Когда мама поднималась на открытый общий балкон нашей девятиэтажки, я не могла её остановить. Я шла за ней следом, но я была как тень, я словно видела фильм, его последние кадры, где главный герой сдаётся и самовольно уходит из жизни, а я лишь наблюдатель, чьи желания не берутся в расчёт.
Шестой этаж… Седьмой…
Я без осознания видела в конце каждого лестничного пролёта эти нарисованные через трафарет цифры на стенах. Мама шла медленно и твёрдо. Она всё решила и ей некуда было спешить: минутой позже смерть, минутой раньше — разницы уже нет.
Восьмой… Девятый… Старый и разбитый кафель на площадке… Зелёный и облупленный мусоропровод.
Выйдя на балкон, мама посмотрела на синеющее перед рассветом небо. Там не было ни птиц, ни облаков, только холодная синь. Она стояла и её мелированные волосы, лёгкие, как пух одуванчика, отлетали за спину, назад.
— Мама, мама… — говорила я (или только думала?), — не надо!..
Она оглянулась и посмотрела сквозь меня. В глазах её, наполненных горем, мелькнул короткий страх. Мама подошла к перилам и перевесилась, чтобы оценить высоту, и в этот момент всё оборвалось — в моей голове прогремел голос из какой-то другой, параллельной реальности, более мощной, чем ночной кошмар:
— Встала быстро!
Голос был до того неожиданно резок и требователен, что я мигом проснулась, словно и не было сна. Поморгала в темноте… В комнате была я одна. Присмотрелась ещё раз — никого!
— Мама?
Она не ответила. Может спит? Но кто разбудил меня? Да и голос не мамин был, а скорее пожилого мужчины. И звучал он как резкий удар.
Я включила ночник и уставилась на дверь. Прислушалась к звукам. Была тишина. И тут я вспомнила сон, и тревога за маму охватила меня. После того, как ушёл отец, она кричала в агонии, что сбросится с крыши, она подскакивала к окнам и распахивала их, чтобы выпрыгнуть, и я две недели не ходила в школу, боясь оставлять её в одиночестве, я не сводила с неё глаз, я спрятала все таблетки и выдавала ей только по мере надобности, я боялась даже выходить в магазин, я всегда была рядом и успокаивала ее как могла. Моя мама очень страдала, а я её так любила, что впитывала в себя всю её боль до колик в сердце, до тремора в руках, до тошноты.
Представьте, что вы идете по улице и вдруг на ваших глазах весь привычный мир начинает рушиться: дома рассыпаются, как песочные замки, машины оседают вдоль тротуаров горстками пепла, оставляя после себя только железные скелеты, деревья сохнут моментально и падают вам под ноги трухой… Так и наш с мамой мир разрушался. Куда бы мы ни обернулись, ища спасения, в какую бы ни метнулись сторону, чтобы ухватиться за светлую надежду, повсюду валялся лишь песок от былого, и мёртвый пепел, и горькая труха… Я настолько сильно чувствовала маму, такую прочную имела с ней связь, что каждая её мысль становилась и моей мыслью, а её видения ситуации воспринимались мною как единственно верный вариант. Ко всему прочему мама обладала довольно сильной энергетикой и за первые два дня горя в нашей квартире высохли все цветы.
Отец ушел к другой, когда мне было пятнадцать. Это была такая боль, такое предательство для нас всех… Особенно для мамы. Она не могла принять и смириться. Как она страдала! Я страдала не меньше, видя её муки, и с каждым днём во мне всё больше возрастала ненависть к отцу. Перед уходом он наговорил маме много незаслуженных гадостей: и старая она, и с дурными привычками, и бесит его в мелочах, и в постели, простите, бревно. Они прожили вместе двадцать лет и мама не готова была такое услышать. У мамы осталась только я. Был ещё мой брат, но ему в то время исполнилось уже девятнадцать и он жил в другом городе и как-то не проникся семейной трагедией, ему просто было не до нас. Я одна пыталась вытащить маму из бездны. Она была как смертельно раненый и недобитый зверь.
Я стала невольным свидетелем сцены ухода отца. Крыса, загнанная в угол, всегда нападает — и всё равно, что это именно она виновата, и не важно, что именно она редкая тварь. Крысе всё равно на других, ей лишь бы спасти свою шкуру, лишь бы вырваться и максимально выйти из воды сухой. Мама кричала, умоляла одуматься и остаться, она потеряла над собой контроль, а папа, подобно загнанной крысе, кусал её побольнее, резко и неожиданно, он грыз её и без того раненую в сердце, пытался добить, растоптать, чтобы она лишилась последних сил и упала, дав ему возможность уйти.
— Я ухожу не к другой женщине, я ухожу от тебя, потому что мне надоело тратить свою жизнь на ничтожество! — уверенно заявлял он, уходя при этом именно к другой.
— Ты серая мышь, мне скучно с тобой, у нас ничего общего!
Ничего общего за двадцать лет? Интересно… А как же мы, дети? А как же наши походы с палатками и рыбалкой? А как же поездки в другие города, посещения выставок, галерей, фестивалей и прочего? Да, инициатором был папа, но мама всегда была готова выдвинутся в путь!
Папа прошёлся по всем пунктам насчёт мамы: умение вести хозяйство, воспитание детей, внешность, привычки, характер, тупая работа… Когда он закрывал дверь, в квартире была тишина. Навсегда запомню эту картину: мама около окна, её спина от напряжения — камень. Её ладони прижаты ко рту, волосы растрёпаны, а я стою позади и рука моя то неосознанно поднимается, чтобы её погладить, то растерянно опускается, боясь вызвать новую вспышку истерики. Пожалеть её или в данный момент лучше не трогать… Я всё таки обняла маму и она снова заплакала, и, помню, она мелко вздрагивала, как подрагивают листья берёзы, о которые ударяется дождь. В таком положении мы и услышали как за отцом навсегда закрывается дверь.
И вот на исходе той первой тяжёлой недели мне приснилось, что мама собралась прыгать с общего балкона нашего девятого этажа. Мы жили на пятом и лифт частенько тупил, намертво застревая где-то между этажами. Как во сне, но уже бодрствуя, я отправилась в комнату мамы. Скомканное одеяло на её постели. Я подняла его на всякий случай — нет её.
— Мама! Ты где?!
Я выбежала на балкон её спальни и на всякий случай посмотрела вниз, потом вернулась на кухню и в ванную, и убедилась, наконец, что матери в квартире нет. Вылетев босиком в подъезд, я нажала кнопку вызова лифта, но в шахте ничего не дёрнулось. Хватаясь за перила, чтобы подтолкнуть себя, я припустила на девятый этаж пуганой птицей.
Она уже перелезла через перила. Её пятки упирались в выступ балкона, а отведённые назад руки держались за поручень. Снова она стояла ко мне спиной.
— Мама… — сдавленно хрипнула я, — Мама, пожалуйста… Не делай этого.
Она молчала и не оборачивалась. Я медленно подкрадывалась к ней. Казалось, что я вот-вот наложу в штаны, но это я поняла уже потом. Любой ценой я должна была спасти маму, остальное — потом.
— Не надо, мама! Всё будет хорошо, мы справимся, переживём это, я всегда буду рядом!
— Ты вырастишь. Я одна останусь. Не хочу больше ничего, — возразила она. — Уходи, Арина.
— Я не уйду! Никогда не уйду! Я без тебя жить не буду!
— Будешь.
— Если ты прыгнешь, то я за тобой следом! — выпалила я, не подумав, но эта идея мне пришлась по душе. Решив, что так или иначе сейчас наступит конец для нас двоих, я твёрдо подошла к перилам сбоку и начала перелезать.
— Стой! Ты что! — испугалась мама, позабыв на время о своих проблемах. Она смотрела на меня с безумным испугом.
— Если ты прыгнешь, то и я тоже!
— Стой, Арина! Перила шатаются…
— Нет!
Она колебалась несколько секунд. Вздохнула тяжело и с этим вздохом словно пришла в себя:
— Я вылезу… я залезу назад… Иди, помоги мне.
Она развернулась с моей поддержкой и перед тем, как забраться назад, с сожалением глянула вниз. Опять начались рыдания… Я силой вытащила её с балкона.
— Ты бы этого не сделала? Скажи, ведь не сделала? — допытывала она меня, захлёбываясь, оседая на разбитый кафель подъезда около мусоропровода.
— Сделала. Зачем мне жить без тебя? — упёрлась я.
— Не смей так говорить! Никогда! У тебя вся жизнь… а у меня…
— У тебя тоже ещё вся жизнь! — заорала я, срываясь. — Тебе всего сорок два года, мама! Да, двадцать лет ты потратила на мужа-козла, но жизнь не ограничивается наличием мужчины! Есть и другие радости! А папу я буду всегда ненавидеть, я никогда его не прощу и не за то, что он нас бросил, а за то как подло он это сделал! Мы это переживём, мамочка, он того не стоит… Я буду его ненавидеть, всю жизнь ненавидеть, ты только живи…
— Тщщ… тщщщ…. — крепко обняла меня мама.
Она почти ничего не ела и худела на моих глазах. Когда отпуск мамы подошёл к концу, она вышла на работу и там её никто не узнавал. Из симпатичной, милой женщины, она превратилась в серую, болезненную, почерневшую старуху и глаза её, всегда светящиеся добром, потухли, они выключились, как лампочки. Мама стала похожа на едущий в ночи автомобиль без фар: она ехала наугад, ей стало всё равно куда. Я слышала, что так катаются наркоманы — до первого столба. Я готова была на что угодно, чтобы фары в мамином автомобиле заработали вновь, но я всего лишь ребёнок, не знающий жизни. Разве я понимала каким образом можно ей помочь? Всё, что я могла — это забирать её боль и чувствовать её в два раза сильнее.
Прошло время и родители оформили развод. С отцом я принципиально не общалась. Если он звонил — сбрасывала вызов, едва услышав его голос.
У нас был небольшой городок, все соседи по дому знали друг друга в лицо. Мама перестала со всеми общаться, она не выносила даже намёков на эту тему. Рана её была до того открытой и голой, что даже касание ветра отзывалось как раскалённая кочерга. Люди, конечно, обсуждали случившиеся… Хотя лично я не слышала. Но была у нас в подъезде одна соседка-побрякушка, по другому и не скажешь: вечно весёлая, жизнерадостная, из тех, кто умеет пролезть в любую дырку и найти там что-то интересное. Через месяц после развода мы заходили с мамой в подъезд и встретили эту «побрякушку».
— О, Света, привет! — радостно провизжала она и сощурилась, как кошка, словно наткнулась на нечто вкусненькое, — ну что, как дела? Когда свадебку твою-то сыграем? Ты ведь теперь свободная! Пригласи хоть!
Мама ничего не ответила, но ТАК на неё посмотрела, ТАК глазами потухшими сверкнула! Даже мне стало жутко. Этим взглядом мама облила «побрякушку» всем тем негативом, который носила в себе, я прям физически ощутила, как негатив врезался на скорости в нашу болтливую стрекозу и прилип к ней. И что вы думаете? Не прошло и года, как «побрякушку» точно таким же способом бросил её муж! Маме это не принесло радости, ей вообще долго ещё было не до смеха.
Мы не имели ни малейшего понятия о том, как живёт папа. Знали только, что к той женщине он ушёл на готовенькое. За два года мама внешне оправилась, влилась в ритм жизни, но только я знала, что внутри неё по-прежнему кипит неутихающий вулкан боли.
Как-то раз в нашей квартире раздался звонок на стационарный телефон. Мама взяла трубку и вначале подумала, что это звонит Миша, мой брат — их с отцом голоса были очень похожи, практически идентичны.
— Привет, сынок. Как ты?
— Нормально, мам, а вы так как? Как Арина?
— Хорошо, готовится к экзаменам.
— Об отце ничего не слышно?
— Зачем он тебе? — мама тут же изменила мягкий голос на холодный.
— Я просто спросить хотел… Мам, а если бы папа захотел вернуться, ты приняла бы его назад?
Мама выпалила злобно и не задумаясь:
— Да чтоб он сдох твой отец! Я эту паскуду больше ни видеть, ни слышать не хочу, и если он заявится — глаза выцарапаю! Будь он проклят, лось колченогий! Никогда больше о нём не говори!
«Брат» подумал мгновение и ответил упавшим голосом:
— Ладно, мама, мне идти надо… Я потом перезвоню.
Едва мама положила трубку, как у неё сразу возникло подозрение. Она ещё раз проанализировала разговор, вспомнила интонации «сына», его манеру говорить и поняла, что это звонил не он, а отец. Дабы убедиться в этом, она набрала Мишу на мобильный.
— Сынок, ты сейчас звонил мне на домашний?
— Нет, мам, — удивился Миша, — я на работе. Ты поговорить хотела? Давай я через час перезвоню?
— Нет, нет, я просто… Хотя да… Конечно перезвони.
За все следующие десять лет мама ни разу не пыталась найти себе мужчину. Казалось, она оправилась, ожила… Внуки стали смыслом её жизни, она обожала и моего ребёнка, и детей брата. Она умерла в пятьдесят четыре года от рака. Говорят, что рак — это от сильного постоянного стресса, от непрощённых обид…
Папа был на её похоронах. К тому моменту мы с ним хоть и холодно, но общались. Я знала, что у него всё более-менее нормально: живёт с какой-то женщиной, но не с той, которая увела его из семьи. Новая жена папы очень похожа типажом на маму, даже привычки схожие и такой же мягкий, уютный взгляд. Брат жил далеко, он не мог сразу приехать и помочь мне с похоронами и папа взял все расходы и ответственность в организации на себя. Когда маму отпевали в церкви, я посмотрела на папу и поняла, что он очень скорбит… Я невольно вспомнила тот его звонок, когда он притворялся моим братом. Получается, он всё-таки любил её и хотел вернуться, а может совесть проснулась и его давно терзало чувство вины.
После смерти мамы наши отношения с папой стали теплее. Мы общаемся, поддерживаем друг друга, ходим в гости… Но он никогда не сможет заменить мне маму, никогда не вернётся то время, когда мы были настоящей семьёй. Мне очень не хватает её. Я так благодарна маме и за общий смех, и за общие слёзы… Мы всё умели вместе преодолеть. И теперь, когда я сама уже мама, я мечтаю быть для своего ребёнка таким же другом, каким мама была для меня.
