Голос свекрови, звучавший с показной обидой, прозвенел в воздухе, заставляя меня замереть.
В комнате повисло неловкое молчание. Только редкий звон бокалов и приглушённый звук телевизора из соседней комнаты разбавляли тишину. Мне стало не по себе — свекровь смотрела на меня с откровенной завистью, а мои уши горели, будто меня застали за чем-то постыдным.
***
Я всегда считала себя довольно терпеливым человеком. Да, я не идеальна, но справляться с трудностями мне удавалось. Однако, когда дело касалось моей свекрови, терпение становилось не просто испытанием, а какой-то олимпийской дисциплиной.
Мы с Димой были женаты два года. Лидия Павловна жила одна, и, вероятно, поэтому вся её жизнь вращалась вокруг нас. Она любила контролировать, вмешиваться, давать советы, о которых её никто не просил. Особенно она не упускала возможности критиковать меня.
— Ой, Ксюша, ну что это за котлеты? Ты вообще знаешь, как их правильно готовить? — говорила она, морщась, отодвигая тарелку. — Неудивительно, что Димка к маме на обед заезжает.
Я молчала. Дима, к его чести, сразу вставал на мою сторону:
— Мам, не перегибай. Мне нравится, как Ксюша готовит.
Но она лишь тяжело вздыхала, как будто он ребёнок, который не понимает, что ему «навязывают плохую еду». В её глазах я не была достаточно хорошей хозяйкой. То квартира плохо убрана, то одежда у меня «слишком вызывающая», то вообще я «не готова к семейной жизни». Но больше всего её раздражало, что Дима балует меня подарками.
— Она тебе никто, Дима, — однажды сказала она за ужином, когда он подарил мне путёвку на отдых. — Ни детей тебе не родила, ни семейный бюджет не бережет. А ты деньги пускаешь на ветер!
Меня тогда передёрнуло. Я даже не сразу смогла ответить. Дима нахмурился:
— Ксения — моя жена. И я хочу делать ей подарки. Это не твоё дело, мам.
— Ты ослеплён. Когда-нибудь поймёшь, — фыркнула она, злобно отодвигая чашку.
***
Однажды я пришла домой и замерла на пороге кухни. Свекровь сидела за столом, неспешно пила чай, рядом лежала коробка конфет. Я удивилась, хотя знала, что у неё были ключи «на всякий случай». Получается, она явно этим пользовалась.
— О, Ксюшенька, привет! — она подняла на меня взгляд, словно её присутствие тут было нормой. — Я зашла взять пару фотографий. Они у вас где-то были в комоде.
Я напряглась.
— В комоде? — переспросила я. — А почему не подождали нас с Димой?
Она сделала невинное лицо:
— Да что тут такого? Мы же семья!
Но что-то в её словах насторожило меня. Я вспомнила, что в последнее время стали пропадать мелочи — мой любимый шарфик, косметичка, новые перчатки. Всё это я списывала на свою забывчивость, но теперь сомнения закрались в душу.
— Кстати, — добавила она, отхлёбывая чай, — у вас тут так неуютно. Может, мне заказать вам нормальную люстру? Или помочь с выбором мебели? У вас совсем вкус отсутствует.
Я сжала зубы, пытаясь сдержать накатившее раздражение. Она чувствовала себя хозяйкой в нашем доме. И от этого мне было не по себе.
В тот же вечер я подняла вопрос.
— Дима, у меня пропали перчатки. Ранее я не смогла найти свою косметичку. Про пудру я уже говорила. — перечисляла я.
Он нахмурился, убрал телефон в сторону и повернулся ко мне.
— Ты думаешь, это мама? — в его голосе звучало сомнение, но и раздражение тоже.
— Не знаю, — я пожала плечами. — Но хочу поставить камеры.
Дима был не против.
— Если это поможет тебе чувствовать себя спокойнее, давай. Только не говори ей. Не хочу её обижать.
Я кивнула. Камеры были установлены на той же неделе. И, как оказалось, не зря.
***
Я отмечала свой день рождения в семейном кругу. В доме пахло свежими цветами, шампанское пузырилось в бокалах, а за окном горели огоньки вечернего города. В центре стола стоял торт, украшенный клубникой. Свечи мерцали мягким светом.
Дима встал, достал небольшой футляр и протянул его мне. Внутри лежали подвеска и серьги с бриллиантами — изящные, яркие, невероятно красивые. Я тогда чуть не расплакалась.
— Любимая, ты заслуживаешь самого лучшего, — сказал он, нежно улыбаясь.
Я не смогла сдержать эмоций и улыбнулась в ответ, ощущая, как тепло разливается по груди. Но едва я застегнула серьги, воздух в комнате словно сгустился.
Свекровь, сидевшая напротив, чуть приподняла брови, а потом широко улыбнулась, но улыбка её была какой-то фальшивой. Я заметила, как её пальцы нервно постукивают по бокалу. Она буквально сверлила взглядом мои серьги, а на лице застыла странная смесь досады и чего-то ещё, чего я тогда не могла понять.
— Ой, сыночек, а ты не слишком ли её балуешь? — голос Лидии Павловны прозвучал приторно-сладко, но в её глазах скользнула зависть. — Такие серьги нужно только очень близким дарить, например своей матери, сестре или матери своих детей.
За столом повисла напряжённая тишина.
— Мам, хватит, — голос Димы был ровным, но его пальцы крепче сжали мою ладонь. — Это мой подарок жене. Она его заслужила.
— Заслужила? — Лидия Павловна хмыкнула и прищурилась. — Ты женат всего два года, а уже соришь деньгами направо и налево! Тебе не кажется, что стоит быть разумнее? Я, между прочим, тоже люблю бриллианты, а ты мне даришь только банальные шарфики!
Она тяжело вздохнула и демонстративно поправила браслет на запястье, словно напоминая о своей «недооценённости». Я чувствовала, как в груди нарастает обида. Мне хотелось что-то сказать, поставить её на место, но язык словно прилип к нёбу.
— Мам, сегодня Ксюшин праздник, — Дима посмотрел на неё с лёгким раздражением, но старался говорить спокойно. — И это подарок для Ксюши.
Свекровь закатила глаза, но промолчала. В её взгляде скользнуло что-то едва уловимое — то ли зависть, то ли решимость. Тогда я ещё не знала, чем это обернётся.
***
Через пару дней я, едва проснувшись, взяла телефон и открыла соцсети. Прокручивая ленту, я остановилась, когда увидела знакомое лицо. Свекровь. Но это было не просто фото. На ней красовались мои серьги и подвеска, а надпись под фото гласила: «Спасибо любимому сыночку за этот чудесный подарок! Жду с нетерпением своего дня рождения!»
Сердце ухнуло вниз. Горло сжалось. Грудь сдавило так, что я не могла вдохнуть.
— Да это же… — выдохнула я, не веря своим глазам.
Руки дрожали, когда я показала фото Диме. Он внимательно посмотрел на него, затем медленно поднялся с дивана.
— Мы проверим камеры, — сухо произнёс он.
Запись не оставила сомнений. На экране мы видели, как Лидия Павловна без спешки входит в квартиру, уверенно направляется в спальню, открывает шкатулку и берёт футляр. Ни капли сомнения, ни тени смущения. Она выходила так же спокойно, с гордо поднятой головой.
— Дима, она просто… взяла и ушла с ними. Как будто это было её право! — мой голос дрожал от негодования.
— Я с ней поговорю, — пробормотал он, поднимая телефон.
Я слышала каждое слово.
— Мам, как ты могла? — Дима старался держать себя в руках.
— А что могла? — в её голосе даже не было вины. Только снисходительность. — Я забрала то, что по праву должно быть моим.
— Это подарок для моей жены, — Дима говорил медленно, как будто надеясь, что она осознает абсурдность происходящего.
— Она не должна была его принимать, — Лидия Павловна фыркнула. — Такие траты — это глупость. Ты должен думать о будущем, а не сорить деньгами!
Я почувствовала, как у меня пересохло в горле. Дима потер виски, будто у него начинала болеть голова.
— Верни украшения, мама, — его голос стал холоднее.
— Нет, — спокойно сказала она. — Они мне идут больше.
Мы пытались решить вопрос мирно. Я смотрела на неё и не верила, что взрослый человек может так себя вести. Мне нужно было с кем-то поделиться.
***
— Я не шучу. — Я развернула телефон и пододвинула его ближе к Марине. — Она реально выложила это в соцсети.
Марина, моя подруга и неизменная «жилетка», округлила глаза, наклоняясь ближе к экрану. Губы её дрогнули, будто она пыталась сдержать поток эмоций, но вскоре сдавленно хмыкнула.
— Да, детка, твоя свекровь — это уровень «бог». Поздравляю, твои украшения теперь её.
В её голосе сквозила смесь сарказма и искреннего возмущения. Я нервно сжала пальцы вокруг кружки. Запах свежесваренного кофе, обычно такой уютный, сейчас не приносил мне утешения. В груди тлело раздражение, смешанное с беспомощностью.
— Она заявила, что я не должна была принимать такие дорогие подарки. А раз это деньги её сына, она может ими распоряжаться, как захочет, — произнесла я, едва удерживая голос от дрожи.
Марина нахмурилась, её пальцы нервно барабанили по столу. В глазах мелькнул огонёк решительности.
— Я на твоём месте уже написала бы заявление, — тихо, но отчётливо проговорила она.
Я опустила глаза, разглядывая свою кружку, словно в её поверхности можно было найти ответ.
— Но это мать Димы…
— И что? — голос подруги стал резким. — Ты спустишь ей это? Она, по сути, обокрала тебя и даже не извинилась.
Во мне кипела злость, но в то же время меня грызли сомнения. Это была мать моего мужа. Смогу ли я зайти так далеко?
***
Через два дня уговоров, свекровь вернула футляр. Она молча швырнула его на стол, развернулась и вышла, хлопнув дверью.
Я открыла футляр. Все было на месте. Бриллианты сверкали, но теперь их блеск не приносил радости.
Дима внимательно посмотрел на меня.
— Можешь не носить их, если не хочешь, — мягко сказал он.
Я провела пальцем по краю футляра. Внутри кольнуло неприятное чувство. Эти украшения теперь напоминали мне не о празднике, а о лжи, манипуляции и краже.
— Продай их, — предложил Дима. — Купим что-то новое, только для тебя.
Я подняла на него взгляд. В его глазах было понимание, нежность. Он не злился на меня. Он просто хотел, чтобы я снова улыбалась.
***
Украшения мы продали. Вместо них купили новый комплект, который я выбрала сама, без лишних глаз. Когда я впервые их надела, что-то внутри поменялось. Будто стало легче дышать, двигаться — свобода, которую раньше не замечала.
— Тебе идут, — сказал Дима, глядя на меня с тёплой улыбкой.
Я обернулась, чуть склонила голову.
— Спасибо, — прошептала я. И в этих словах была благодарность не только за подарок. А за поддержку. За понимание. За то, что он не усомнился во мне ни на секунду.
А свекровь? Заявление я не стала подавать. Но ключи мы забрали. Она долго дулась, но потом снова начала вести себя, как ни в чём не бывало. В её глазах иногда скользило недовольство, но она больше не пыталась переходить границы.
Я же усвоила урок. Держать ценные вещи подальше от чужих глаз и ставить границы твёрдо, даже если это семья. Особенно если это семья.
