Лариса проснулась с тяжестью во всем теле. Комната плыла, кружилась, отказывалась стоять на месте. У Ларисы горела кожа, а изнутри бил озноб, словно она одновременно оказалась на раскаленной сковороде и в морозильной камере. Рука потянулась к прикроватной тумбочке, нашарила градусник — старый, ртутный, еще от бабушки, таскала его с собой из квартиры в квартиру.
Лариса встряхнула градусник, положила под мышку и снова упала на подушку. В сознании плыли обрывки мыслей. Сквозь дверь в спальню приглушенно доносились разговоры.
Сегодня на обед приходила свекровь. Только этого Ларисе не хватало для полного счастья.
Лариса с трудом сфокусировала взгляд: 40,1.
— Зашибись, — прошептала она пересохшими губами. Так плохо ей не было давно. Рука снова потянулась к тумбочке — там лежали таблетки жаропонижающего. Получится встать? Выползти хотя бы до кухни за водой?
Неожиданно дверь распахнулась — без стука, с размаху. В проеме возник Павел — муж. Весь его вид говорил о раздражении: сведенные к переносице брови, складки у губ. Смотрел на жену как на таракана, которого обнаружил в супе.
Лариса еле приподнялась на локте:
— Паш, мне совсем плохо…
Павел сделал два шага к кровати, рывком сдернул одеяло с Ларисы:
— Что значит «плохо»? Ты собираешься весь день провести в постели? В курсе вообще, сколько времени?
Лариса попыталась удержать одеяло, но руки не слушались. Мокрая от пота футболка прилипла к телу, озноб усилился. Она беспомощно протянула мужу градусник:
— У меня сорок. Только что намеряла.
Павел мельком взглянул на градусник, пренебрежительно скривил губы.
— Температура 40? Не смеши меня! — усмехнулся Павел, видя, как жена пытается укрыться. — А сорок пять почему не намеряла? Или сразу пятьдесят?
Он брезгливо бросил одеяло обратно на кровать, но Лариса уже не пыталась укрыться. Этот тон, эти интонации… Знакомые до боли. Шесть лет брака. Шесть лет этой снисходительности и пренебрежения. Раньше было реже. Теперь — постоянно.
— Ты хоть понимаешь, что мама пришла? — продолжил Павел. — Мы сидим там, как идиоты, ждем, когда ты соизволишь выйти. Стол не накрыт, чай не подан. Это называется хозяйка дома?
Лариса сглотнула. В горле першило, будто наждачкой натерли.
— Паш, давай я тебе объясню, как накрыть на стол, — тихо сказала она. — Честно, я сейчас не встану. Вызови врача, а?
Лицо Павла перекосило от злости. Он навис над кроватью:
— Врача ей! Может, сразу реанимацию? Скорую? МЧС? Слушай, ты уже достала своими болячками. То голова, то спина, то живот. Ты здорова как бык! Просто не хочешь ничего делать!
Лариса закрыла глаза. С каждым словом мужа тяжесть нарастала. Она чувствовала себя боксерской грушей, по которой колотят без остановки. Каждое слово — удар.
— Даже не вздумай просто так лежать! — не унимался Павел. — Накроешь стол, обслужишь мою мать или собирай вещи и уходи!
Лариса распахнула глаза от шока. Да, отношения портились, да, все чаще возникало желание все бросить и сбежать. Но чтобы вот так? За то, что болеет?
— Что ты сказал? — переспросила она, не веря своим ушам.
— То, что слышала, — отрезал Павел. — Я не буду содержать нахлебницу, которая только и делает, что валяется с придуманными болячками и ноет. Или вставай и делай, что должна, или… — он красноречиво кивнул в сторону двери.
С кухни донесся голос свекрови:
— Паша, долго ты там ещё? Чай остыл!
— Иду, мам! — откликнулся Павел и снова повернулся к жене: — У тебя пять минут.
Он развернулся и вышел, громко хлопнув дверью.
Лариса неподвижно лежала, глядя в потолок. Комната все еще кружилась, но теперь к физической боли добавилась другая. Внутри все сжалось от унижения. Шесть лет брака. Шесть лет попыток угодить, понравиться, стать такой, какой ее хотели видеть. Для чего? Чтобы выгоняли из дома с температурой сорок?
За стеной слышались голоса — Павел и его мать. Лариса с трудом поднялась с кровати, придерживаясь за стену. Каждое движение отдавалось болью. Но теперь к физической слабости примешивалось что-то еще. Застарелое, как ноющий зуб, чувство, что её используют. Что она — не человек, а домработница. Кухонный комбайн, который сломался и теперь бесполезен.
Пошатываясь, Лариса дошла до двери и приоткрыла ее. Голоса стали отчетливее.
— …совсем распустилась, — говорила свекровь. — Я тебе сразу говорила, что она не пара тебе, Паша. Видишь, как вышло? Сама не готовит, не убирает, а теперь и при гостях не показывается. Это что за невестка такая?
— Да она вообще обнаглела, мам, — вторил ей Павел. — То у нее спина, то голова, то температура какая-то.
— Правильно сделал, что отчитал, — свекровь громко хмыкнула. — Вот так, Паша, держи её в узде! А то распустилась! Ты же мужчина, в конце концов.
— Да я уже толком не знаю, что с ней делать…
Лариса тихо прикрыла дверь, прислонилась к стене. Голова раскалывалась. Что она здесь делает? Зачем терпит? Откуда взялась эта странная уверенность, что по-другому не бывает? Что так и должно быть?
Мысли путались, но в сознании вдруг всплыло воспоминание. Прошлая зима. Павел с температурой 37,3. Три дня Лариса отпрашивалась с работы, варила бульоны, ставила компрессы, бегала за лекарствами. Три дня, когда Павел лежал и стонал, а она носилась вокруг него, как заведенная. И ни разу не закралась мысль, что он притворяется. Потому что так не поступают с близкими.
А теперь — собирай вещи и уходи. И это с температурой 40.
Внезапно Лариса ощутила, как в ней поднимается что-то. Не слабость, не жалость к себе. Нет, другое. Гнев. Гнев на мужа, на свекровь, но больше всего — на саму себя. За то, что позволяла так собой помыкать.
Она оттолкнулась от стены и, пошатываясь, вышла в гостиную. Свекровь сидела за накрытым столом — сама накрыла, ничего не стоило. Павел рядом. Оба удивленно уставились на вошедшую Ларису. На ней была футболка, прилипшая к потному телу, волосы растрепаны, лицо красное от жара.
— Ну наконец-то! — воскликнула свекровь. — Думала, до вечера ждать придется!
Павел нахмурился:
— Давай быстрее, мы голодные сидим.
Лариса остановилась, тяжело дыша. Ей было плохо, очень плохо. Но внутренний огонь придавал сил.
— Ты прав, — медленно произнесла она, глядя на мужа. — Температура явно даёт бредовые галлюцинации. Ведь я думала, что у меня муж, а не надсмотрщик.
Павел опешил. Такого тона от жены он не слышал никогда. Даже в самых жарких ссорах она всегда сдавалась, отступала, плакала, просила прощения. Но сейчас в ее глазах читалось что-то новое. Что-то опасное.
— Ты что несешь? — не сразу нашелся Павел. — Я ясно сказал: накрывай стол!
Лариса покачала головой. Молча развернулась и вышла из комнаты. Павел с матерью переглянулись — что она задумала?
А Лариса направилась в спальню. Только не к своему шкафу, а к Павлову. Она распахнула дверцы и начала доставать вещи — рубашки, брюки, свитера. Все летело на кровать. Потом полезла в ящики комода, выгребая носки, нижнее белье, галстуки — все вперемешку.
Павел, услышав грохот, в два прыжка оказался у дверей спальни. Замер на пороге с открытым ртом. Его идеально выглаженные рубашки, разложенные по цветам свитера, аккуратно скатанные носки — все это сейчас превращалось в бесформенную кучу на кровати. А его жена — его послушная, тихая жена — сосредоточенно копалась в шкафу, доставая все новые вещи.
— Ты что творишь?! — взревел Павел, бросаясь к шкафу.
Лариса даже не повернула головы. Не взглянула на мужа, продолжая деловито выкладывать вещи. В комнате появилась свекровь, тоже застывшая в дверях.
— Господи! Паша, она что, совсем с ума сошла?! — воскликнула пожилая женщина, хватаясь за сердце. — Немедленно останови это безобразие!
Только теперь Лариса обернулась. В глазах ни страха, ни сомнения — только усталость и спокойная решимость. Ее трясло от жара, но руки действовали уверенно.
— Ты сказал: либо стол, либо уходить, — размеренно произнесла Лариса, не отрывая взгляда от мужа. — Я выбираю второй вариант. Вот твои вещи.
Лариса достала из кладовки потрепанный чемодан, с которым Павел когда-то, шесть лет назад, переехал к ней. Раскрыла его на полу и начала складывать вещи мужа.
— Ты с ума сошла? — Павел на мгновение растерялся, но быстро пришел в себя. — Это мой дом! Я никуда не уйду! Это ты собирайся! Ты!
Лариса продолжала складывать вещи, словно не слыша мужа. Эта квартира досталась ей от бабушки еще до знакомства с Павлом. Павел прекрасно это знал, но почему-то предпочитал забывать в удобные моменты.
— Паша, да что ты смотришь?! — свекровь перешла на визг. — Она тебя выгоняет! Останови ее!
Свекровь больше не казалась такой уверенной и властной. Ее лицо исказилось от беспокойства. Пожилая женщина явно не ожидала такого развития событий. Несколько минут назад они с сыном были хозяевами положения, а теперь все вывернулось наизнанку.
— Вы ведь не всерьез, правда? — неуверенно протянула свекровь, обращаясь к Ларисе. — Девочка, ты же понимаешь, что Павлуша просто погорячился? Мы шутили!
Лариса подняла взгляд на свекровь. В глазах читалась такая решимость, что пожилая женщина невольно сделала шаг назад.
— О нет, мы не шутили, — тихо сказала Лариса. — Ваш сын все правильно сказал. Он не хочет жить с женой, которая болеет. Он хочет прислугу, которая обслуживает его и его маму по первому требованию. И знаете что? Я не хочу быть такой женой. Никто не заслуживает такого отношения.
Павел стоял, сжимая кулаки. Его лицо покраснело от ярости.
— Да ты без меня не справишься! — зло бросил он, подходя к жене. — Ты сама потом приползешь! Будешь умолять вернуться!
Лариса на секунду замерла, склонила голову, словно задумалась.
— Это мы еще посмотрим, — ответила она, пожимая плечами. — А пока тебе лучше собрать свои вещи сам, а то вдруг ты тоже с температурой свалишься. Знаешь, такое со всеми случается.
Павел открыл рот, чтобы что-то сказать, но Лариса уже отвернулась. Ее начало сильно знобить, комната плыла перед глазами. Ларисе пришлось опереться о кровать, чтобы не упасть. Но даже сейчас, чувствуя, как температура бьет новой волной, Лариса понимала, что не отступит. Хватит. Слишком долго терпела.
— Ты выгоняешь меня из-за одной фразы?! — Павел перешел в наступление. — После шести лет брака?!
Лариса медленно покачала головой:
— Нет, не из-за одной фразы. Из-за тысячи фраз, тысячи дней унижений и пренебрежения. Из-за твоего тона, из-за того, как ты выбегаешь из комнаты, когда я пытаюсь рассказать, как прошел мой день. Из-за того, как ты проверяешь каждый мой чек и каждую копейку. Из-за того, что без разрешения твоей мамы я не могу даже новые занавески купить.
Лариса перевела дыхание:
— И главное — из-за того, что я заболела, а ты вместо заботы говоришь собирать вещи и уходить. Тогда лучше я соберу твои вещи, чем ты мои, согласен?
Озноб усилился, ноги подкашивались. Лариса села на край кровати, глубоко вдыхая, чтобы справиться с головокружением.
— Паша, — свекровь тронула сына за плечо, — может, пойдем? Пусть успокоится. Она же больная, Паша, не в себе. Завтра все будет нормально, вот увидишь.
Но Павел не слушал мать. Он в упор смотрел на Ларису. Впервые за долгое время действительно смотрел на нее. И не видел прежней Ларисы — тихой, покорной, готовой на все ради его одобрения. Перед ним сидела совершенно другая женщина. Уставшая, больная, но почему-то более сильная, чем раньше.
— Я… я никуда не пойду, — буркнул Павел. — Это мой дом.
Лариса вздохнула, с трудом поднялась с кровати.
— Мне придется вызвать полицию, если ты не уйдешь, — просто сказала она. — Квартира оформлена на меня, и в правоустанавливающих документах ты не фигурируешь, ты же помнишь? Ты отказался платить за переоформление, когда мы женились.
Павел сглотнул. Юридическая сторона вопроса была слабым местом — свою квартиру он давно продал, и теперь фактически не имел прав на жилье Ларисы. Он много раз откладывал этот вопрос, считая, что для семьи бумажки не важны. А теперь эти «бумажки» аукнулись.
Прошел час. Напряженный, давящий час, когда Павел метался по квартире, не зная, что делать: то угрожал, то пытался разжалобить жену, то требовал, то просил. Свекровь то плакала, то причитала, то проклинала неблагодарную невестку. Лариса молча вернулась в постель, натянула одеяло до подбородка и просто ждала.
И вот свершилось. Павел стоял у двери с чемоданом. Свекровь рядом с ним что-то бормотала про неблагодарных женщин, но оба уже понимали, что ничего поделать не могут.
— Я дам тебе время подумать, — сказал Павел, нервно теребя ключи в кармане. — Когда придешь в себя, позвони.
Лариса молчала.
— Пойдем, Паша, — свекровь потянула сына за рукав. — Поживешь пока у меня, а там разберемся. Еще прибежит, никуда не денется.
Дверь закрылась. Тишина обрушилась на Ларису оглушающим спокойствием. Впервые за долгое время она могла просто лежать, болеть, не беспокоясь о том, что кто-то нависает над ней, требуя немедленно «взять себя в руки».
Лариса с трудом добралась до кухни, налила воды, выпила таблетки. Голова раскалывалась, но мысли, как ни странно, стали ясными. Она открыла телефон, нашла контакт терапевта и отправила сообщение: «Ирина Сергеевна, это Лариса. Мне очень плохо, температура 40, можете помочь?» Ответ пришел почти сразу: «Конечно, Лариса. Сейчас буду».
Лариса вернулась в постель, натянула одеяло и с облегчением закрыла глаза. Несмотря на жар и озноб, ей стало легче. Лариса наконец-то избавилась от «болезни», которая отравляла её жизнь — токсичного мужа и его мамочки.
Проходили дни. Врач привела Ларису в порядок — оказалось, у нее был сильный грипп. Две недели ушло на выздоровление. Лариса постепенно возвращалась к жизни: работала, училась снова радоваться мелочам, жить без оглядки на мужа и свекровь.
Павел ждал, что жена позвонит ему через пару дней, неделю, две… Но телефон молчал. Он звонил сам, но Лариса сбрасывала или отвечала односложно: «Я не передумала», «Мне нужно идти, прости», «Это ничего не изменит».
Павел менялся. Сначала злился, потом начал задумываться. Когда Лариса заболела, он даже не подумал о том, что ей плохо. Ни разу не спросил, как она себя чувствует. Просто требовал.
Мать не помогала. Жить с ней оказалось сущим адом. Теперь Павел понимал, каково было Ларисе все эти годы. И только тогда Павел осознал, что потерял не бесплатную прислугу, а человека, который искренне его любил — до того самого дня.
Что-то в нем дрогнуло, когда он случайно увидел Ларису в кафе с подругами. Она смеялась — открыто, счастливо, как давно не делала рядом с ним. Павел смотрел на нее через витрину и понимал одну простую истину: он разрушил то, что могло быть прекрасным. Своими руками, своим эгоизмом, своим пренебрежением.
Павел отвернулся и пошел прочь. Он понял урок, который Лариса преподала ему. Урок, который он запомнит надолго. И может быть, если повезет, однажды он встретит женщину, которую будет ценить по-настоящему. А Лариса… Лариса уже нашла свое счастье. В свободе. В уважении к себе. В жизни без той «болезни», которая отравляла ее существование годами.
