Валентина замерла с чашкой чая в руках. В дверях стоял Андрей — теперь уже бывший муж, с которым они расстались меньше недели назад. Она не ожидала увидеть его так скоро. Чаинки в кружке медленно кружились по спирали, пока она подбирала слова. Кто бы мог подумать, что он осмелится возразить?
— Чего ты тут забыл? — процедила она сквозь зубы, стараясь говорить ровно. — По-моему, судья всё растолковал. Квартира — мне, барахло — мне. Забыл?
А ты забираешь машину и дачу. Андрей прошёл в гостиную и сел в кресло напротив. То самое, с продавленным сиденьем и потёртыми подлокотниками, которое он отказывался выбрасывать годами. Бывало, засядет в нём с газетой или планшетом, и не вытащишь до ночи.
— Знаешь, Валя, — он смотрел на неё как-то странно, будто видел впервые, — я сейчас не о шкафах и диванах.
— Тогда я тебя не понимаю, — Валентина с таким грохотом поставила чашку на стол, что чай выплеснулся на скатерть. — Зачем приплёлся?
— За фотоальбомами.
— За какими ещё альбомами? — нахмурилась она.
— За нашими. За теми, где наша жизнь. Двадцать лет.
Валентина почувствовала, как внутри всё сжалось. Она не думала о фотоальбомах. Если честно, она вообще не думала о прошлом — только о будущем, в котором ей наконец-то будет хорошо. Без него.
— Они стоят на полке, — сухо сказала она. — Возьми, если нужно.
Андрей не сдвинулся с места.
— А ещё я за письмами. И за теми маленькими вещами, которые нельзя поделить, как мебель или технику.
— За какими ещё вещами? — раздражение накрыло её с головой.
— Например, за тем колокольчиком, который мы привезли из Праги. Помнишь, как мы тогда заблудились в старом городе? Ты сказала, что это был лучший день в твоей жизни.
Валентина помнила. Конечно, помнила. Они бродили по узким улочкам, пили глинтвейн и целовались под мелким дождём. Потом нашли маленькую сувенирную лавку, где Андрей купил ей серебряный колокольчик с гравировкой.
— Я не собираюсь делить каждую мелочь, — отрезала она. — Развод и так был достаточно утомительным.
— Не каждую. Только те, что важны для меня.
— Теперь тебе важны какие-то безделушки? — она попыталась усмехнуться, но вышло не очень убедительно. — Ты уходишь к женщине, которая младше меня на пятнадцать лет, а теперь вдруг вспомнил о сентиментальных ценностях?
Андрей вздохнул и провёл рукой по волосам. Этот жест всегда выдавал его волнение.
— Я не говорил, что ухожу к кому-то, Валя. Это ты решила, что у меня кто-то есть.
— А разве нет? — она скрестила руки на груди. — Я же не слепая. Все эти твои задержки на работе, таинственные звонки, новые рубашки…
— Я готовил проект, я же тебе говорил. И рубашки покупал, потому что старые стали мне велики. Я похудел на десять килограммов за последний год, если ты не заметила.
Она не заметила. Или не хотела замечать. Ей было проще думать, что он завёл любовницу, чем признать, что их отношения разрушила рутина и безразличие.
— И что? — спросила она. — Ты хочешь сказать, что я всё выдумала?
— Нет. Я хочу сказать, что мы оба виноваты в том, что произошло. И что я пришёл не ссориться, а просто забрать то, что принадлежит нам обоим. Наши воспоминания.
Валентина почувствовала, как к горлу подступает ком. Она встала и подошла к книжной полке. Пять альбомов в тканевых обложках стояли ровными рядами. Их свадьба, отпуска, праздники, обычные дни. Вся их жизнь.
— Забирай, — она сняла альбомы с полки и положила на стол перед ним. — Забирай и уходи.
Андрей смотрел на альбомы, но не прикасался к ним.
— Ты не понимаешь, Валя, — тихо сказал он. — Я не хочу забирать их себе. Я хотел предложить отсканировать фотографии, чтобы и у тебя, и у меня осталась наша история.
Валентина замерла. Это было так похоже на него — искать компромисс даже в мелочах. Когда-то она любила эту его черту.
— На кой они тебе сдались? — фыркнула она, но голос дрогнул. — Думаешь, твоя молоденькая будет рада разглядывать снимки с бывшей женой?
— Ты упрямая, как всегда, — он покачал головой. — Потому что там моя жизнь, Валя. Двадцать лет — это не пустяк, который можно выбросить.
Они были. И они важны для меня.
Она снова села в кресло, чувствуя странную пустоту внутри.
— А колокольчик из Праги? И все эти… безделушки?
— Мы можем вместе решить, кому что оставить. Или разделить как-то иначе.
Она подавила желание съязвить. Что ж он, такой справедливый, не делит с ней молоденькую-то?
Прямой и спокойный, как всегда. Ей вдруг стало стыдно за свою грубость, за желание забрать себе всё, что у них было общего, словно это могло заполнить пустоту, образовавшуюся после его ухода.
— Хорошо, — сказала она, не узнавая собственного голоса. — Давай посмотрим вместе. Решим, что важно тебе, а что мне.
Они провели за разбором старых вещей весь вечер. Старые билеты в кино, подарочные открытки с полустёртыми пожеланиями, бутафорские медали с корпоративов, чёрно-белые фотографии с давних поездок на море… Каждая штука приносила за собой хвост воспоминаний. Андрей вертел в руках фарфорового слона — хвост отколот, но кто об этом помнит — и усмехался:
— Этого ты притащила с блошиного рынка, помнишь? Заявила, что он — вылитый я.
— Такой же серый и несуразный, — съязвила Валентина, но потом улыбнулась. — Но зато преданный. И упрямый, когда надо.
Она взяла слона из его рук и повертела в пальцах.
— Забирай его себе.
— Держи-ка лучше вот что, — Андрей вытащил со дна коробки ракушку с обломанным краем. Внутри так и гудело спрятанное море, будто в детской считалке. — Из той поездки на Кипр, когда пытался научить тебя плавать.
— Господи, вот умора! — хрипло рассмеялась Валентина. — До сих пор помню свои вопли и твою кислую физиономию. Ты думал, что я специально капризничаю. А я реально боялась утонуть.
Шум моря тут же вернул её на тот пляж, в тот солнечный день.
— Спасибо.
Когда стрелки часов приблизились к полуночи, они сидели на полу в гостиной, окружённые предметами их совместной жизни. Некоторые вещи лежали справа от Андрея — те, что он забирал с собой. Другие стояли слева от Валентины — те, что оставались ей.
Фотоальбомы они решили оцифровать на следующий день. Андрей что-то долго смотрел на эту картину, как будто не решаясь сказать.
— Знаешь, мне казалось, что будет тяжче. Зубами держаться за каждую мелочь.
— Делить имущество?
— Нет. Отпускать прошлое, не теряя его.
Валентина замерла и уставилась на него в изумлении. Она готовилась к злости, к обидам, к упрёкам… Но вместо этого видела человека, который прожил с ней двадцать лет и теперь отпускает её без ненависти. Это было… странно.
— Слушай, только сейчас поняла, — она понизила голос до шёпота, будто боясь спугнуть момент. — Ты же так и не сказал… чистую правду. В смысле, там реально, вот правда-правда, не было никого?
Андрей пожал плечами.
— Ты не спрашивала. Ты просто заявила, что знаешь, что я тебе изменяю, и что хочешь развода. А я… я был слишком уставшим, чтобы спорить.
— Уставшим от чего?
— От нас, Валя. От того, какими мы стали.
Они превратились в соседей. Живущих в одной квартире, но почти не пересекающихся. Сухое «привет-пока», дежурные разговоры про погоду, чужие жизни в телефонах. А ведь как долго этого не замечали.
— И ты просто решил сдаться? — в её голосе прозвучала обида.
— Нет, я решил отпустить тебя, — тихо ответил он. — Ты была несчастна со мной. Я видел это каждый день. И решил, что если ты хочешь быть свободной — пусть так и будет.
Валентина зажмурилась до кругов перед глазами. Картонные стены, за которыми она пряталась последние годы, рушились. Ведь она давно решила, что сильная — значит непробиваемая. Жёсткая. Железобетонная.
Но сейчас, глядя на бывшего мужа, перебирающего вещицы их общей жизни, ей нестерпимо захотелось плакать. Оказывается, она совсем не знала, что ей по-настоящему нужно.
— А ты? — выдавила она, уставившись в половицу. — Тебе… хорошо с нами было? Хоть когда-то?
Лицо Андрея дёрнулось, будто от удара. Он долго молчал.
— Я был счастлив, когда мы были командой. Когда поддерживали друг друга, разговаривали, строили планы. А потом… потом мы перестали это делать. И я не смог найти способ всё исправить.
— Блин, как глупо, — вырвалось у Валентины. — Я ведь была уверена, что наскучила тебе, что ты нашёл кого-то помоложе. А ты… ты…
— А я думал, что надоел тебе, — его губы скривились в невесёлой усмешке. — Что увяз в рутине, стал пресным, скучным. Что тебе хочется другого — полёта, страсти, как в этих твоих дамских романах.
— Жизнь — она вообще странная штука, да? — Валентина невидяще уставилась в окно.
За стеклом моргали огни машин на перекрёстке, хлопали двери подъездов, где-то тявкала чья-то собака. Мир вращался как обычно, не замечая их маленькой драмы.
— А ты где сейчас живёшь-то? — спросила она внезапно.
— Тут недалеко снял конуру. Шестнадцать квадратов, стол и диван. Прихожу, сажусь к окну и втыкаю в темноту, как старый дурак. Всё кажется, что где-то крепко накосячил, а где — не пойму.
— Что именно?
— Всё. Надо было бороться за нас, а не сдаваться. Говорить с тобой, а не молчать. Пытаться понять, что происходит между нами.
Дурацкое тоскливое чувство накрыло её с головой. Разбрызганный по дому смех, споры из-за пультов от телевизора и невымытой посуды, совместные ужины, когда они вытягивали друг из друга подробности о прошедшем дне, ночные шёпоты в темноте… Десятки ритуалов, привычек, мелочей, которые вплетались в их общую историю.
Она даже не заметила, как всё это кончилось.
— Слушай, а не поздно ещё? — брякнула она и сама испугалась своих слов.
Андрей дёрнулся, будто обжёгся.
— Ты серьёзно?
— Не знаю, — вздохнула Валентина. — Просто я… мы… Столько лет коту под хвост… И всё из-за каких-то недомолвок, обид, недопониманий. Такую глупость сотворили.
— Что? — тихо спросил он, когда она замолчала.
— Поговорить. По-настоящему поговорить. Без обвинений, без претензий.
Чтобы понять — не ошибка ли всё это? Может, ещё можно что-то спасти? Он смотрел на неё долго-долго, и в его взгляде мешались радость, сомнение, страх, надежда. Странное чувство — будто им снова по двадцать, и они заново решаются на этот безумный шаг.
— Давай, — наконец выдавил он. — Давай попробуем. Только не как раньше. Нужно учиться говорить о том, что волнует, а не копить камни за пазухой.
Говорить о том, что нас беспокоит, а не копить обиды.
— И слушать, — добавила Валентина. — Мы разучились слушать друг друга, Андрей. Вот почему всё развалилось.
Он кивнул и протянул ей руку через разложенные на полу вещи — мостик между прошлым и возможным будущим.
— Дай-ка руку, — хрипло сказал он. — Рискнём?
Валентина с трудом оторвала взгляд от его ладони. Мозолистая, жилистая кисть, с которой не сходили никогда заусенцы, и шрам через указательный — последствие неудачной рыбалки. Знакомые до последней чёрточки пальцы. Её Андрей. Её дурак. Её единственный мужчина на всю жизнь.
Она крепко сжала его руку, чувствуя, как по телу разливается тепло.
— Рискнём, — кивнула она. — В конце концов, куда деться? Вся жизнь наша — она намертво склеена. Так уж вышло…
Андрей рассмеялся, глядя ей в глаза, и впервые за долгое время Валентина ощутила, как внутри растекается радость.
Не имущества, не пространства, не свободы. А этой улыбки, этого тепла, этого чувства, что они вместе против всего мира.
— Ты права, — сказал он. — А вот и нет… Не всё можно поделить. И, может быть, это к лучшему.
До рассвета они проговорили, перескакивая с темы на тему — то бередя старые раны, то смеясь, то едва не плача. О глупостях, которые накопились за годы. О том, что когда-то боялись сказать. О том, как трудно быть вместе и понимать друг друга. О том, что настоящая любовь — это труд и терпение. Когда первые лучи солнца коснулись окон, они, пошатываясь от усталости, собрали раскиданные вещи. Не «мои» и «твои», а просто — те самые, что всегда стояли на своих местах.
Кусочки их общей жизни, которая, возможно, ещё не закончилась.
— Ты куда собрался? — Валентина поймала Андрея за рукав. — Есть хочешь?
— Да надо бы на работу, — он зевнул, пытаясь собраться с мыслями.
— Врёшь небось всё, — ласково усмехнулась она. — Я тебе кофе сварю. Ты же любишь, чтоб крепкий, с сахаром?
— Ты помнишь, — в его голосе прозвучало удивление.
— Конечно, помню, — Валентина улыбнулась. — Я многое помню, Андрей. И, кажется, я начинаю понимать, что самое ценное в нашей жизни — это не вещи, которые можно разделить. А то, что навсегда остаётся нашим общим — воспоминания, чувства, история, которую мы написали вместе. И, может быть, история, которую мы ещё напишем.
На мгновение он замер, будто не решаясь, а потом шагнул к ней и неловко обнял. От него пахло усталостью, потом, их общим домом — всем, что она, оказывается, любила все эти годы.
— Знаешь, — шепнул он прямо в её волосы, — я так испугался, когда ты потребовала всё себе. Думал, прошлого уже не будет.
— А я ещё больше перетрусила, когда ты сказал «нет», — выдохнула она. — И опять передумала на половине пути, дура.
За окном начинался новый день. И, возможно, новая глава в их истории — глава, в которой не будет победителей и проигравших, а будут два человека, которые наконец-то научились ценить то, что у них есть, и делиться этим друг с другом.
