Ирина возилась с пуговицами на рубашке младшего сына, когда телефон снова разразился надоедливой трелью. Уже третий раз за сегодня. Она поморщилась, предчувствуя, кто звонит.
— Мам, постой спокойно, — попросила Ирина, прижимая телефон плечом к уху.
— Ирочка, это я опять, — раздался знакомый голос Валентины Ивановны. — Как вы там? Что на обед готовишь детям?
Ирина вздохнула, пытаясь сосредоточиться на непослушных пуговицах и одновременно поддерживать разговор.
— Всё нормально, мама. Как обычно — картошка с котлетами.
— Котлеты?! — голос Валентины Ивановны звучал так, будто дочь призналась в преступлении. — А овощи? У тебя растущие дети, им нужны витамины!
Ирина прикрыла глаза. Обычный разговор с матерью всегда превращался в допрос с пристрастием.
— Да, мам, салат тоже будет. Слушай, я сейчас Мишу собираю в сад, давай потом созвонимся?
В трубке послышался тяжёлый вздох.
— Конечно-конечно, ты вечно занята. Ладно, позвоню вечером. Я ведь только узнать хотела, как вы. Старею, дочка, хочется быть поближе к родным.
Это была новая тема в их разговорах, появившаяся после того, как Валентина Ивановна вышла на пенсию. Ирина нахмурилась. Сама не понимала, почему простые слова матери вызывали такую тревогу, словно внутри что-то сжималось в предчувствии беды.
— Хорошо, мам, позвони. Пока, — она отключилась и несколько секунд смотрела на погасший экран.
Миша дёргал её за рукав.
— Мам, это бабушка опять? Когда она к нам придёт? Она обещала привезти машинку.
— Скоро, малыш. Давай скорее, папа уже заводит машину.
Их двухкомнатная квартира находилась на пятом этаже панельного дома. Не слишком просторная, но уютная. Муж Виктор, работавший прорабом на стройке, несколько лет назад сделал ремонт своими руками. Выбирали всё вместе, ничего лишнего — кухня, спальня родителей, детская для двух сыновей. Все, кто приходил в гости, отмечали особую атмосферу уюта. Так бывает, когда каждый уголок обжит с любовью.
Дети, восьмилетний Кирилл и пятилетний Миша, росли обычными мальчишками. Кирюша уже учился в школе и увлекался футболом, Миша ходил в садик и мечтал поскорее стать таким же «большим», как брат.
Виктор всегда говорил, что Ирина — идеальная мать. Терпеливая, заботливая. На что Ирина только отмахивалась — чего особенного, как все. Но втайне она гордилась, что не похожа на собственную мать.
Вечером, когда дети уже спали, а Виктор складывал вещи для завтрашней командировки, телефон снова зазвонил.
— Это мама, — с тоской произнесла Ирина, глядя на знакомый номер.
Виктор кивнул.
— Ответь, а то не отстанет.
Валентина Ивановна говорила долго. О соседке, которая получила новую квартиру, о ценах на рынке, о сериале, который смотрела весь день.
— А ты чем занималась, дочка? — наконец спросила она.
— Да как обычно, мам. Работа, дети, дом…
— Ах, как я тебя понимаю, — протянула Валентина Ивановна. — Тяжело одной всё тянуть. Вот была бы я рядом, помогала бы. И с детьми посидела бы, и борщец сварила.
— Спасибо, мам, но мы справляемся. К тому же Витя мне помогает.
— Витя… — мать произнесла имя зятя с едва заметным пренебрежением. — Да, конечно, он молодец. Только у мужчин своё понимание заботы. Разве муж заметит, что у ребёнка ногти нестриженые? Или что на окнах пыль?
Ирина потёрла переносицу. Эти разговоры всегда утомляли, словно кто-то постепенно высасывал из неё силы.
— Да, наверное…
— Ирочка, я тут подумала, — голос Валентины Ивановны стал вкрадчивым. — А что если я к вам перееду? Только не пугайся! — заторопилась она, словно почувствовав напряжение дочери. — Не насовсем, понятно. На время. Вам помощь нужна, да и мне одной скучно, годы-то идут.
Тревога, которая смутно беспокоила Ирину последние недели, внезапно обрела форму.
— Мам, у нас маленькая квартира, ты же знаешь. Куда тебя? Дети и так в одной комнате ютятся.
— А я на кухне могу, там диван есть. Меня много места не нужно.
— Нет, — Ирина сама удивилась твёрдости своего голоса. — Это невозможно.
В трубке повисла тишина.
— Вот как ты со мной, — наконец произнесла Валентина Ивановна. — Ну что ж, спасибо за откровенность. Только помни, дочка: не возьмёшь меня к себе, квартира тебе не достанется.
Ирина замерла, сжимая трубку.
— Что ты сказала?
— Что слышала. Я не вечная, Ирочка. А у меня трёхкомнатная квартира. Вот подумай, что для тебя важнее — сегодняшний комфорт или будущее твоих детей.
Виктор, который собирался рядом, бросил взгляд на жену, заметив, как изменилось её лицо.
— Я не разобрала, что ты говоришь, — соврала Ирина, пытаясь выиграть время.
— Я говорю, что если ты мне не поможешь, я найду кого-нибудь, кто согласится за мной ухаживать. И он получит квартиру. Соседка Нина Петровна давно намекает, что не отказалась бы помочь старушке.
— Ты манипулируешь мной? — Ирина почувствовала, как дрожит голос.
— Я говорю правду, дочка. Каждый должен думать о своём будущем. Ты о своём думаешь, я о своём.
Когда разговор закончился, Ирина сидела неподвижно, глядя в одну точку. Виктор присел рядом, обнимая её за плечи.
— Что случилось?
Ирина пересказала разговор, и её голос дрожал всё сильнее.
— Ты понимаешь, что она делает? Уж нет, это не изменилось. Всё как в детстве.
— В каком смысле? — осторожно спросил Виктор.
Ирина сглотнула. Она редко говорила о своём детстве. О матери, которая никогда не была матерью.
— Она всегда так поступала. Всегда всё через угрозы, через шантаж. Знаешь, когда мне было двенадцать, она забрала все мои книжки и сказала, что отдаст только если я буду делать всю работу по дому. Я драила полы, стирала, готовила… А книги так и не получила обратно. Она сказала, что я плохо мыла посуду, — Ирина невидящим взглядом смотрела перед собой. — А потом был Виталик, её очередной ухажёр. Я ему не нравилась. И мама запирала меня на кухне, когда он приходил. Чтобы не мешала. И это только малая часть того, что было.
Виктор сжал её руку.
— Почему ты никогда об этом не рассказывала?
— Потому что противно вспоминать. Думала, всё в прошлом. А теперь… Витя, я не хочу, чтобы она жила с нами. Не хочу. Но если я откажу… Квартира действительно хорошая, трёхкомнатная, в центре. Мы могли бы туда переехать, когда мальчики подрастут. Или продать и купить что-то больше на окраине…
— Стоп, — Виктор прижал палец к её губам. — Ты никому ничего не должна, Ира. Особенно если в тебе этого не родилось. Понимаешь?
— Но это же мать.
— И что? Когда ты была ей нужна, она запирала тебя на кухне. А теперь, когда она нуждается в тебе, подкрепляет свою просьбу шантажом.
Ирина сидела, обхватив себя руками.
— Все будут осуждать, если я откажу. Марина, Светка — все говорят, что родителей нужно забирать к себе, когда они стареют. Что это долг.
— Долг? — Виктор покачал головой. — А где был её долг, когда ты в ней нуждалась?
Они проговорили до поздней ночи. Виктор, обычно немногословный, был непривычно серьёзен и убедителен. Ирина чувствовала, как внутри неё борются два голоса. Один твердил — «это мать, как бы то ни было», второй отчаянно сопротивлялся — «ты не обязана повторять её ошибки».
Утром она проснулась с ощущением решимости. Впервые за долгое время она собиралась сказать матери твёрдое «нет». И сказать честно — без оправданий и увёрток.
Валентина Ивановна позвонила, как обычно, после обеда.
— Ирочка, я тут присмотрела одну квартиру для сдачи. Подумала, может, мою сдадим, а я к вам переберусь? Деньги пополам. Как тебе такое предложение?
Ирина глубоко вдохнула.
— Нет, мама. Я не возьму тебя к нам жить.
— Что значит — не возьмёшь? — голос Валентины Ивановны зазвенел.
— То и значит. Я не готова.
— Ты — не готова?! — в голосе матери нарастало возмущение. — А я готова была растить тебя одна? Я готова была недоедать, чтобы у тебя всё было? И это твоя благодарность?
Ирина зажмурилась. Перед глазами встала картина из детства: она стоит на кухне, смотрит в окно, а за стеной смеётся мать и чужой мужчина. На столе перед девочкой — остывший чай и чёрствый хлеб с маслом.
— Я не говорю о благодарности, мама. Просто нам всем будет плохо, если ты переедешь. Ты не уживаешься с Виктором, ты постоянно критикуешь, как я воспитываю детей…
— Я просто хочу помочь! — Валентина Ивановна перешла на крик. — Ты бросаешь меня? Я ведь твоя мать! Без меня тебя бы на свете не было!
— Да, ты моя мать. Но это не даёт тебе права манипулировать мной.
— Какие слова знаешь, «манипулировать»! Я не манипулирую, я говорю как есть! Ты меня бросаешь — значит, и я тебя брошу. Не оставлю квартиру. И не проси потом ничего!
Ирина услышала, как начинает колотиться сердце.
— Так вот в чём дело, да? Ты поэтому звонишь каждый день, интересуешься внуками? Чтобы я чувствовала себя обязанной взять тебя к нам?
Несколько секунд в трубке было молчание. Потом Валентина Ивановна заговорила, и её голос был непривычно тихим, почти жалобным.
— Ирочка, ты не понимаешь. Мне страшно. Я старею, здоровье уже не то. А вдруг что случится? Кто мне стакан воды подаст?
— Мама, — терпеливо сказала Ирина, — я не отказываюсь помогать. Я могу приезжать, привозить продукты, лекарства. Но жить вместе — это невозможно.
— Значит, решено, — голос Валентины Ивановны снова стал жёстким. — Я поняла тебя. На следующей неделе иду к нотариусу. Завещание составлю на Нину Петровну. Она хоть и чужая, а добрее родной дочери оказалась.
— Делай как знаешь, — Ирина почувствовала странное облегчение, словно сбросила тяжёлый рюкзак. — Это твоё право.
Положив трубку, Ирина долго сидела, глядя в окно. В голове звучали голоса подруг: «Это же мать! Как не взять?» Но внутри что-то сопротивлялось — тихо, но настойчиво. Не гнев. Что-то более глубокое — инстинкт самосохранения.
Ночью Ирина не могла заснуть. Она ворочалась, вспоминая разговор с матерью. Сомнения грызли её. Может, она поступает слишком жестоко? Может, прошлое надо оставить в прошлом? Все вокруг считают, что забота о родителях — священный долг. Все осудят её, если узнают…
Виктор, словно почувствовав её тревогу, повернулся и обнял.
— Не спишь?
— Не могу…
— Думаешь о матери?
Ирина кивнула в темноте.
— Я сделала всё правильно?
— Да, — твёрдо сказал Виктор. — Ты всю жизнь пыталась заслужить её любовь. Может, пора перестать?
Ирина прижалась к мужу. Да, она всю жизнь старалась быть хорошей. Послушной. Правильной. Тайно надеясь получить от матери то, чего никогда не имела в детстве.
— Думаешь, она правда перепишет квартиру на соседку?
— Не знаю, — Виктор погладил её по волосам. — Но что бы она ни сделала, это не должно влиять на твоё решение.
Через несколько дней позвонила Марина, лучшая подруга Ирины. Они знали друг друга со школы.
— Ира, что у вас происходит? Мне твоя мать звонила, плакала в трубку. Говорит, ты её выгнала.
Ирина прижала телефон к уху и глубоко вздохнула. Марина всегда была на её стороне, но объяснить ситуацию с матерью оказалось неожиданно сложно.
— Я никого не выгоняла, Марин. Как можно выгнать человека, который у меня не живёт? — Ирина потёрла переносицу. — Она хотела переехать ко мне. Я отказала.
— И всё? — В голосе Марины звучало недоверие. — Она рыдала так, будто ты ей последний кусок хлеба не дала.
— Она угрожает лишить меня наследства, если не возьму её к себе. Сказала, что квартиру соседке отпишет.
Повисла пауза. Ирина услышала, как Марина тихо присвистнула.
— Вот это поворот. Твоя мать всегда была… своеобразной, но чтобы так…
— Вот именно, — Ирина почувствовала облегчение от того, что подруга её понимает. — Я не хочу, чтобы человек, который тридцать лет манипулировал мной, жил в моём доме. Не хочу, чтобы мои дети видели, как бабушка пытается управлять их матерью.
— Я понимаю, — медленно произнесла Марина. — И всё же… Ира, это твоя мать. Может, стоит попробовать? Вдруг она изменилась?
Ирина не успела ответить. Звонок в дверь прервал разговор.
— Марин, мне пора. Кто-то пришёл.
— Ладно, созвонимся. Только не горячись, подумай ещё.
Ирина открыла дверь и застыла на пороге. Перед ней стояла Валентина Ивановна с двумя огромными сумками. Выражение лица матери было таким, словно она пришла принять мученическую смерть.
— Мама? Ты почему не предупредила?
— А надо было? — Валентина Ивановна шагнула в квартиру, отодвинув дочь плечом. — Думала, ты обрадуешься. Я решила дать тебе шанс одуматься. Вот, приехала пожить. Сумки тяжёлые, между прочим.
Ирина машинально взяла сумки, всё ещё не веря своим глазам. Это было так похоже на мать — просто поставить перед фактом.
— Мама, мы же вчера всё обсудили. Я сказала…
— Ой, да ладно тебе! — Валентина Ивановна уже снимала пальто. — Ты всегда была вспыльчивой. Скажешь в сердцах, а потом жалеешь. Я ведь всё понимаю, дочка. Я тебя прощаю.
В этот момент из комнаты выбежали дети. Миша при виде бабушки застыл, спрятавшись за ногой Ирины, а Кирилл неуверенно улыбнулся.
— Здрасьте, баб.
— Господи, Кирюша как вырос! — Валентина Ивановна расплылась в улыбке. — Бабушка тебе подарочек привезла. Сейчас найду.
Валентина Ивановна начала рыться в сумке, а Ирина стояла, пытаясь унять дрожь в руках. Приезд матери застал её врасплох. Нужно было что-то решать, прямо сейчас, но в голове была каша.
Из спальни вышел Виктор, окинул взглядом происходящее и молча посмотрел на жену. Ирина прочитала в его глазах вопрос.
— Мама приехала погостить, — выдавила Ирина, отводя взгляд.
— Отлично! — Валентина Ивановна повернулась к зятю. — Витя, будь добр, отнеси мои вещи. А где я спать буду? На кухне диван есть?
— Мам, — Ирина внезапно обрела голос. — Пойдём на кухню. Надо поговорить.
Ирина не оглядывалась, зная, что мать последует за ней. Краем глаза она заметила, как Виктор увёл детей в комнату, давая ей возможность объясниться наедине.
На кухне Ирина включила чайник и села напротив матери. Руки предательски дрожали, и пришлось спрятать их под стол.
— Мама, я не могу тебя принять, — сказала Ирина, глядя прямо в глаза Валентине Ивановне. — Я не хочу, чтобы ты жила с нами.
Валентина Ивановна вздрогнула, словно её ударили.
— Что значит — не можешь? Я ведь уже здесь! Ты меня на улицу выгонишь?
— Я вызову такси и отвезу тебя домой, — твёрдо сказала Ирина. — Ты не можешь просто вот так взять и переехать, когда я ясно сказала, что не согласна.
Валентина Ивановна прищурилась, изучая дочь, будто видела её впервые.
— А я-то думала, ты просто капризничаешь, — сказала она с неприятной усмешкой. — Забыла, видимо, кому обязана своей жизнью. Я ведь всё ради тебя делала. Я тебя родила. Я терпела.
Эти слова странным образом подействовали на Ирину. Она почувствовала, как что-то холодное и тяжёлое, живущее внутри много лет, начало таять. Слова, которые она не решалась произнести даже в мыслях, вдруг обрели форму.
— Ты родила меня не ради меня, а ради себя, — спокойно сказала Ирина, удивляясь собственному голосу. — И не терпела, а ломала. Я не могу снова быть рядом с человеком, который сделал вид, что я была пустым местом.
Валентина Ивановна побледнела.
— Что ты такое говоришь?! Я всю жизнь положила…
— Нет, мама, — Ирина покачала головой. — Не надо. Я помню всё. Как ты запирала меня на кухне, когда приходили твои мужчины. Как ты называла меня обузой при подругах. Как однажды ты оставила меня на три дня одну, девятилетнюю, потому что поехала отдыхать с каким-то Сергеем.
— Я была молодая! Мне тоже хотелось жить! — воскликнула Валентина Ивановна. — Ты не понимаешь, как тяжело одной поднимать ребёнка!
— Понимаю, мама. У меня двое. Но я никогда не заставлю их расплачиваться за свой выбор.
Валентина Ивановна вдруг сгорбилась, плечи опустились. Она заплакала — громко, некрасиво, с подвываниями.
— Умру одна! Совсем одна! Никому не нужна старуха!
Ирина смотрела на рыдающую мать и чувствовала только усталость.
— Мам, я вызываю такси.
— Неблагодарная! — резко перестав плакать, выкрикнула Валентина Ивановна. — Думаешь, квартиру получишь? Нет! Завтра же к нотариусу пойду! Всё отпишу Нине Петровне! Всё до последней табуретки!
— Это твоё право, — Ирина встала, доставая телефон.
Пока она вызывала такси, Валентина Ивановна не переставала говорить. Она то плакала, то угрожала, то просила подумать. Виктор молча собрал её вещи, погрузил их в такси, а Ирина села рядом с матерью на заднее сиденье. Всю дорогу Валентина Ивановна демонстративно отворачивалась к окну. А когда такси остановилось у её дома, бросила:
— Не провожай. Сама дойду.
Ирина вернулась домой поздно вечером. Дети уже спали. Виктор сидел на кухне с кружкой чая. Он подвинул к жене вторую кружку, налил горячий чай.
— Как ты?
Ирина подняла на мужа глаза.
— Знаешь, странно… Я чувствую облегчение. Словно тяжёлый рюкзак сбросила, и теперь легко дышать.
Виктор кивнул.
— Ты сделала то, что нужно. Чтобы потом дети тоже знали — любовь нельзя требовать просто так.
Ирина задумчиво смотрела в окно.
— Когда я была маленькой, я мечтала, что однажды мама полюбит меня. По-настоящему. Сейчас я понимаю, что этого не будет. Никогда.
— Ты не виновата, — тихо сказал Виктор.
— Знаю, — впервые за все годы Ирина действительно почувствовала, что это правда. — Знаю.
Той ночью, когда Виктор уже спал, Ирина достала телефон и набрала длинное сообщение матери. Она написала всё, что хотела сказать много лет: что не держит зла, не прощает, но и не мстит — она просто выбирает жить по-другому. Что квартира не стоит того, чтобы снова допустить в свою жизнь разрушительные отношения. Что она благодарна за жизнь, но не будет расплачиваться за это своим счастьем.
Ирина перечитала сообщение. А потом удалила. Не было смысла. Мать всё равно не услышит.
Дни складывались в недели, недели — в месяцы. Валентина Ивановна больше не звонила. Ирина иногда думала о матери, проверяла через общих знакомых, всё ли с ней в порядке. Оказалось, что Валентина Ивановна пошла работать вахтёршей в соседнюю школу, «чтобы не скучать».
И с каждым днём Ирине становилось легче. Без звонков. Без ожидания упрёков. Без старого крика в трубке. Только тишина и покой. А главное — дети, у которых была мать, умеющая строить границы без чувства вины.
Весной Ирина узнала, что мать всё-таки переписала квартиру на соседку, Нину Петровну. Марина была в ужасе:
— Как она могла?! Это же твоё наследство!
А Ирина только улыбнулась:
— Знаешь, это лучшее, что она могла сделать. Теперь я точно свободна.
Марина долго смотрела на подругу, а потом тихо сказала:
— Ты изменилась, Ира. Стала… сильнее.
Ирина только кивнула. Да, она изменилась. Потому что иногда, чтобы стать хорошей матерью, нужно вовремя перестать быть терпеливой дочерью.
Иногда нам кажется, что кровные узы — это приговор, обязывающий нас терпеть любое отношение. Но правда в том, что настоящие отношения — даже между родителями и детьми — строятся на взаимном уважении. Так что задумайтесь… если бы кто-то из ваших близких поставил вас перед таким выбором, смогли бы вы, как Ирина, найти силы сказать «нет» ради собственного счастья? Или любовь и долг всегда должны быть сильнее самоуважения?
