— А я тут подумала, что нам нужно подготовить одну из комнат… У нас будет гостья, — проговорила Зоя, как будто обсуждала выбор занавесок.
Леонид, лениво пролистывающий на телефоне новости, поднял глаза.
— Кто? — спокойствие в его голосе напрягало даже самого Леонида, будто это был не он, а дежурный дипломат на экстренном саммите.
— Мама, — коротко ответила жена, продолжая с упоением стирать с кухонного стола и без того несуществующие пятна.
— С каким таким концом света она едет к нам на этот раз? И когда? — спросил он, быстро спрятав свою недовольную гримасу под маской скучной заинтересованности.
Зоя слегка нахмурилась: ей было странно, что муж до сих пор не начал ворчать или хотя бы намекать на скорую катастрофу. Она даже приостановила своё бессмысленное терзание тряпки.
— В пятницу, — сказала она осторожно.
— Ну, тогда я в пятницу к Максу съезжу. Он дома вешает картины, вдруг помощь понадобится, — кивнул Леонид, явно довольный своим запасным вариантом на вечер.
— Леня, — голос Зои прозвучал тягуче, с неожиданной толикой укоризны, — она будет у нас неделю. Может, две.
Тут осознание ударило его, словно сошедший с трассы грузовик.
— Неделю? Две?! — переспросил Леонид, отложив телефон, как будто разговор вдруг превратился в шахматную партию, где он внезапно оказался в цугцванге. — А ничего, что со мной этот вопрос никто, чёрт подери, не обсудил?
Зоя развернулась к нему всем своим миниатюрным 160-сантиметровым телом, сложив руки на груди так, будто собиралась читать мораль. Её короткие кудри чуть встрепенулись, как перед бурей.
— Вообще-то её квартиру затопило. Трубу прорвало, стены в плесени, ремонт капитальный. Где она, по-твоему, жить должна?
— У Алексея, твоего брата! — Леонид даже руки в привычном жесте развёл. — Он живёт один, и квартира у него нихрена не меньше нашей. Или к тёте Галке вашей, у неё, кажется, даже есть… как это у людей бывает… гостевая комната?!
Зоя скрестила руки настолько крепко, что её тонкие кисти побелели.
— У Алексея маленькая квартира, — ответила она так, будто это было само собой разумеющимся. — А у Галины дети, она не справится с таким хаосом.
— А, значит, я должен справиться? — хмыкнул он, вспомнив, как её мать, едва зайдя в их квартиру, умудрялась подмечать всё неподходящее. «Леонид, стол качается», «Леонид, почему книги в хаосе?», «Леонид, какой же ты неуклюжий». Она каждому предмету в доме давала больше внимания, чем ему.
Он стал вспоминать тот случай, когда у них прорвало кран в стиральной машине. Домашний потоп не привёл к такому апокалипсису, как прорыв у Ирины Степановны. Вода в коридоре по щиколотку, а они всё равно ужинали и обсуждали, что надо купить в супермаркете. Вот это было нормально.
— Ты хочешь сбежать? К матери своей, например? — спросила Зоя.
Леонид смотрел на неё, как на истукана. Конечно, хотел сбежать. Видеть её мать две недели подряд было равносильно приговору на исправительные работы.
— У матери и чай хоть вкусный, — отрезал он, заметив, как Зоя поджала губы.
— Тогда какая это семья, Леня? — раздался в воздухе её привычный аргумент.
Леонид выдержал паузу.
— Семья — это та, где уважают друг друга, — сказал он серьёзно. — Если мы семья, то почему меня не спросили?
Зоя подбирала слова, но в её лице читалось то самое колебание, когда она либо переходит к логике, либо устало машет рукой. Кажется, сейчас ей хотелось сразу и то, и другое.
Дом их был стандартный, серого кирпича, с облупившейся краской на балконе и прибитой одной только честностью почтовым ящиком. Внутри всё ещё пахло свежим атласом, которым они оклеили стены год назад, разрываясь между «слишком скучным» и «слишком ярким» в магазине обоев. Типичная кухня с бледно-зелёными шкафчиками, где половина посуды была памятными кружками от свадеб, и одинокая полка, закреплённая криво, как жизнь среднестатистического россиянина.
Он окинул взглядом жену. Зоины тонкие губы, миленькие, но всё чаще сомкнутые в недовольство, её глаза, всегда плавающие между тёплым шоколадом любви и было-твоё-дело серьёзностью.
И в какой-то момент он подумал — а чего это он сразу злиться начал на неё? Может, стоило ещё чего придумать.
Пятничное утро началось с хрустящего шороха дождя за окнами. Вода стекала по грязным стеклопакетам крупными, уверенными каплями, будто и природа решила в этот день всех немного поднапрячь. Мокрый асфальт блестел, как начищенные туфли школьника, только настроение было не субботнее, а скорее похоже на старую мокрую тряпку, брошенную на крыльцо.
Леонид валялся на диване, вяло листая ленту новостей. Он был широкоплечим, с густо заросшей щетиной, которая, по его мнению, делала его похожим на лесного медведя, а по другим чисто бытовым причинам стихийно вырастала на его лице к пятнице. Его глаза — немного уставшие, светло-карие, окрашенные сарказмом и вечной беспечностью — следили за экономической катастрофой, а сам он чувствовал себя частью этого безжизненного пейзажа. Разбитые колени старых джинсов, небрежно наброшенная футболка, домашние тапки, держащиеся исключительно на силе привычки, — вот портрет зятя пятницы.
На кухне слышался шелест и клацанье. Зоя, похожая на жилистую и вечно энергичную птичку, носилась от одной полки к другой. Её короткие кудри подпрыгивали на каждом шагу, пока она деловито протирала поверхности, которые, по мнению Леонида, никогда и не могли быть грязными. Лицо олицетворяло постоянную занятость — вытянутое, с ямочками, появляющимися только в минуты редкой улыбки. Кажется, сейчас она собиралась провести генеральную уборку не только дома, но и всей Вселенной впридачу. А что, завтра же пятница.
Конечно, Леонид упустил в разговорах один момент. Где, к чёрту, ночевала её мать, если квартиру затопило ещё в среду? Он уже два дня пытался обойти эту тему стороной, будто взрослые откладывают визит к стоматологу, но что-то внутри начинало подсознательно зудеть. Оружие было заряджено молчанием, вопрос лежал на предохранителе. Так бы всё, возможно, и осталось, если бы не вечер пятницы.
Дверь хлопнула с таким акцентом, как будто сама нагадала беду. Далее раздался звук, который можно было принять либо за рухнувшее дерево, либо за багаж грузового состава — по факту это оказались два огромных баула, с размаху притащенные в прихожую.
— Что за… — протянул Леонид, медленно повернув голову к источнику тревоги.
— Вот и я! — возвестила Ирина Степановна, проходя через дверь как стремительное бедствие.
Свекровь была фигурой одновременно внушительной и переносной. Маленькая, круглощёкая, но с грандиозной энергетикой, этот олицетворённый ураган не просто заходил куда-то — он занимал территорию, как войско завоевателей. Глаза её сверкали, как огни новогоднего гирлянды, причём гирлянда явно коротила.
Леонид присвистнул, отложив телефон с видом солдата, который разглядел на поле бой, но предпочёл бы телепортироваться под одеяло.
— Леонид, ты так долго сидишь дома, что из глаз у тебя уже разводные мосты выросли, — заметила тёща, проходя мимо.
— Добрый вечер, Ирина Сипановна, вама как обычно тухлой запиской. И на сколько вы задержитесь, если я готов моральная, неделя, так? — спросил он с плохо скрытым фатализмом.
Её усмешка была настолько победоносной, что ему захотелось аплодировать.
— Ну хорошо, раз считал дни, можешь вообще на память их выучить. Поживу, катастрофы не случиться! — выдала тёща, скидывая платок с плеч.
Зоя, словно заранее отработанная медиаторша, была тут как тут.
— Ой, мам, ты не заводись, а ты, Лёня, не ёрничай. Всё же всё взрослые люди, можно вести себя прилично, как на важном мероприятии.
— Это она словесно атаковала! … — сказал в своё оправдание Леонид.
Хлюпающий звук дождя за окном начинал раздражать. Первое впечатление, как это всегда бывает, обмануло: мелодичная тягучесть капель, разбивающихся о стекло, быстро превратилась в рутинное раздражение. Вода лилась нескончаемым потоком с карнизов и деревьев, тяжело барабанила по крышам автомобилей. На фоне серого и размытого, как детский рисунок акварелью, горизонта, казалось, всё вокруг застыло, только во дворе припозднившийся голубь нервно топтался в луже. Леонид разглядывал это унылое зрелище через окно, поставив локти на подоконник.
День всё-таки закончился. Прожить его бок о бок с Ириной Степановной оказалось испытанием ещё тем, даже по шкале терпимости Леонида… которая, сказать честно, была короткой. Она появилась в их квартире с воцаряющим чувством правоты и деловой хваткой — в ней было столько энергии, что даже инженерное оборудование от стыда замолкло бы. Жена всё поддерживала её инициативы: то продлила спор о правильности разметки разделочной доски, то ловко пододвигала стулья, чтобы угодить матери. Казалось, она тоже попала под магию действия.
За столом держались ещё прилично. Тёща плотно поела, дважды сдержанно икнула, с таким видом, будто это нечто совершенно естественное. Зоя слегка поморщилась, но с лицом всепрощенческой дочери произнесла что-то нейтральное о погоде. А Леонид сидел молча, раздумывая, как вежливо, но достаточно быстро ретироваться.
— Ну, что ж, дамы, оставляю вас в компании друг друга, — сказал он наконец, поднимаясь из-за стола.
— Почему не пьёшь чай? — спросила Ирина Степановна, прищурившись.
— Боюсь, что третий ик мне непосилен, — буркнул он, но не слишком тихо, чтобы тёща услышала.
Зоя проводила его взглядом до спальни, видно, чуть удивлённая такой откровенной капитуляцией. Но герой сегодняшнего спектакля явно заслужил перемирие… с собой.
На следующий день Леонид ушёл к Дане, своей старшей сестре. У неё дома всегда витала особая атмосфера, едко пахнущая восточными специями, которые Дана обожала. Максим, её муж, более радикального взгляда на кулинарию, уважал только пиво и хотел умереть под звуки хлопающего алюминия. Он, как всегда, встретил шурина с бодрым:
— Ну чё, Лёнь, накатим?
Леонид охотно согласился. Это был тот редкий момент, когда пивной запах оказался благословением по сравнению с чудовищным натюрмортом, разыгравшимся у него дома.
— Максим, ну ты как всегда, — вздохнула Дана, расставляя на столике стаканчики и тарелочку с суши, — Леонид явно сюда не напиваться пришёл, правда?
— Правда, — подтвердил он. — Я вообще-то пришёл пожаловаться.
Дана посмотрела на него с лёгким интересом, повернув голову:
— А кто мешает? Рассказывай.
И он рассказал. Как теперь их квартира — это коллективный стройотряд с непрекращающейся критической панелью. Попутно заметил, что почему-то гарнитур кухни и хруст побитого половика вдруг стали для Ирины Степановны символами его житейской несостоятельности.
— Ты бы слышала, как она это говорит! «Лёнечка, это тебе не сложно, почини пол, не мужчина, что ли?» — процитировал он, и Максим прыснул со смеху.
— Слушай, братан, — вставил шурин, откинувшись на стуле. — Я вот давно знал штуку: лучше сразу капитулировать. Зови её командиром и просто делай, что прикажут. Она отстанет быстрее, чем ты думаешь.
— А ты своей так делаешь? — с хитринкой спросила Дана, глядя на мужа.
— Нет, конечно, — он отвернулся, делая вид, что наслаждается пивной пеной.
В понедельник всё прошло ещё хуже. Леонид вернулся с работы, где получил на голову внушительно-стрессовое уведомление от начальника, и буквально в прихожей был атакован новой идеей ремонта, причём в виде не самой тонкой лекции. Тёща размахивала чем-то, что казалось планом апокалипсиса, и с лёгким презрением смотрела на его уставшее лицо.
— Пол не должен скрипеть, если хочешь, чтобы твой дом стоял! — вещала она. — Это только ты привык к этому треску, а мы тут словно на корабле мёртвом ходим.
Позже, за ужином, ситуацию добила Зоя. Она сидела напротив мужа, но становилось очевидно: они теперь на разных берегах. Её тон был мягче, но суть от этого не менялась.
— Ты же не замечаешь, как квартира портится. Это даже мама говорит…
— До приезда твоей мамы наш дом был нормальный! — повысил тон Леонид, глядя на жену, в которой вдруг увидел врага.
Тишину, возникшую между ними, разорвал резкий стук тарелки, который сделала Ирина Степановна.
— Ты на чьей стороне, Зоя? — спросил он снова, словно из последних сил.
Но ответа не дождался. Вместо этого оставил обеих женщин и снова отправился спать.
Прошла неделя. Леонид сидел на диване, лениво клацая пультом телевизора. Экран пестрил яркими картинками, но ни одна программа не цепляла его взгляд. Душа, как говорится, не на месте. На кухне что-то звякало и журчало — тёща заваривала чай. Время от времени она покашливала с таким возмущением, словно сам воздух в квартире был против неё. Леонид отчётливо слышал её и причмокивания, и глубокие вздохи, но самое неприятное было впереди. Больше недели она жила с ними. Неделя терпения, железной стойкости и попыток не взорваться, но сегодня — вот прям сегодня — он решил этот вопрос окончательно прояснить.
— Зоя! — крикнул он в сторону спальни, где возилась с уборкой жена.
— Что тебе? — Она показалась в дверях, обеспокоенно поглядывая на мужа.
— Когда ваша королева съедет обратно в свою квартиру?
В ответ она только тяжело выдохнула и, подсев рядом, начала привычно ляпать руки. Леонид скрестил руки на груди, ожидая. Эти вздохи были её подготовкой перед очередной длинной историей.
— Лёня, ну пойми… Там же ремонт. — Она посмотрела на него, поджав губы.
— Ремонт? — пожал плечами он. — Ты говорила, неделю назад плитку перекладывают.
— Ну, не только плитку… Там ещё после потопа трубы решили заменить.
Это была капля, от которой чашка терпения перелилась через край.
— Кто «решил»? — он вскочил. — Ты меня про это спрашивала? А? Это наша квартира или коммунальная?
Зоя начала было оправдываться, но Леонид махнул рукой. Это был не разговор, а больше поединок в его голове. Слишком долго он молчал и выжидал, подписывая всё терпением ради мира в семье. Но вот мир ушёл как дым из окна. Всё, хотел сражаться.
— Лёня, лучше потерпи, — вкрадчиво проговорила Зоя, — маме сейчас сложно. Ты не понимаешь…
Тут в гостиную вошла та самая мадам. Дама с собой занимала всё пространство, даже воздух, казалось, становился гуще. Светлые волосы были всегда отчёсанными в немыслимую конструкцию. На лице — выражение то ли вечной усталости, то ли затаённого гнева. Она будто изначально несла с собой атмосферу мелодрамы.
— Понятно, всё понятно. — начала тёща язвительным голосом. — Опять про меня? Я вам чем мешаю? А? Лёнечка, ты же не круглые сутки работаешь, дома-то по вечерам одним пнем сидишь. Мог бы хотя бы организовать приём для гостьи, а не ворчать, как дворовый кот.
Леонид сунул руки в карманы и оглядел тёщу ледяным взглядом.
— Гостили недельку, хватит. Следующей надо к вашему сыну Алексею навести энергию. Или к тётке Галине, кстати, давно её не видели.
Тёща вскинула брови так, что они чуть не улетели под потолок.
— Вот это? — всплеснула руками. — Моя дочь с этим живёт? Это кому такая судьба досталась-то?! Бездельник!
— Бездельником зачем оскорбляете? — негромко огрызнулся Леонид. — Работал, между прочим. Только не на ваш сценарий. Да и вы за недельку столько энергии съели, что у нас ещё обанкротиться можно!
Тут вмешалась Зоя.
— Хватит! — раздалось её резкое, командное. — Прошу извинись!
Леонид, чувствуя, что разговор ушёл слишком далеко, махнул рукой, чуть улыбнувшись:
— Ну извиняюсь. А как там говорили? «Поздравляю вас, мадам, соблазнительница беспечных юношей и разрушительница нервов».
Прежде чем тёща успела взорваться, Леонид ушёл в спальню, грохнув дверью для устрашения.
Позже, когда шумы в квартире утихли, а ночь окутала их с Зоей постель, Леонид прошептал, повернувшись к жене:
— Это что, серьёзно? Она ещё сколько у нас?
— Ещё немного, зай. Ну ты потерпи. Пожалуйста. И… больше так громко не разговаривай.
Он поднялся на локте, глядя на неё сверху.
— Понимаешь, у меня терпение — как батарея. Вроде перезаряжаемая, но ты же не засовываешь чайник в розетку, правильно?
Зоя хмыкнула.
Так он улёгся обратно, но убаюкивать собственную злость было совсем делом вялым. Зато… во сне он видел себя в пустой квартире! Без шума, без крика. Идеальная тишина. Ну, может, через неделю?
Квартира давно перестала быть уютной. Присутствие Ирины Степановны будто преобразило её: привычный мягкий хаос превратился в территорию строгого надзора, где каждая вещь могла подвергнуться осуждению. Кухонный стол теперь ежедневно подвергался вооружённым разборкам насчёт «кругов ржавчины от кружки», в ванной выныривали разговоры о «нормальных людях, которые экономят воду», а гостиная обрела совершенно новый уровень заурядности — благодаря постоянно включённому телевизору с доисторическими ток-шоу. Обои на стенах будто начали бледнеть от ежедневной дозы громкоголосой критики, а Лёня всё чаще ловил себя на мысли, что хочет стать хотя бы шваброй — безмолвной, безэмоциональной, но свободной.
Зоя, худенькая, с вечно зачёсанным в пучок каштановым хвостом, металась как белка в колесе. Её самая сильная черта — незаметность, влюблённая в компромиссы. Она то поддакивала матери, поднимая брови в странной смеси уважения и страха, то бросала на мужа уговорительный взгляд: «Ну потерпи ещё немножко, а?» Напоминала она старую ламповую радиостанцию — одно и то же «ш-ш-ш», что нельзя ни выключить, ни игнорировать.
Ирина Степановна же казалась идеальным антагонистом любого семейного очага. Бойкая женщина под шестьдесят с плохо крашеными волосами, одёргивающая на себе пальто каждый раз, как будто собирается к Мавзолею. Узкий взгляд, острые скулы и способность находить источник личной драмы в каждом бытовом предмете. Она презирала любую расслабленность. Если тебя не видно и не слышно — значит, ты либо больной, либо бездельник, а от каждого второго следовало безоговорочно избавиться.
— Ты вообще в зеркало смотрел? — бросила она однажды Лёне, будто он допустил преступление века. — Рубашка мятая, штаны торчат. Господи, почему Зоя вышла за мужчину, который до сих пор путает перед и зад носков?
— Я буду улучшаться, — кивнул Лёня с каменным лицом. Это стало его стандартным ответом на любой выплеск родительской заботы. Он даже вывел его в своей голове из формулы: «доведение мысли до сатиры плюс вежливость разделить на нежелание спорить».
Попытка зятя спрятаться за ноутбук тут же пресеклась. Критический взгляд скользнул по экрану.
— Ты что там высматриваешь? Опять эти свои игры? Ты, Лёня, хоть представляешь, что в нормальных-то семьях мужчины делают? Вот наш с Зоей отец, Царствие ему Небесное, за всю жизнь ни разу на эти ваши компьютеры и не посмотрел! Всё гвоздь да молоток, всё полезное…
Лёня откинулся в кресле. От этой «гонки за смыслами» начинала кружиться голова. Чего она вообще хочет? Чтобы он стал аватаром её идеального прошлого? Героем какого-то советского сериала? Иногда ему казалось, что простое дыхание в одном помещении с ней — это уже оскорбление её жизненных принципов.
— А ещё я заметила, — продолжила Ирина Степановна, — как ты ешь. Почему ты так чавкаешь? Чавкать — это уже чересчур. Даже кот наш, помнишь, Мурзик, так себя не вёл.
— Боюсь спросить, чем ещё я хуже вашего кота, — пробубнил Лёня, пытаясь сосредоточиться на словах «через пару месяцев». «Через пару месяцев,» — повторял он как мантру, представляя, как сидит у своей матери, поглощая беззвучные супы и надеясь на освобождение от семейного дозора.
Но слова Зои, прозвучавшие позже, больно ударили по нервам.
— Лёнь, слушай… Мам всё-таки поживёт у нас ещё немного, ладно? Ремонт в её квартире затянулся. Максимум пара месяцев, правда.
— Пару месяцев?! — воскликнул он. — Да через пару месяцев я забуду, как звучит мой собственный голос! Я уже молчу больше, чем говорю, ты вообще видишь? Это эксперимент? Чтобы вырастить из меня монаха?
Зоя притянула к себе чашку, захлопала глазами и осторожно произнесла:
— Ну ты же понимаешь…
Его внутренний вулкан начал будоражиться. Хотелось рыдать, смеяться и затянуть плач Иеремии.
— Понимаю? Понимаю, что она даже не покупает продуктов! Понимаю, что она тратит воды больше, чем мы за год поливаем дачу! Я понимаю так много, так чётко, что теперь знаю: наша плита варит борщ исключительно для того, чтобы потом получить замечание о неровной нарезке картошки!
Зоя растерянно пожала плечами. Ирина Степановна шумно вошла в комнату с очередной дозой комментариев по поводу состояния стеклопакетов, даже не заметив накаляющейся обстановки. Бой шел к развязке.
Леонид сидел в машине и нервно постукивал пальцами по рулю. Мысли в голове скакали, как безумные воробьи, которых кто-то вдруг лишил ветки для отдыха. В салоне стоял едва уловимый запах кофе из стаканчика в подстаканнике, но даже он не мог привести его в чувство. Этот день начинался неудачно, и, кажется, собирался продолжить в том же ключе. Раздумья оборвались, когда он наконец припарковался у дома тёщи и, нахмурившись, вышел из автомобиля.
Ясное осеннее утро здесь, на окраине города, выглядело обманчиво светлым. Листья деревьев цеплялись за последние отголоски лета, однако серые бетонные коробки домов надёжно возвращали к унылой реальности. В нос бил запах мокрого асфальта и пыльной прохлады.
Поднявшись на этаж, Леонид постучал в обшарпанную дверь. Через секунду щелкнул замок, дверь приоткрылась, и на пороге предстала женщина в цветастом халате, босая и с полотенцем на голове. Её лицо выражало некое недоумение, словно она встретила человека, которому явно не сюда.
— Вам кого? — спросила она мгновенно, скашивая глаза то на Леонида, то внутрь квартиры.
— Я к Ирине Степановне. Тут ремонт вроде как… — начал было он, но осёкся, когда женщина рассмеялась. Этот смех, тёплый и слегка насмешливый, разлил внутри него уже не кофе, а кипяток.
— Какой ремонт? — Женщина сложила руки на груди и прищурилась. — Вы прямо как мой муж, всё про ремонты спрашиваете. Я тут три месяца живу. А то, что у вас там в голове — это креативная геометрия.
Леонид замолчал, подбирая слова, но прежде, чем успел их найти, женщина продолжила, будто наслаждаясь моментом:
— Смею предположить, вы зять Ирины Степановны? Она мне говорила, что вы человек с фантазией.
— Подождите, — его голос стал жёстче, и сентенции дамочки ему уже ничуть не нравились. — Вы хотите сказать, что вы арендуете квартиру?
— Какой вы догадливый! — Женщина громко рассмеялась и махнула рукой. — Я тут с предоплатой за полгода, и, судя по всему, мы с вами знакомы заочно. Не будете спорить, если попрошу не беспокоить.
Женщина захлопнула перед ним дверь, а он застыл. В голове проносился калейдоскоп дурных догадок. «Так, значит, ремонта не было? Тёща сдаёт квартиру посторонним, пока я, как идиот, отвожу Зою на дачу под предлогом ремонта?» Он не знал, что ярче: обида или злость.
На обратной дороге он даже не заметил, как оказался дома. Едва ворвавшись в прихожую, он не удосужился снять ботинки — шума их подошв тут явно никто не ждал.
— Зоя! — крикнул он, и из кухни вышла жена. Худощавая, но с выразительными глазами, умевшая казаться то хрупкой, то нахальной, смотря по ситуации.
— Что орёшь? — Зоя повела бровью, скорее раздражённо, чем с испугом. Довольное вечернее лицо сменилось на напряжённое. Леонид сжал зубы:
— Можешь объяснить, что тварь в халате делает в квартире твоей мамаши?
— Не смей оскорблять мою мать! — Зоя вспыхнула, но затем потупилась. Слова были на автомате, словно защищала она больше себя, чем кого-то другого.
— Ах так? Отвечай! Ремонт! Полгода! Сдавать на левых? Денег себе? Ещё и втихаря. Всё знала, да? — слова звучали внятно, но вопросами, закипая.
— Лео, это… сложная ситуация. Мама… она отдавала деньги моему брату. У него проблемы! — Зоя взглянула на мужа искоса, словно ожидая немедленного морального прощения. Однако вместо этого он взорвался.
— Проблемы?! Только вот у нас — сейчас они! Кто дал вам, умницы, право решать за всех? — Его голос вдруг утратил яркость и стал ледяным, что ещё сильней пугало. — Скажи своей мамаше, чтобы собирала вещи. Немедленно!
— Леонид, давай спокойно. Тебя никто не обманул! Мы ведь одна семья, ну… — начала жена, почти заискивающе. Но муж резко махнул рукой, словно срезая её оправдания.
— Семья? Ваш брат был бы так мил заплатить за это семейное счастье? Или твоя мама сделает это за него? Чтобы через месяц вламывались сюда? — уже почти кричал Леонид.
Ирина Степановна появилась вдруг из комнаты и сразу поняла происходящее. Женщина с хитрыми глазами и резко очерченной ядовитой улыбкой. Она была похожа на шахматиста, который проигрывает, но делает последний отчаянный ход.
— Леонид, ты не в своём уме! Я из твоего дома никуда не поеду. Не смей орать на Зоеньку, если кто виноват, так это я! — проронила тёща властно, но с лёгкой дрожью в голосе.
— И не мечтайте. Сегодня. Убирайтесь обе. И да, если не соберетесь ваши вещи вылетят в окно! — его голос звучал так тихо, что это приводило в ужас сильней.
— Лёня, ну мы же взрослые люди! Ты издеваешься?! — Зоя металась по комнате, словно ласточка в коробке. Её каре, которое она боготворила и, казалось, укладывала каждое утро с любовью, теперь распалось на комичные пряди. — Куда я, по-твоему, поеду? К ней?!
— Именно, — сказал Леонид, повернувшись наконец к жене. Его голос звучал ровно и холодно, как инструкция к микроволновке. — Три месяца, Зоя. Девяносто дней. У твоей мамы. Иначе…
— Иначе что? — Она буквально впилась взглядом в его лицо.
— Ну, тогда уж развод. — Голос мужа остался всё таким же невыносимо спокойным, будто бы он обсуждал ужин в пятницу.
Она села на диван, прижав ладони к лицу. Её розовое худи, которое всегда казалось настолько ярким, что затмевало даже солнечные лучи, вдруг потеряло свой блеск.
— Я не верю. Просто не верю, что ты можешь быть таким… таким идиотом, Лёня.
— А я не верил, что ты можешь быть такой лгуньей. — Он уселся на подлокотник кресла, сложив руки на груди, будто адвокат, который только что выиграл дело. — Мало соврала, так ещё эту… — Он ткнул пальцем куда-то в потолок. — Эту… тещу сюда приволокла. Мой дом — моя крепость! Заметь, я ещё культурно выражаюсь.
— Ты даже не знаешь, что было на самом деле! Она просто…
— Просто будет радоваться твоему обществу ближайшие три месяца. Всё, разговор окончен. — Он встал, оставляя Зою наедине с её потрёпанным самолюбием и ручкой коллекционной вазы, которую она так и не отпустила.
Спустя час за дверью материлась Ирина Степановна, проталкивая баулы вниз по ступенькам. За ней, с тем же видом обречённости, следовала Зоя. Она ни разу не посмотрела в сторону мужа, хотя и надеялась напоследок услышать его голос.
Только квартира это надежно проглатывала. А для Леонида – долгожданная свобода.
На следующий день телефон зазвонил почти сразу после его будильника. Леонид посмотрел на экран, чуть прищурившись. Не то чтобы он был удивлён — он скорее оценивал, стоит ли отвечать сразу или немного подождать, чтобы драматичнее было. В итоге решил взять трубку.
— Ну? — коротко бросил он, даже не поздоровавшись.
— Лёня, пожалуйста, послушай, — голос Зои звучал сдавленно, как у кошки, попавшей под дождь. — Я была не права! Но ты пойми, мама…
— Понятно, — перебил он. — Даю тебе ещё одну попытку оправдаться, но предупреждаю: каждое твоё слово будет приумножать срок твоего пребывания в материнских покоях. Продолжай, это весело.
Зоя замолчала. Её дыхание по ту сторону телефонной линии растянулось в нечто мучительно долгое.
— Когда мне можно вернуться?
— Через девяносто дней. Сегодня первый.
***
Так и прошло три месяца.
Зоя звонила ему с терпеливой регулярностью: через день, иногда два, но долгие молчания всегда сменялись плаксивыми просьбами. Леонид стоически считал. Его альбом с цифрами на холодильнике стал своеобразным календарём, который он исправно вычёркивал маркером. 89. 76. 50.
Ему даже стало как-то странно, что жизнь без постоянных визитов тёщи могла быть такой тихой, размеренной и удобной. А ещё он понял кое-что важное: мужчины, которые терпят родственников жены, либо буддисты, либо уже сдались. Он не был ни тем, ни другим.
***
Когда цифра приблизилась к нулю, Леонид вымыл полы в квартире. Не потому, что он скучал, конечно, но ведь над женой тоже надо иногда издеваться чистотой.
Дверь открылась ровно в половине восьмого вечера. Зоя вошла, держа солнечную герберу и пакет с булочками.
— Это что, извинения? — Он прищурился, глядя на цветок.
— Нет. Это насмешка над твоими принципами, — отрезала она, но потом тут же добавила: — Если честно, извинения. Лёня, я всё поняла. Больше ноги моей мамы здесь не будет.
— Ни её, ни её родственников, — уточнил он, облокачиваясь на спинку кресла.
— Ни одного. — Она покивала.
Леонид улыбнулся про себя, глядя, как Зоя ставит цветок в стеклянную бутылку. Иногда, думал он, мало просто любить. Надо ещё учиться уважать покой друг друга. Правила созданы, чтобы не нарушать их чаще, чем можешь выдержать.
Теперь Зоя действительно держала слово. И даже звонки Ирины Степановны внезапно пропали, будто их заслуги в семейной драме были внезапно списаны в архив.
Зоя подошла, внимательно глядя мужу в глаза.
— А вот скажи честно, ты считал дни до моего возвращения?
Он отпил чай и, не моргнув, ответил:
— Нет. Но у меня календарь для этого есть.
