею, а гость протянул руку для приветствия:
— Михаил Иванович Забелин.
— Муж мой, — тут же выпалила Антонина. – Расписались вчера, ребеночка ждем, — сказала она и огладила свой округлый животик.
Михаил Иванович схватил Глашу в охапку, а его жена протянула Алевтине коробку с тортом. Всех тут же усадили за стол, «молодожены» поделились своим счастьем.
— Как стоял у Антонины тогда, когда по делам приезжал, так и влюбился, не при дите будет сказано, — он щелкнул Глашу по носу. – И вот, результат. Ждем пополнение, в город их забираю.
— Тогда и случилось, когда вам Глашу на выходные привела, помнишь? – шепнула Антонина на ухо Але.
Та радостно закивала, а самой так стыдно перед Тимофеем, что глаз на него боится поднять. Наконец семейство удалилось.
Алевтина стала молча со стола убирать, а Тимофей подошел сзади, обнял ее и сказал:
— Ревнует, значит любит, так в народе говорят, да, Алечка?
— Прости меня, непутевую, — сказала она, обняла мужа и залилась горючими слезами: и от счастья, и от радости, и от своей женской глупости. И от любви, конечно, к своему родному, доброму и единственному.
