Марина устало опустила чемодан на лестничную площадку пятого этажа. Две недели на море пролетели как один день – загорелая кожа ещё хранила солёный привкус волн, а в памяти плескались воспоминания о тёплых вечерах на набережной. Виктор, кряхтя, поднялся следом, держа второй чемодан и пакеты с подарками для родни.
Ну вот, милая, и дома, — улыбнулся он, доставая ключи. — Сейчас отдохнём…
Звук поворачивающегося в замке ключа показался каким-то странным, будто механизм работал иначе, чем обычно. Дверь распахнулась, и супруги застыли на пороге. В их квартире горел свет, с кухни доносились голоса и звон посуды, а в коридоре стояли чужие ботинки.
Что за… — начал было Виктор, но договорить не успел.
О, вы уже вернулись! — из кухни выглянула Света, двоюродная сестра мужа. — А мы тут… того… временно у вас обосновались. Тётя Тома разрешила, сказала – вы не против будете.
Марина почувствовала, как земля уходит из-под ног. В их отсутствие кто-то не просто вошёл в квартиру – здесь явно жили. Она машинально прошла в гостиную и охнула: их любимый диван был сдвинут к стене, а на его месте стояла раскладушка. Книги с полок исчезли – видимо, убраны в коробки, громоздившиеся в углу.
Витя, — тихо позвала она мужа, — ты знал об этом?
Виктор растерянно покачал головой, доставая телефон:
Сейчас маме позвоню… Мама! Ты что натворила? Как ты могла без нашего ведома…
Сынок, — голос Тамары в трубке звучал безмятежно, — а что такого? Людям негде жить, а у вас целая квартира пустует. Я же для родни старалась.
Марина опустилась на краешек сдвинутого дивана, чувствуя, как внутри закипает гнев. Двадцать пять лет она старалась быть идеальной невесткой, терпела бесконечные нравоучения свекрови, её бесцеремонные вторжения в их жизнь. Но это… это уже переходило все границы.
Вить, я в спальню, — бросила она, поднимаясь.
Картина, открывшаяся в их личном пространстве, добила окончательно. На их кровати спали дети Светы – двое подростков, раскинувшись морскими звёздами. Семейные фотографии были сняты со стен, а шкаф… Марина распахнула дверцы и задохнулась от возмущения: их с мужем вещи были небрежно свалены на нижних полках, освобождая место для чужой одежды.
Мы думали, вы ещё неделю будете отдыхать, — виновато улыбнулась появившаяся в дверях Света. — Тётя Тома сказала, что вы обычно дольше…
А кто дал вам право? — Марина резко развернулась. — Кто позволил вот так просто вломиться в чужой дом?
Ну как кто… Тётя Тома ключи дала. Сказала – вы же родня, поймёте…
В этот момент в спальню вошёл Виктор, всё ещё прижимающий телефон к уху:
Мама, это не обсуждается! Как ты могла распоряжаться нашей квартирой?
Витенька, — донёсся из динамика укоризненный голос Тамары, — ты что, родную кровь на улицу выгонишь? Я думала, я тебя лучше воспитала.
Марина увидела, как лицо мужа дрогнуло. Этот приём свекровь использовала безотказно – стоило надавить на чувство вины, и Виктор сдавался. Но не в этот раз.
Марин, — он повернулся к жене, — давай спокойно обсудим.
Нет, Витя, — она решительно направилась к выходу. — Либо они съезжают немедленно, либо съезжаю я. И это не шантаж, это моё право жить в собственном доме без незваных гостей.
На кухне тем временем обнаружился муж Светы, спокойно попивающий чай из их семейного сервиза, подаренного детьми на годовщину свадьбы.
А, привет! — махнул он рукой. — Извините за вторжение, но у нас правда безвыходная ситуация. Квартиру продали, новую ещё не нашли. Тётя Тома сказала – поживите пока тут, Витька с Мариной поймут.
Марина почувствовала, как к горлу подступает ком. Она молча прошла в прихожую и начала собирать сумку.
Ты куда? — встревоженно спросил Виктор.
К Ленке, — коротко ответила она, запихивая в сумку самое необходимое. — Позвони, когда определишься, чьи интересы для тебя важнее – семьи или маминых «добрых» намерений.
Дверь за ней захлопнулась, оставив Виктора в растерянности посреди коридора. Он медленно прошёл на кухню, где Света с мужем о чём-то тихо переговаривались.
Послушайте, — начал он, тяжело опускаясь на стул, — я понимаю вашу ситуацию, но…
Вить, ну ты же понимаешь, — перебила его Света, — нам правда деваться некуда. Пару дней всего, максимум неделю.
Неделю?! — он вскинул голову. — Вы что, серьёзно думаете, что можно вот так просто занять чужую квартиру?
Зазвонил телефон – мать.
Сынок, — голос Тамары звучал медово, — ты же не допустишь, чтобы родня на улице осталась? Я тебя не так воспитывала.
Виктор почувствовал, как внутри что-то надламывается. Всю жизнь он был «хорошим сыном» – послушным, уступчивым, ставящим мамино мнение выше собственного. Но сейчас, глядя на чужих людей в своём доме, на пустое место рядом, где должна быть Марина, он вдруг отчётливо понял: больше так продолжаться не может.
Нет, мама, — его голос стал твёрдым. — На этот раз ты перешла черту. Это мой дом, моя семья, и решения здесь принимаем мы с Мариной. А сейчас… сейчас я еду к жене.
В трубке повисла оглушительная тишина.
Виктор долго стоял у двери квартиры Елены, собираясь с мыслями. Наконец решился позвонить.
А, явился, — Лена окинула его холодным взглядом. — Марина в гостиной, только имей в виду – она весь вечер проплакала.
Жена сидела в кресле, маленькая, съёжившаяся, такая непохожая на себя обычную. Подняла глаза – заплаканные, усталые.
Витя, — тихо произнесла она, — знаешь, я ведь всё понимаю. И про родственные связи, и про мамину заботу… Но я больше не могу быть просто удобной мебелью в доме, с которой не считаются.
Марин, — он опустился перед ней на колени, взял за руки, — я их выселил.
Что? — она недоверчиво посмотрела на мужа.
Да. Дал два часа на сборы. Сказал – либо уезжают сами, либо вызываю полицию. Света истерику закатила, мама три раза звонила. А я впервые в жизни почувствовал себя свободным.
Марина молчала, изучая его лицо, словно видела впервые.
Знаешь, — продолжил Виктор, — когда ты ушла, я вдруг понял: всю жизнь боялся маму расстроить, а в итоге рисковал потерять самое дорогое – тебя. Прости меня.
А родственники? — тихо спросила она.
Уехали к маме. Пусть теперь она разбирается с последствиями своей «доброты». А мы… — он сжал её руки крепче, — мы с тобой установим новые правила. Ключи только у нас, никаких незваных гостей, никаких решений за нашей спиной.
Елена, деликатно кашлянув в дверях, поставила на столик две чашки чая:
Может, домой поедете? А то у меня места маловато.
Дома их встретил лёгкий беспорядок – следы поспешного бегства незваных гостей. Марина молча начала разбирать коробки с книгами, Виктор двигал мебель на привычные места. Работали в тишине, но это было какое-то новое, уютное молчание.
Представляешь, — вдруг усмехнулась Марина, разглаживая помятую скатерть, — двадцать пять лет замужем, а только сегодня поняла – у нас ведь никогда не было настоящих границ.
Виктор остановился с подушкой в руках:
О чём ты?
О том, что твоя мама всегда имела запасной комплект ключей. О том, что она могла прийти без звонка в любое время. О том, что все наши планы и решения проходили через фильтр «а что скажет Тамара Петровна?»
Она подошла к окну, за которым сгущались сумерки:
Знаешь, что самое обидное? Я ведь правда старалась быть хорошей невесткой. Терпела, молчала, подстраивалась… А в итоге для твоей мамы так и осталась чужой.
Виктор обнял её сзади, прижал к себе:
Прости, что не видел этого раньше. Знаешь, когда ты сегодня ушла… Я впервые испугался по-настоящему. Не маминого недовольства, не осуждения родни – а того, что могу потерять тебя.
Телефон в кармане снова завибрировал – мать звонила в двадцатый раз за вечер. Виктор решительно нажал «отклонить».
Завтра, — сказал он твёрдо. — Завтра поедем к ней, заберём ключи и расставим все точки над «и». А сегодня… — он развернул Марину к себе, — сегодня я хочу просто быть дома. С тобой.
В дверь позвонили. Они переглянулись – за годы совместной жизни научились понимать друг друга без слов.
Открывать не будем, — твёрдо сказал Виктор, и Марина благодарно сжала его руку.
Звонок повторился – настойчивый, требовательный. Затем послышался знакомый голос Тамары Петровны:
Витя! Марина! Я знаю, что вы дома! Откройте немедленно!
Марина почувствовала, как напрягся муж. Раньше он бы уже бросился к двери – годами выработанный рефлекс послушного сына. Но сейчас…
Мама, — громко произнёс он, — мы поговорим завтра. Сейчас поздно, мы устали и хотим отдохнуть.
Что значит «завтра»?! — возмутился голос за дверью. — Я твоя мать! Света с детьми у меня на диване ютится, а вы…
Именно поэтому, — перебил Виктор, — мы и поговорим завтра. На свежую голову. И решим, почему ты считаешь нормальным раздавать ключи от чужой квартиры.
В коридоре повисла тяжёлая тишина. Потом послышались удаляющиеся шаги.
Марина выдохнула и прислонилась к стене:
Знаешь, о чём я думаю? Что если бы мы не вернулись раньше… Они бы просто жили здесь. Неделю, месяц… А мы бы даже не узнали.
Узнали бы, — мрачно усмехнулся Виктор. — Мама бы позвонила в последний момент: «Сынок, тут такое дело…»
Он прошёл на кухню, машинально включил чайник:
А самое страшное – я ведь понимаю, почему она так поступает. Для неё это нормально – семья должна помогать семье. Но она не видит, что помощь одним превращается в насилие над другими.
Марина достала из шкафа новые чашки – их любимый сервиз был безнадёжно испорчен чужими губами.
Завтра будет тяжёлый разговор, — тихо сказала она. — Ты готов?
Готов, — твердо ответил Виктор, но Марина заметила, как дрогнула его рука, когда он наливал чай.
Утро началось с очередного звонка. На этот раз звонила Света:
Вить, ну что ты как не родной? Мама всю ночь проплакала. Говорит, первый раз в жизни ты с ней так разговаривал…
Марина видела, как муж прикрыл глаза, справляясь с привычным чувством вины. Но его голос остался твёрдым:
Света, давай начистоту. Вы вломились в чужой дом, перерыли чужие вещи, пользовались всем без спроса. Где твоя совесть была?
Так тётя Тома же разрешила.
Тётя Тома не хозяйка этой квартиры! — впервые за всё время Виктор повысил голос. — И я больше не мальчик, которому нужно мамино разрешение на каждый шаг.
После завтрака они молча собирались, готовясь к неизбежному разговору. У двери Марина вдруг остановила мужа:
Витя, я, наверное, не поеду. Это ваш разговор – твой и мамы. А я… я только помешаю.
Он порывисто обнял её:
Нет, милая. Ты моя жена, моя семья. И мама должна это наконец понять и принять.
Дорога до свекрови показалась бесконечной. У подъезда Марина замешкалась, но Виктор взял её за руку:
Вместе, помнишь?
Дверь открыла заплаканная Тамара Петровна. В квартире было тихо – видимо, Света с семьёй уже съехала.
Явились, — горько произнесла свекровь. — Сын, которого я растила, и невестка, которая настроила его против родной матери…
Виктор почувствовал, как Марина вздрогнула от этих слов, и крепче сжал её руку:
Мама, прекрати. Никто меня не настраивал. Я сам прозрел – и знаешь, только жалею, что не случилось это раньше.
Они прошли в гостиную. На диване действительно были следы недавнего пребывания Светиной семьи – скомканное одеяло, подушки.
Присаживайтесь, — сухо сказала Тамара Петровна, но сама осталась стоять. — Рассказывайте, зачем пожаловали.
За ключами, мама, — спокойно ответил Виктор. — За всеми копиями, которые у тебя есть.
Что?! — свекровь всплеснула руками. — Ты что же, родной матери не доверяешь?
После вчерашнего? Нет, не доверяю. И дело не в ключах, мама. Дело в уважении к чужим границам.
Каким ещё границам? — возмутилась Тамара Петровна. — Я мать! Я имею право…
На что, мама? — перебил Виктор. — На то, чтобы распоряжаться нашей квартирой? Нашими вещами? Нашей жизнью?
Марина молча наблюдала за этим диалогом. Впервые за все годы она видела мужа таким – уверенным, твёрдым в своей позиции. И впервые видела свекровь растерянной.
Сынок, — голос Тамары Петровны дрогнул, — ты же понимаешь, я только добра хотела…
Знаю, мама. Но благими намерениями, знаешь ли… Ты хотела помочь Свете – а в итоге едва не разрушила мою семью. Ты считаешь, что имеешь право всем управлять – а на самом деле просто не уважаешь ни мой выбор, ни мою жену, ни наше личное пространство.
Тамара Петровна опустилась в кресло, как-то разом постарев:
И что теперь? Отказываешься от матери?
Нет, мама, — Виктор устало потёр переносицу. — Не отказываюсь. Просто хочу, чтобы ты наконец приняла: я взрослый человек. У меня есть семья, свой дом и право самому принимать решения.
Марина тихо кашлянула:
Тамара Петровна, можно и я скажу?
Свекровь дёрнула плечом – мол, говори, раз уж пришла.
Знаете, — Марина расправила плечи, — я двадцать пять лет молчала. Терпела ваши упрёки, ваши внезапные визиты, ваше постоянное вмешательство в нашу жизнь. Думала – может, так и должно быть? Может, я действительно плохая невестка? Но вчера… — её голос окреп, — вчера вы перешли черту. Вы не просто нарушили наши границы – вы их растоптали. И знаете, что самое грустное? Вы даже не считаете, что сделали что-то не так.
Тамара Петровна открыла рот, чтобы возразить, но Марина подняла руку:
Нет, дайте договорить. Я не прошу любить меня. Не прошу даже принять как родную. Я прошу только об одном – уважать наше право на личную жизнь. Без вашего контроля, без ваших решений за нас, без ваших… добрых намерений.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Было слышно, как тикают старые часы на стене – те самые, которые когда-то подарили свекрови они с Виктором.
Ключи, мама, — тихо напомнил Виктор. — И пожалуйста, давай договоримся: никаких больше сюрпризов. Хочешь прийти – позвони. Хочешь помочь – спроси сначала, нужна ли помощь.
Тамара Петровна медленно поднялась, подошла к серванту. Достала связку ключей – целых три комплекта.
Вот, — голос её звучал глухо. — Больше нет. И что теперь – даже навещать вас нельзя?
Почему же нельзя? — мягко ответила Марина. — Можно и нужно. Только по-человечески: созвонились, договорились, пришли в гости. Как делают все нормальные люди.
Виктор молча собирал ключи, а в голове крутилась мысль: сколько же лет эти кусочки металла были символом материнской власти над их жизнью?
А если с вами что-то случится? — не сдавалась Тамара Петровна. — Как я попаду в квартиру?
Мама, — Виктор посмотрел ей в глаза, — мне пятьдесят девять лет. Я не мальчик, которого нужно проверять и опекать. Если что-то случится – мы позвоним. Сами. А сейчас… сейчас нам нужно просто научиться жить по-новому. Всем троим.
Свекровь вдруг как-то сникла, опустилась обратно в кресло:
Я ведь правда думала, что делаю как лучше. Света позвонила, плакала – детям негде жить… А у вас квартира пустая стоит…
Не пустая, мама. Это наш дом. Со своими правилами, привычками, укладом. И никто не имеет права это нарушать – даже из лучших побуждений.
Марина неожиданно для себя подошла к свекрови, присела рядом:
Тамара Петровна, давайте попробуем начать сначала? Без обид, без претензий, без попыток управлять. Просто как две женщины, которые любят одного мужчину – вы как мать, я как жена.
Впервые за всё время свекровь посмотрела на неё без привычной холодности:
А получится?
Не знаю, — честно ответила Марина. — Но давайте хотя бы попробуем. Приходите к нам на ужин в субботу – только предварительно позвоните. Посидим, поговорим.
Тамара Петровна неожиданно всхлипнула:
А я ведь всю жизнь боялась, что ты мне сына заберёшь. Вот и старалась… контролировать. А получается, сама чуть не разрушила его семью.
Виктор молча смотрел на мать – маленькую, постаревшую, впервые признающую свои ошибки. Что-то дрогнуло в его сердце:
Мам, ты не можешь меня потерять. Я твой сын, и это никогда не изменится. Но я также муж Марины. И мне нужно, чтобы два самых важных человека в моей жизни научились уважать друг друга.
А как же Света? — тихо спросила Тамара Петровна. — Куда им теперь?
Пусть ищут квартиру, — твёрдо ответила Марина. — Мы можем помочь – советом, рекомендациями. Но не так, как сейчас.
Они просидели ещё час, впервые за долгие годы действительно разговаривая, а не обмениваясь колкостями и претензиями. Когда собрались уходить, свекровь вдруг окликнула:
Марина… Прости меня. За всё.
В такси по дороге домой они молчали, держась за руки. Каждый думал о своём, но оба чувствовали – что-то важное изменилось. Словно треснула невидимая стена, годами стоявшая между их семьёй и материнским домом.
Знаешь, — наконец произнесла Марина, — я ведь впервые увидела в ней не грозную свекровь, а просто одинокую женщину, которая боится потерять последнюю власть над своей жизнью.
Виктор сжал её руку:
А я впервые понял, что любить маму можно по-разному. И что иногда любовь – это умение сказать «нет».
Тамара Петровна неожиданно всхлипнула:
А я ведь всю жизнь боялась, что ты мне сына заберёшь. Вот и старалась… контролировать. А получается, сама чуть не разрушила его семью.
Виктор молча смотрел на мать – маленькую, постаревшую, впервые признающую свои ошибки. Что-то дрогнуло в его сердце:
Мам, ты не можешь меня потерять. Я твой сын, и это никогда не изменится. Но я также муж Марины. И мне нужно, чтобы два самых важных человека в моей жизни научились уважать друг друга.
А как же Света? — тихо спросила Тамара Петровна. — Куда им теперь?
Пусть ищут квартиру, — твёрдо ответила Марина. — Мы можем помочь – советом, рекомендациями. Но не так, как сейчас.
Они просидели ещё час, впервые за долгие годы действительно разговаривая, а не обмениваясь колкостями и претензиями. Когда собрались уходить, свекровь вдруг окликнула:
Марина… Прости меня. За всё.
В такси по дороге домой они молчали, держась за руки. Каждый думал о своём, но оба чувствовали – что-то важное изменилось. Словно треснула невидимая стена, годами стоявшая между их семьёй и материнским домом.
Знаешь, — наконец произнесла Марина, — я ведь впервые увидела в ней не грозную свекровь, а просто одинокую женщину, которая боится потерять последнюю власть над своей жизнью.
Виктор сжал её руку:
А я впервые понял, что любить маму можно по-разному. И что иногда любовь – это умение сказать «нет».
Дома их ждал разгром – последствия вчерашней спешной эвакуации непрошеных гостей. Марина оглядела перевёрнутую квартиру и неожиданно рассмеялась:
Знаешь, Вить, а ведь это даже символично. Как будто сама жизнь заставляет нас начать всё с чистого листа.
Они потратили весь вечер, раскладывая вещи, возвращая каждому предмету своё место. И это было похоже на восстановление не только порядка в доме, но и порядка в их жизни.
Смотри, что нашла, — Марина достала из коробки старый фотоальбом. — Наша свадьба.
На пожелтевшем снимке молодая Тамара Петровна стояла рядом с ними, счастливая, улыбающаяся. Без той горечи и властности, что появились позже.
А ведь она тогда искренне радовалась за нас, — задумчиво произнёс Виктор. — Интересно, когда всё изменилось?
Наверное, когда начала бояться, что ты отдалишься, — Марина присела рядом с мужем. — Знаешь, я сегодня много думала… Может, все эти годы она просто не знала, как быть матерью взрослого сына? Как любить, не контролируя?
Виктор обнял жену:
А мы не знали, как отстоять свои границы, не обидев. Получается, все мы учимся.
В дверь позвонили. Они переглянулись – после вчерашнего любой звонок вызывал напряжение. Но на пороге оказалась всего лишь соседка:
Извините за беспокойство, просто хотела узнать – у вас всё в порядке? А то вчера такой шум был…
Всё хорошо, Анна Михайловна, — улыбнулась Марина. — Просто небольшие семейные перестановки.
Когда дверь за соседкой закрылась, Виктор покачал головой:
Представляю, какие слухи теперь поползут по подъезду.
А пусть, — неожиданно легко отозвалась Марина. — Знаешь, я впервые чувствую себя… свободной. Как будто сбросила тяжёлый рюкзак, который тащила все эти годы.
Зазвонил телефон – на экране высветилось «Света».
Не буду брать, — решительно сказал Виктор. — Хватит на сегодня эмоций.
Но телефон звонил снова и снова. Наконец Марина не выдержала:
Возьми. Иначе не успокоится.
Витя, — голос Светы звучал непривычно виновато, — я хотела извиниться. Мы… мы правда перешли все границы. Нужно было сначала с вами поговорить, а не вот так…
Виктор молчал, и Света торопливо продолжила:
Мы сняли квартиру. Временную, конечно, но хоть что-то. Просто хотела сказать – я понимаю, что мы были неправы. И… спасибо, что не вызвали полицию.
Света, — устало произнёс Виктор, — главное, что вы поняли. Больше так не делайте. Ни с кем.
Когда разговор закончился, Марина обняла мужа сзади:
Как думаешь, они действительно поняли?
Не знаю. Но знаю точно – мы больше не позволим никому нарушать наши границы. Даже родне.
В субботу они накрывали стол к приходу Тамары Петровны. Марина достала лучший сервиз – не тот, что испортили нежданные гости, а парадный, хранившийся для особых случаев.
Знаешь, — сказала она, расставляя тарелки, — я почему-то волнуюсь. Как будто свекровь первый раз в гости придёт.
В каком-то смысле так и есть, — отозвался Виктор, нарезая салат. — Первый раз по приглашению, а не просто так.
Ровно в шесть раздался звонок в дверь. На пороге стояла Тамара Петровна – непривычно нарядная, с тортом в руках.
Я позвонила, как договаривались, — сказала она вместо приветствия, и в этой фразе слышалась странная смесь вызова и неуверенности.
Проходите, мама, — Виктор забрал у неё торт. — Мы вас ждали.
Первые минуты были неловкими. Они словно заново учились общаться – без привычных упрёков и подколок, без былого напряжения. Марина разливала чай, Тамара Петровна расспрашивала об отпуске, и постепенно атмосфера теплела.
А я вам тут фотографии принесла, — вдруг сказала свекровь, доставая конверт из сумки. — Виткины, детские. Подумала – может, вам будет интересно…
Они склонились над снимками, и Марина впервые увидела другую Тамару Петровну – молодую маму, с обожанием смотрящую на маленького сына. Такую живую, настоящую, без панциря вечного недовольства.
Красивая вы были, — искренне сказала Марина.
Была, — вздохнула свекровь. — А теперь вот… старая, больная, никому не нужная.
Почему же не нужная? — тихо возразил Виктор. — Вы наша мама. Просто… давайте учиться быть семьёй по-новому. Без контроля, без претензий, но с уважением и заботой.
Тамара Петровна неожиданно расплакалась:
Знаете, я ведь всю неделю не спала, думала… Может, я действительно всё делала неправильно? Вместо того, чтобы радоваться, что у сына хорошая семья, крепкий брак, я всё пыталась доказать свою важность, свою незаменимость…
Марина молча протянула свекрови салфетку. Впервые за все годы она видела её настолько искренней, настолько… человечной.
А со Светой что? — осторожно спросила она, меняя тему.
Нашли квартиру, — вздохнула Тамара Петровна. — В соседнем районе. Я им помогла первый взнос внести – всё-таки чувствую свою вину. Но теперь понимаю: нельзя решать чужие проблемы за счёт других людей.
Виктор разлил по чашкам свежий чай:
Знаете, мама, а ведь это даже хорошо, что всё так случилось. Да, было больно, неприятно… Но зато мы наконец-то начали говорить друг с другом. По-настоящему.
А я вот что подумала, — неожиданно сказала Марина. — Давайте сделаем традицию: каждую субботу собираться вместе. Только уже без драм и потрясений – просто пить чай, разговаривать…
Тамара Петровна подняла на невестку влажные глаза:
Правда? Вы правда этого хотите?
Правда, — твёрдо ответила Марина. — Только давайте договоримся: это будут встречи равных, уважающих друг друга людей. Без попыток манипулировать, без старых обид.
– Спасибо вам… – сказала Марина чуть тише, чем обычно, и даже сама удивилась своей искренности. – За терпение. За то, что сегодня остались.
Тамара Петровна растерянно замерла в этих новых для себя объятиях – и вдруг почувствовала, как что-то незаметно сдвигается внутри. Какая-то застарелая горечь тихо уходит, уступая место – чему? Привязанности? Или, может, даже чему-то большему. Тому самому доверию, на котором держится семья.
– Ты… ты хорошая девочка, Марина, – наконец прошептала она, слабо похлопав сноху по плечу. – Всё у нас будет хорошо. Главное – не бояться меняться. И слушать друг друга… хотя бы иногда.
Виктор улыбнулся – облегчённо, тепло, по-детски. Казалось, между всеми тремя рухнула невидимая стена.
А за окном вдруг заполыхали городские огни – словно поддерживая их маленькую победу над собой.
Они не знали, что ждёт впереди. Но впервые за много лет в этой квартире было по-настоящему спокойно. И тихий вечер завершился именно так, как должен: неразговорчивое «до свидания», скрип двери, журчание чайника… И свет надежды, который теплился в каждом их сердце.
До следующей субботы?
До субботы, — улыбнулась свекровь. — Только теперь я обязательно позвоню перед приходом.
На пороге она обернулась:
Знаете… спасибо вам. За то, что не оттолкнули. За то, что дали шанс всё исправить.
