– Почему ты думаешь, что я должна делить свой дом с твоей сожительницей? – с раздражением спросила я, чувствуя, как внутри всё закипает от возмущения.
Виктор стоял посреди нашей кухни, переминаясь с ноги на ногу. Его некогда уверенный взгляд теперь метался по стенам, избегая встречи с моими глазами. Я смотрела на этого человека, с которым прожила двадцать три года, и не узнавала его. Куда делся тот заботливый муж, который когда-то носил меня на руках через порог этого дома?
– Оля, ну пойми… – он запнулся, подбирая слова. – Анне сейчас очень тяжело. У неё проблемы с арендой, а дом большой, места всем хватит.
Я горько усмехнулась. Места всем хватит? В доме, который я получила в наследство от родителей? В доме, где каждая половица хранит воспоминания о маме, где на стенах до сих пор висят фотографии нашей прежней, счастливой жизни?
– Виктор, – мой голос дрожал от сдерживаемых эмоций, – ты хоть понимаешь, о чём просишь? Это мой дом. Дом моих родителей. Они всю жизнь его строили, берегли…
– Но мы же тоже вложили в него столько сил! – перебил он меня. – Я делал ремонт, менял крышу…
– Да, делал. Потому что ты был моим мужем, – я особенно выделила слово «был». – А теперь ты просишь меня пустить сюда женщину, с которой… – горло перехватило, но я заставила себя договорить, – с которой ты мне изменял последние полгода.
Виктор вздрогнул и отступил на шаг, будто я действительно его ударила. В его глазах мелькнуло что-то – может быть, стыд, а может, просто тень от опущенных ресниц. Он провёл рукой по подбородку – жест, который я знала наизусть, признак его растерянности.
– Оленька, – его голос стал мягким, почти заискивающим, – давай решим всё по-человечески. Мы же не чужие друг другу. Столько лет вместе…
– По-человечески? – я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, лишь бы не расплакаться. – А ты знаешь, Витя, что такое «по-человечески»? Это когда смотрят в глаза, а не в пол. Это когда говорят правду, а не прячутся за красивыми словами. Это когда любят, а не предают.
Он молчал, опустив голову. За окном шумел весенний дождь, барабаня по карнизу. Этот звук когда-то казался мне уютным, навевал мысли о тёплых вечерах вдвоём. Теперь же он только усиливал чувство одиночества и горечи.
– Я не пущу её сюда, – твёрдо сказала я. – И тебя тоже. Можешь забрать свои вещи до вечера. Ключи оставь на столе.
Виктор поднял на меня потерянный взгляд: – Оля, давай всё обсудим…
– Нечего обсуждать, – я отвернулась к окну, давая понять, что разговор окончен. – Просто уходи.
Звонок в дверь раздался через два дня. Я как раз заканчивала перебирать вещи в шкафу – избавлялась от всего, что напоминало о Викторе. На пороге стояла она – Анна. Высокая, стройная, лет на пятнадцать моложе меня. В светлом плаще и с уложенными волосами она выглядела как героиня глянцевого журнала. Только глаза выдавали напряжение.
– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, – голос звучал спокойно и уверенно. – Можно войти? Нам нужно поговорить.
Я молча отступила в сторону. Пусть войдёт – может, так даже лучше. Давно пора расставить все точки над «и».
Анна прошла в гостиную, остановилась у камина. Её взгляд скользнул по фотографиям на полке – нашим с Виктором свадебным, снимкам из отпусков, семейным праздникам.
– Красивый дом, – произнесла она. – Виктор много рассказывал о нём.
– Неужели? – я не сдержала сарказма. – И что же он рассказывал?
– Что здесь можно начать новую жизнь, – она повернулась ко мне. – Что места хватит всем. Что это мог бы быть наш общий дом.
Я почувствовала, как внутри всё заледенело. Наш общий дом? У неё хватает наглости говорить такое?
– Послушайте, Анна, – я старалась говорить спокойно, хотя руки дрожали. – Этот дом принадлежал моим родителям. Здесь прошло моё детство. Здесь я выросла, вышла замуж, прожила большую часть жизни. И вы действительно думаете, что можете просто прийти и заявить права на него?
– Я понимаю ваши чувства, – она сделала шаг вперёд. – Но пойми… можно я на «ты»? Виктор любит меня. Мы хотим быть вместе. А этот дом… он ведь тоже вложил в него душу. Двадцать лет – это не шутка.
– Двадцать три, – поправила я. – И знаешь, что самое интересное? За эти двадцать три года он ни разу не заикнулся о том, чтобы оформить дом на себя. Потому что знал – это наследство моих родителей.
Анна присела на краешек дивана, расправила складки на плаще.
– Ольга, давай посмотрим правде в глаза. Ваш брак с Виктором себя исчерпал. Вы живёте по привычке, без любви. А мы с ним… у нас всё по-настоящему. Мы планируем будущее.
– Будущее? – я горько усмехнулась. – В моём доме?
– А почему нет? – в её голосе появились стальные нотки. – Виктор имеет право на часть имущества. Он говорил с юристом.
Вот оно что. Значит, они уже и юриста нашли. Планируют будущее… В груди разгоралась холодная ярость.
– Знаешь, Анна, – я подошла к окну, за которым накрапывал дождь, – ты права. Давай посмотрим правде в глаза. Ты – любовница моего мужа, которая пришла в мой дом требовать свою долю пирога. Красиво говоришь о любви, о будущем… А по сути – просто хочешь забрать то, что тебе не принадлежит.
– Ты не понимаешь… – начала она.
– Нет, это ты не понимаешь, – я резко повернулась к ней. – Здесь каждый угол, каждая вещь хранит память о моих родителях. О моей жизни. И я не позволю превратить это место в… – я запнулась, подбирая слова, – в трофей для молодой любовницы.
Анна поднялась, её щёки порозовели от гнева: – Я не позволю так со мной разговаривать! У меня есть свои права, и…
– У тебя нет здесь никаких прав, – я распахнула входную дверь. – Ни юридических, ни моральных. Всего доброго.
Через неделю я сидела в кабинете Михаила Борисовича – своего адвоката. С Михаилом Борисовичем мы знакомы всю жизнь – он дружил с отцом со студенческих лет, и все важные семейные документы проходили через его руки. Помню, как они с папой сидели на веранде, обсуждая каждую мелочь при оформлении дома. Сейчас, глядя на его знакомую седую бороду и потёртую оправу очков, я чувствовала, как понемногу отступает паника последних дней.
– Ситуация непростая, Оленька, – он говорил медленно, тщательно подбирая слова. – По закону Виктор, как ваш супруг, имеет право на часть совместно нажитого имущества. Это бесспорно. – Он помолчал, снял очки, задумчиво протирая стёкла. – Но дом… Дом – это другое дело. Он получен вами по наследству, а значит, является вашей личной собственностью.
Я почувствовала, как что-то внутри меня расслабляется, будто тугой узел начал понемногу развязываться.
– А как же все разговоры о вложениях в ремонт? Анна упоминала какого-то юриста…
Лицо Михаила Борисовича вдруг изменилось. Он нахмурился и начал быстро перебирать бумаги, лежащие на столе.
– Вот об этом, – он вытащил плотный конверт с логотипом банка, – я как раз и хотел с вами серьёзно поговорить. Позавчера к нам в контору пришёл очень интересный запрос… Виктор Андреевич пытался оформить залог на часть дома.
– Что? – я почувствовала, как земля уходит из-под ног. – Какой залог?
– Он подал заявку на кредит под залог якобы принадлежащей ему доли в доме. Крупная сумма – пять миллионов рублей.
Комната поплыла перед глазами. Я вцепилась в подлокотники кресла.
– Когда… когда он это сделал?
– Заявку подали две недели назад, – Михаил Борисович снял очки, и его взгляд стал совсем отеческим. – Но знаете, иногда судьба бережёт нас. Банк затребовал полный пакет документов на дом, и тут-то всё и выяснилось.
Я сидела, чувствуя, как немеют кончики пальцев. Две недели назад… В памяти вдруг всплыло, как Виктор в тот вечер задержался «на работе», а потом был непривычно рассеян и всё время проверял телефон. Тогда я списала это на усталость.
А он, оказывается, уже строил планы. Готовил пути отступления. Собирался заложить дом, чтобы… что? Начать новую жизнь с Анной? Купить ей квартиру? Или просто убежать от старой жизни, прихватив напоследок кусок моего наследства?
Горечь подступила к горлу, но вместе с ней пришла и странная ясность. Я даже улыбнулась: – Надо же, как всё складно получается. И разговоры о совместном проживании, и внезапная забота о своих правах… А я-то, дура, всё гадала, откуда такой интерес к документам на дом.
– Оленька, – Михаил Борисович подался вперёд, – я понимаю, как вам сейчас тяжело. Но давайте смотреть на ситуацию трезво. У нас есть все основания подать заявление на развод и сохранить дом в вашей собственности. Более того, – он помедлил, – попытка тайного оформления залога может быть расценена как мошенничество.
Я покачала головой: – Не надо заявлений о мошенничестве. Не хочу, чтобы отец, узнав об этом там, – я подняла глаза к потолку, – переживал за свою дочь ещё больше.
– Как скажете. – Он начал собирать документы. – Тогда готовим документы на развод?
– Да, – я встала, расправив плечи. – Думаю, хватит терпеть предательство в собственном доме.
Выйдя из конторы, я достала телефон. Три пропущенных от Виктора, два – от Анны. Пора заканчивать этот фарс.
– Алло, Виктор? Нам нужно встретиться. Есть разговор о доме. И о твоих планах на кредит…
Последний разговор с Виктором состоялся в нашей гостиной. Когда он вошёл, я сидела в старом кресле отца – том самом, где папа когда-то читал мне сказки. Теперь оно словно придавало сил.
– Присядь, – я указала на диван. – Нам нужно поговорить о твоих планах на кредит под залог дома.
Виктор побледнел. Его рука, потянувшаяся к воротничку рубашки, заметно дрожала.
– Оля, я могу объяснить…
– Не нужно, – я подняла руку, останавливая поток его оправданий. – Знаешь, я долго думала, как ты мог решиться на такое. Двадцать три года вместе – это же не шутка. А потом поняла: ты просто остался таким же, как в молодости. Всё хочешь получить сразу и без особых усилий.
Он дёрнулся, словно от удара: – Ты не понимаешь! Анна… у неё проблемы с бизнесом. Ей нужна помощь. Я думал, возьму кредит, потом верну…
– Моим домом? – я горько усмехнулась. – Домом, который строили мои родители? В котором выросла я, в котором мы прожили столько лет?
– Ты всегда попрекала меня этим домом! – вдруг вспылил он. – Всегда напоминала, что это наследство твоих родителей!
– Нет, Витя. Я не попрекала. Я просто помнила и ценила. А ты… ты хотел забрать его у меня ради женщины, с которой знаком без году неделя.
Повисла тяжёлая тишина. За окном шелестели листья старой яблони – той самой, что посадил когда-то отец.
– Я подала на развод, – мой голос звучал ровно и спокойно. – Документы будут готовы через неделю. Можешь забрать свои вещи завтра, я сложила их в коробки.
– А как же… – он запнулся. – Как же всё, что было между нами?
– А что было между нами, Витя? – я посмотрела ему в глаза. – Любовь? Да, была. Уважение? Наверное. Но ты всё это перечеркнул. Знаешь, я даже благодарна тебе – ты открыл мне глаза. Показал, что значу для тебя на самом деле.
Он поднялся, постоял, переминаясь с ноги на ногу: – Оля, может…
– Нет, – я покачала головой. – Просто уходи. И передай Анне, что можете не беспокоиться о доме. Он останется там, где должен быть – в нашей семье.
Когда дверь за ним закрылась, я не заплакала. Подошла к окну, распахнула его настежь. Весенний ветер ворвался в комнату, принося запах яблоневого цвета. Странно, но на душе было легко – будто груз последних месяцев наконец-то отпустил.
А через неделю пришло сообщение от Анны: «Прости. Я ухожу от него. Ты была права – человек, способный на предательство, не может быть надёжной опорой».
Я улыбнулась, глядя на экран телефона. В саду распускались первые цветы, воздух звенел от птичьих голосов, и впереди была целая жизнь – моя собственная, свободная от лжи и предательства. Как говорила мама: «Дом хранит тех, кто хранит его». И она, как всегда, оказалась права.
