— Да какое ваше дело? — разозлился Григорий Петрович, — почему я перед вами отчитываться должен? Потратил я свои накопления, все, до копеечки! Захотел пожить на море — пожил. Что еще надо? Деньги закончились, я и вернулся. Не рады, что ли?
Дед Светланы, Григорий Петрович сидел на диване, черный от загара, как головешка из костра, и с какой-то дурацкой гордостью демонстрировал предплечье.
— Да ты очумел, что ли?! — Света едва сдержала крик, но голос все равно сорвался на визг.
Рука сама собой закрыла рот, будто пытаясь запихнуть обратно и слова, и увиденное. Там, чуть выше запястья, красовался синий, криво набитый якорь. Рядом с якорем — нечто, отдаленно напоминающее нагую русалку с рыбьим хвостом и кривой физиономией.
— Чего орешь-то? — заявил дед, — а, это ты от восторга, наверное. Красиво? На память себе сделал. Там, на море, один мужичок набивает. Дешево берет.
Света остолбенела. Просто сидела на краешке кресла и хлопала глазами, не в силах поверить. Якорь? Русалка? Это ее дед, Григорий Петрович, который всю жизнь носил только синие рубашки и считал, что «наколки» — это для уголовников?
— Это… это еще что?! — выдохнула она, указывая дрожащим пальцем на вторую руку.
Там проступало что-то еще более невнятное, похожее то ли на розу, то ли на кляксу.
Дед хмыкнул.
— А это… это любовь! — и подмигнул.
В ту же секунду из кухни вышла мать, Татьяна Григорьевна, с подносом, на котором стояла чашка чая. Увидев татуировки, поднос зашатался, чашка съехала, и горячий чай разлился по полу.
— Папа?! — Татьяна ужаснулась, — Что это такое?!
Григорий Петрович довольно откинулся на спинку дивана, но выглядел гордым и уверенным в собственном превосходстве.
— Да вот, молодость вспомнил! — и тут же добавил, почесывая бок, — только вот что-то чешется все… И щиплет… Кажись, на солнце сгорел сильно. Или…
Света смотрела на него, на эти дурацкие синие картинки на дряблой коже, на его самодовольную физиономию. Загар, татуировки… и что-то еще, о чем он явно недоговаривал. Что-то, что вылезло позже и заставило их с матерью натурально поседеть.
***
Все началось, наверное, не семь месяцев назад, когда дед уехал. Все началось гораздо раньше — когда семь лет назад не стало бабушки Анны Павловны.
Бабушка была стержнем. Тихим, незаметным, но железным. Она была клеем, который держал их семью — деда, Татьяну Григорьевну, Свету. Григорий Петрович и при бабушке был… своеобразным. Ворчливый, требовательный, считал, что все ему должны. Но бабушка умела сглаживать углы. Улыбнется, подсунет ему любимые пирожки, скажет что-то ласковое — и дед оттаивал. Или, по крайней мере, затыкался.
После ее смерти он будто скис. Ходил по квартире, как неприкаянный призрак. Вздыхал, кряхтел, смотрел в одну точку. Света с матерью переживали. Пытались расшевелить: телевизор ему включали, газеты приносили, еду повкуснее готовили. Но он только отмахивался.
—Не лезьте, — ревел он, — дайте спокойно помереть. Не хочу я ничего! Что пристали?
Но это состояние быстро переросло в нечто другое. Из просто унылого старика он превратился в активно невыносимого. Казалось, после ухода бабушки, которая как-то умела его осаживать, из него полезло все самое неприятное, что он раньше держал в себе. Он стал не просто ворчливым — он стал целенаправленно изводить домашних. Придирался к любой мелочи: тарелка не так стоит, чай недостаточно горячий, Света слишком громко разговаривает по телефону, Татьяна слишком долго смотрит свои сериалы. Все было не так. И при этом он требовал постоянного внимания, хотя сам же от него отмахивался.
Особенно сильно выделялось убеждение, что ему все вокруг обязаны. Раз он старый, мудрый, «и вообще всех всем обеспечил», то теперь все должны ходить перед ним на цыпочках. Любая просьба с его стороны звучала как приказ, любое действие со стороны домашних, сделанное не так, как ему представлялось, вызывало бурю недовольства.
— Я вам деньги оставлю! — любил он бросить в разгар скандала, — я вам жизнь приличную обеспечу, а вы тут… А вы меня не цените! Издеваетесь, лишний раз пытаетесь меня унизить!
Света потом долго размышляла над сложившейся ситуацией. Как она упустила момент «трансформации» деда? Всегда ведь была рядом! После кончины бабушки он некоторое время мечтал оказаться с ней рядом. Потом достаточно долго капризничал, требуя внимания, заботы и откровенного подхалимства. Несколько раз в день старик дочь и внучку попрекал куском, не стесняясь, говорил:
— Только благодаря мне вы вот так кучеряво живёте! Мы с Анькой всю жизнь горбатились, всю жизнь откладывали, копили, себе во всём отказывали. Ради чего? Ради вас! А вы теперь лишний раз отказывайтесь мне тарелку супа подогреть? Нет, так дело не пойдёт! Я требую, чтобы меня в моём доме уважали! Я хочу, чтобы ко мне относились, как к хозяину! Что за пренебрежение?!
А потом был период затишья. Свете тогда часто казалось, что дед что-то задумал. Он бродил по квартире, что-то беззвучно бормотал, глаза его при этом горели каким-то странным огнём — его раньше Света не замечала. Если бы она знала, что он удумал, то, наверное, бы приложила все силы, чтобы деда остановить. Но Света тогда на эти мелкие странности не обратила внимания, у неё была своя жизнь. С Дмитрием, ее молодым человеком, у них только-только разгорались отношения, и Светлана всё себя посвящала ему.
Даже Татьяна, которая фактически жила ради отца, ничего не заметила. Женщина рано осталась вдовой, папа Светланы погиб, когда той исполнилось четыре года. Мысли о том, чтобы ещё раз выйти замуж, Татьяна не допускала. Зачем, если у неё уже есть о ком заботиться? На руках — пожилые родители и маленькая дочь. Работала Таня бухгалтером много лет на одном и том же месте, как работника её там ценили, поэтому женщина зарабатывала прилично. Львиную долю своего дохода она отдавала семье, себе оставляла крохи. Деньги тратила, как она сама выражалась, на «поддержание приличного вида» — всё-таки с людьми работала.
Конечно, отвратительное поведение отца её обижало. Она не понимала, чем перед родителем провинилась. Вроде бы делала всё, как он скажет: ухаживала, заботилась, постоянно расспрашивала о самочувствии, предлагала даже в санаторий отправить, но отец только кривился и лишний раз тыкал её носом в «неблагодарность». Татьяна всё списывала на возраст и на горе от потери — отец к матери был очень привязан, её кончину переживал остро. Было видно, что он сильно тоскует, но признаться окружающим в этом попросту боится. Видимо, не хочет, чтобы его слабаком считали.
От Светы Татьяна, кстати, тоже требовала особого отношения к своему отцу. Молодая девушка, по мнению матери, постоянно должна была находиться рядом с престарелым родственником, развлекать его разговорами, бегать по его указке в аптеку, магазин и на рынок. Свою роль женщина хотела передать дочери — она считала, что Света по отношению к родному дедушке недостаточно внимательна.
— Светочка, дедушке скучно, посиди с ним.
— Светочка, сходи в аптеку за его каплями.
— Светочка, не спорь с ним, он старенький. Если сказал найти ему жареных семечек в бумажном кульке — найди. Зачем его расстраивать?
Это звучало не как просьбы, а как аксиомы. Дед — центр вселенной, и все должны вращаться вокруг него. И Татьяна Григорьевна искренне не понимала, почему Света не разделяет ее преданности. Для нее это было естественно — заботиться о родителе. А Света… Света видела другое. Видела не немощного старика, а манипулятора, который пользуется их чувством долга. И ей хотелось вырваться из этого порочного круга.
Света, конечно, делала что-то. Ходила в аптеку, иногда сидела рядом, листая ленту в телефоне, пока дед не начинал бухтеть про «наглую молодежь», старалась не попадаться ему на глаза. Она не была такой покорной, как мать. Могла огрызнуться, хлопнуть дверью. Но этого было мало. Внутри все кипело, но по-настоящему противостоять самодурству родственника не могла — не хватало сил или, может быть, смелости.
Григорий Петрович был всю жизнь был помешан на деньгах, тратить их он действительно умел. Всю жизнь они с бабушкой откладывали «на черный день», на «всякий случай», на «старость!. Копили копейка к копейке. Бабушка в этом плане была более разумна — хотела ремонт сделать, или Свете на учебу отложить. Дед же просто откладывал. В какой-то сберкнижке, потом переложил в банк под проценты. Никто точно не знал, сколько там, но по его гордому виду было понятно — сумма приличная.
—Наследство вам оставлю, — каждый день говорил он, — не промотайте только!
Света с матерью только кивали. Им эти деньги были не нужны, лишь бы он был здоров.
***
А потом дед исчез. Неожиданно, никого ни о чем не предупреждая. Света пришла с работы, мать тоже вернулась со службы. Обе стояли у распахнутой настежь двери и гадали, что произошло.
— Мам, я боюсь входить, — честно призналась Света, — а вдруг там кто-то есть?
— Пошли, — скомандовала Татьяна, — вдруг папе там плохо?
В квартире никого не оказалось.
— Где дед? — спросила Света, снимая куртку.
— Не знаю, — растерянно ответила Татьяна Григорьевна, — утром был. Сказал, в аптеку сходит. Не вернулся еще, что ли? А дверь почему не запер? Забыл, наверное!
Сначала Света и ее мама не запаниковали. Наверняка, задержался. Старый ведь, может, к кому зашел поболтать. Через пару часов стали обзванивать соседей, знакомых, но Григория Петровича никто не видел. Вот тут-то стало страшно: дед никогда не уходил надолго без предупреждения. И, как назло, ушел он снова без мобильного — он его принципиально не носил, считал блажью.
К ночи вызвали полицию. Заявление приняли, но без особого энтузиазма.
— Пожилой? Ну, может, к друзьям уехал. Или заблудился. Да чего вы переживаете? Кому нужен пожилой человек? Таких не похищают.
Света с матерью обшарили всю квартиру. Искали какую-то зацепку, записку, но ничего не нашли. Зато заметили странное: дедов старый чемодан, с которым он еще в санаторий ездил, пропал. И еще…
— Мам, а где его документы? Паспорт? Сберкнижка? — Света перерыла ящик стола, где он обычно хранил все важное, — пусто тут! Ничего нет!
— Как — пусто? — мать бросилась к столу, — были же здесь! Всегда здесь лежали!
Тут женщинам стало по-настоящему страшно. Исчез дед с документами и, скорее всего, со всеми сбережениями.
***
Два дня они жили как в кошмаре. Обзванивали больницы, морги, полицию теребили. Мать плакала без остановки. Света держалась, но внутри все заледенело от страха. Куда он мог поехать? Зачем? И главное — на какие средства?
На третий день раздался звонок — незнакомый номер. Света взяла трубку.
— Алло?
— Света? Это я, дед.
Света опешила.
— Дед?! Ты где?! Мы тут… мы с ума сходим!
— На море я, — спокойно ответил Григорий Петрович.
Голос у него был бодрым, даже слишком. Света прислушалась, но шума морских волн уловить так и не смогла.
— На каком море?! Как ты там оказался?!
— Да вот, решил сменить место жительства. Надоело мне у вас! Душно, грязно, тоскливо. А здесь хорошо, тепло. Море шумит.
— Дед! Ты один? У тебя деньги есть? Мы сейчас же приедем!
— Не надо приезжать, — рявкнул он, — у меня все есть. И деньги есть — я все, до копеечки, снял. Я решил, что буду здесь жить. Постоянно.
— Как это — постоянно? Ты вообще соображаешь, что говоришь?! — Света уже кричала, — ты — старый человек! Ты что там делать будешь один?
— Не твое дело! — отрезал дед, — я пока при памяти, поэтому сам решаю, где мне жить! Передай матери, пусть не волнуется. Все, пока.
И он положил трубку.
Света стояла посреди комнаты, держа в руке телефон, и не могла даже вдохнуть. Мать подбежала к ней.
— Кто это? Света, кто звонил?!
— Дед… — выдохнула Света, — он на море. Сказал, будет там жить. И все деньги снял.
Татьяна Григорьевна заревела. Громко, с надрывом. Как будто новость плохую узнала.
— Как же так… Как же так… Бог с ними, с деньгами… Как он там один?
Первой мыслью было: ехать немедленно. Найти его, привезти обратно. Но куда ехать? Он не назвал город. И даже если найдут… что делать? Привязать? Он — взрослый человек. Может, это его последняя прихоть? Может, дать ему пожить, как он хочет? В конце концов, он ведь не пропал, жив, здоров и, судя по всему, счастлив.
Спорили долго. Света склонялась к тому, чтобы ехать. Мать боялась, но еще больше боялась, что дед устроит скандал, откажется ехать, а они потратят последние деньги на эту поездку. В итоге, после долгих мучений и разговоров с Димой, который, кстати, советовал не лезть, пока дед сам не попросит, решили ждать. Ждать, что он передумает. Что деньги закончатся. Что ему надоест.
Ждали семь месяцев. Семь месяцев волнений, беспокойства и неведения. Дед не звонил. Они не знали, жив ли он, здоров ли. Деньги, их семейные накопления, которые могли бы пойти на что-то полезное, были где-то там, на море, и таяли. Эта мысль грызла Свету. Деньги, которые копили десятилетиями, потрачены вот так… бездарно.
***
Дед вернулся так же неожиданно, как и пропал. Он просто одним вечером позвонил в дверь.
Света открыла. Перед ней стоял худой, загорелый мужчина в шляпе. Светлана не сразу поняла, кто это.
— Дед!
— Ну привет, — буркнул он, — пустишь?
— Конечно! Мама! Мама, дед приехал!
Татьяна Григорьевна вылетела из кухни. Увидев отца, она замерла, потом бросилась к нему, обняла.
— Папочка! Ты вернулся! Мы так волновались! Почему ты не звонил?!
— Да чего звонить-то? — Дед неуклюже обнял ее одной рукой, — надоело мне там. Соскучился по квартире, по телевизору. Там только сериалы дурацкие показывают.
Зашли в квартиру. Дед огляделся, словно не было этих семи месяцев, присел на диван.
— Ну, рассказывай! Как ты там? Что делал? — тараторила мать, суетясь вокруг него.
— Да ничего особенного, — неохотно отвечал дед, — жил, гулял, на море смотрел.
И тут он продемонстрировал татуировки. Света остолбенела. Мать уронила поднос.
— Это… это зачем?! — первой опомнилась Татьяна.
— Да так, — дед махнул рукой, — на память. Весело было…
Весело?! У Светы в голове это не укладывалось. Они тут пятый угол больше полугода ищут, а деду «весело»?!
— А деньги? — осторожно спросила Света, — дед, ты все потратил?
Григорий Петрович поморщился.
— Ну да. А на что еще жить? Там дорого. Снимал жилье, ел, гулял. Не копейки же считать! Я отдыхал!
Отдыхал! На их деньги! На деньги, которые копила бабушка! Света почувствовала, как внутри все закипает.
— Отдыхал, значит? А мы тут с матерью с ума сходили! Думали, что случилось что-то!
— Ну не случилось же! — дед пожал плечами, — я же говорил, что все хорошо.
Света практически сразу после возвращения деда съехала к Диме. Хочет мать за ним ухаживать? Пусть ухаживает, а ее оставит в покое! Девушка поступка пожилого родственника не одобряла. Больше всего ей было обидно за сбережения — бабушка столько откладывала, а он… Решил без из с мамой разрешения окунуться в роскошную жизнь!
