Вещи бабушки Зинаиды Петровны остались нетронутыми. Катя не решалась их разбирать. Казалось, стоит переставить старенькую фарфоровую чашку, и последняя ниточка, связывающая с самым дорогим человеком, оборвется навсегда. Три недели прошло, а Катя по-прежнему просыпалась с мыслью позвонить бабушке. Рука тянулась к телефону, а потом приходило осознание — звонить больше некому.
Бабушка вырастила Катю с четырех лет, когда родители погибли в автокатастрофе. Все важные моменты жизни, все радости и печали, все успехи и неудачи — бабушка была рядом. Всегда поддерживала, никогда не осуждала. Даже когда Катя решила выйти замуж за Павла, которого старушка недолюбливала, бабушка просто сказала: «Твоя жизнь, Катюша. Только смотри внимательнее».
А смотреть надо было куда внимательнее.
Катя сидела на краю дивана в маленькой однокомнатной квартире, где прошло её детство. Старенькие тумбочки, книжные полки, телевизор, который бабушка включала только для новостей. Шкаф с посудой, которую доставали лишь по праздникам. Всё такое знакомое, родное, и теперь — совершенно осиротевшее.
— Ну чего ты там застряла? — в дверном проёме появился Павел, её муж. — Нотариус ждать не будет.
Катя вздохнула и поднялась с дивана.
— Может, не надо сегодня? Я ещё не готова…
— А когда ты будешь готова? — в голосе Павла послышалось раздражение. — Три недели прошло. Бумаги нужно оформлять, квартиру приводить в порядок.
— Я не хочу ничего трогать, — Катя провела рукой по старенькой вязаной салфетке на комоде. — Это всё, что у меня осталось от бабушки.
— У тебя осталась квартира, — Павел нетерпеливо постукивал ключами от машины. — Приличный актив, между прочим. Даже если она старая, район хороший.
Катя вскинула глаза на мужа. Вот так просто — бабушки не стало, и она превратилась в «актив»? Три года назад Павел казался таким внимательным, таким понимающим. Говорил красивые слова, дарил цветы, строил планы на будущее. А теперь всё измеряется в рублях и квадратных метрах.
К нотариусу они всё-таки поехали. Катя единственная наследница, сложностей с документами не возникло. Но вместо облегчения она чувствовала только усталость и какую-то странную апатию. Как будто формальное закрепление факта, что бабушки больше нет, окончательно опустошило.
— Ну, теперь-то мы подумаем, как распорядиться квартирой? — спросил Павел, когда они вышли из нотариальной конторы.
Солнце светило ярко, но Кате было холодно. Сентябрьский ветер пробирал до костей.
— Подумаем, — эхом отозвалась она.
— Я уже прикинул. В этом районе однушка стоит прилично. Доплатить не надо будет, может, даже останется.
— Доплатить куда? — Катя остановилась посреди тротуара.
— Ты что, забыла? Мама же в ипотеке. Предлагаю твою квартиру продать и погасить её кредит.
Бабушкину. Бабушкину квартиру. Но Катя не стала поправлять.
— Паш, давай не сейчас, — попросила она. — Я только что документы получила. Мне нужно время.
— Время на что? — Павел фыркнул. — Квартира же пустует. Только пыль собирает. А если продать, всем будет легче.
Кате захотелось закричать. Объяснить, что это не просто квартира — это последнее напоминание о человеке, который был ей ближе всех. Который растил её, поддерживал во всём, любил бескорыстно и полностью. Который придумывал сказки перед сном, пёк пироги на день рождения, радовался любой пятёрке больше самой Кати. Но как объяснить это Павлу, для которого сейчас существуют только цифры?
— Я подумаю, — только и смогла выдавить Катя.
Следующие две недели она жила как в тумане. Ходила на работу, возвращалась домой, готовила ужин, смотрела с Павлом телевизор. Но мыслями была там, в той маленькой квартирке, где каждая вещь хранила частичку бабушкиной души.
— Может, мы сделаем там ремонт и будем сдавать? — предложила Катя однажды за ужином. — Это хороший район, рядом метро, магазины.
— Ты серьёзно? — Павел отложил вилку. — Там капитальный ремонт нужен, а это деньги. Потом возня с арендаторами, налоги. Зачем эти сложности, когда можно просто продать?
— Мне не хочется продавать, — тихо сказала Катя. — Это память о бабушке.
— Память о бабушке — это фотографии, которые ты можешь хранить где угодно, — отрезал Павел. — А квартира — это имущество, которым нужно грамотно распорядиться.
На этом разговор закончился, но вернулись к нему очень скоро. За ужином у свекрови Нины Борисовны, которая словно только и ждала момента, чтобы затронуть тему наследства.
— Павлик мне сказал, ты получила квартиру от бабушки, — начала свекровь, как только подали чай. — Это хорошая новость. Хоть какое-то облегчение после всех бед.
Катя поперхнулась чаем. Облегчение? Потеря бабушки — это облегчение?
— Мама имеет в виду финансовое облегчение, — поспешил объяснить Павел. — Правда ведь, мам?
— Конечно, деточки, — закивала Нина Борисовна. — Я как раз хотела сказать — если вы поможете мне с ипотекой, я смогу наконец выдохнуть. Этот кредит меня совсем измучил.
Катя знала про ипотеку свекрови. Та купила новую квартиру год назад, продав старую. Но денег не хватило, пришлось добирать кредитом. Кате всегда казалось странным — зачем было продавать жильё, где всё устраивало, чтобы снова влезть в долги? Но свекровь объясняла это «вложением в будущее». И с тех пор тема «вложения» не сходила с повестки дня.
— Я ещё не решила, что буду делать с квартирой, — осторожно сказала Катя.
— А что тут решать? — вмешался Павел. — Продать и закрыть мамину ипотеку. Всем будет проще.
— Но это же моё наследство, — голос Кати дрогнул. — Моя память о бабушке.
— Катенька, милая, — свекровь взяла её за руку, — о чём ты говоришь? Какая память? Квартирка-то старенькая, наверное, времён СССР. Ты там даже не жила в последнее время.
— Я выросла там, — Катя осторожно высвободила руку. — И дело не в стоимости. Просто… это часть меня, понимаете?
— Нет, не понимаю, — отрезала Нина Борисовна, мгновенно растеряв всю наигранную ласковость. — Вместо того, чтобы помочь семье, ты цепляешься за старую однушку.
— Мама, — попытался остановить её Павел.
— Нет, сынок, пусть знает. Я каждый месяц отдаю по тридцать тысяч за ипотеку. У меня пенсия и подработка, едва свожу концы с концами. А тут такая возможность. И не надо мне говорить про память — если бы твоя бабушка видела, как ты отказываешься помочь свекрови, она бы в гробу перевернулась.
Вот с этим Катя поспорить не могла. Бабушка бы точно перевернулась. Но не от огорчения, а от возмущения таким напором.
— Вы не знали мою бабушку, — тихо сказала Катя. — Не надо говорить от её имени.
Нина Борисовна открыла рот, собираясь разразиться новой тирадой, но Павел прервал её:
— Мама, Катя, не будем сейчас ругаться. Катя ещё подумает. Правда ведь, Кать?
Катя кивнула, только чтобы закончить этот разговор.
Домой ехали молча. Каждый думал о своём. Только дома, когда Павел снова завёл разговор о продаже, Катя не выдержала:
— Может, хватит уже давить? Я сказала, что не готова. И вообще — не понимаю, почему это должно быть моей проблемой! Твоя мама взяла ипотеку — пусть платит. Или ты плати, если хочешь ей помочь.
Как только слова вылетели, Катя поняла, что перешла какую-то невидимую черту. Лицо Павла застыло, как гипсовая маска.
— Значит, моя мать — не твоя проблема? А твоя бабка — это наша общая святыня?
— Не называй её бабкой, — процедила Катя сквозь зубы.
— Да хоть прабабкой, — отмахнулся Павел. — Суть в том, что ты отказываешься помогать моей матери, которой реально тяжело. А сама цепляешься за старую развалюху, в которой и жить-то нельзя.
— Можно, — возразила Катя. — Бабушка там жила. И я выросла. И мне там было хорошо, понятно? Просто дело не в деньгах. Я не готова её продавать.
— Не в деньгах? — хмыкнул Павел. — Хорошо, давай прикинем. Сколько она стоит? Миллионов пять? Шесть?
— Я не знаю, — Катя покачала головой. — И не хочу знать.
— Святая простота, — усмехнулся муж. — Конечно, зачем тебе знать цену твоих принципов. Но вот что я скажу: мама сейчас в тяжёлой ситуации. Если ты не хочешь помочь — это твой выбор. Но тогда я буду помогать ей сам. Отдавать половину зарплаты, например. И на наши общие расходы останется меньше. Или тебе придётся взять их на себя.
Катя чувствовала, как внутри поднимается волна гнева. Это что, шантаж? Или просто новый способ давления?
— У меня на руках только что оформленные документы на наследство, — сказала она, стараясь говорить спокойно. — Бабушку похоронили всего пять недель назад. Я ещё не отошла от этого, понимаешь? Дай мне время.
— Время не резиновое, — ответил Павел. — У мамы платежи каждый месяц. Или ты думаешь, что боль пройдёт, и ты сможешь спокойно продать?
Кате показалось, что она ослышалась.
— Вот именно этого я и боюсь! — воскликнула она. — Что однажды я свыкнусь с тем, что бабушки больше нет. И смогу вот так просто взять и продать последнее, что от неё осталось.
Павел смотрел на неё так, будто перед ним был неразумный ребёнок.
— Кать, давай честно. Мы же семья. А семья помогает друг другу. Разве ты не видишь, что продать квартиру — самое разумное решение?
Разумное. Может быть. Но не единственное.
— А давай я буду сдавать квартиру, — предложила Катя. — И часть денег пойдёт твоей маме на ипотеку. Всем же будет хорошо.
Павел нахмурился.
— И сколько ты будешь сдавать? Тридцать? Сорок тысяч? Это не решит проблему.
— Но поможет же!
— Ты не понимаешь, — Павел устало потёр переносицу. — Маме нужно закрыть ипотеку. Полностью. И как можно скорее.
Что-то в его голосе насторожило Катю. Какое-то напряжение, нетерпение.
— Паш, а сколько там осталось выплатить?
Павел замолчал. Отвернулся. Катя почувствовала, как по спине пробежал холодок.
— Павел, сколько?
— Три миллиона, — наконец сказал он. — Но дело не только в этом.
— А в чём ещё? — Катя подошла ближе. — Есть что-то, о чём ты не говоришь?
Павел хотел что-то возразить, но, встретившись с Катей взглядом, сдался:
— Хорошо, слушай. У мамы проблемы. Она взяла потребительский кредит, чтобы сделать ремонт. А потом ещё один — на машину. И ещё кредитку оформила. Ей сейчас очень тяжело.
— И сколько всего? — прошептала Катя.
— Около пяти миллионов.
Катя опустилась на стул. Пять миллионов. Столько, по прикидкам Павла, стоила бабушкина квартира. Совпадение? Вряд ли.
— И давно ты об этом знаешь?
— Пару месяцев, — нехотя признался Павел. — Но потом твоя бабушка умерла, и я подумал — вот оно, решение! Продаём квартиру, закрываем все мамины долги.
Всё в голове Кати начало складываться. Вот почему он так торопил её с оформлением наследства. Вот почему не дал времени на скорбь. Вот почему сразу заговорил о продаже.
— А я-то думала, ты поддерживаешь меня, потому что любишь, — горько усмехнулась Катя. — А ты просто ждал, когда бабушка умрёт, чтобы закрыть кредиты своей мамы.
— Не говори глупостей! — вспылил Павел. — Я не желал твоей бабушке смерти! Просто так сложились обстоятельства. И теперь мы можем помочь маме.
Они сидели друг напротив друга, и между ними будто пролегла пропасть. Катя смотрела на мужа и не узнавала его. Когда-то он обещал ей поддержку, защиту, понимание. Обещал радость и любовь. А теперь требует продать последнюю память о бабушке, чтобы спасти свою мать от кредитов, которые та набрала по собственной глупости.
— Не знаю, как ты не понимаешь, — продолжал Павел. — Это просто квартира. Стены, потолок, пол. А для моей мамы — это спасение от коллекторов.
Утром следующего дня они поехали к нотариусу забирать последние документы. Катя всю ночь не спала, думая о сложившейся ситуации. О бабушке, о муже, о том, как всё изменилось за эти несколько недель. Что бы сказала бабушка сейчас?
Наверное, пожала бы плечами и заметила: «Когда человек показывает своё истинное лицо, Катюша, верь глазам своим».
После нотариуса они молча сели в машину. Павел завёл двигатель, но не тронулся с места. Сидел, постукивая пальцами по рулю.
— Всё-таки подумай, — сказал он наконец. — Не для меня, не для мамы. Для нас. Для нашего будущего.
Катя смотрела в окно на серое осеннее небо.
— Хорошо, что твоя бабка откинулась — как раз её наследством закроем ипотеку моей мамы, — беззастенчиво сказал муж, разворачивая машину.
Катя замерла. Слова ударили, будто пощёчина. В груди всё похолодело, словно эта фраза вычеркнула последние остатки тепла между ними. Воздух застрял в лёгких, не давая вдохнуть.
Павел продолжал что-то говорить, не замечая состояния жены, рассуждая о выгодах продажи и о том, как хорошо заживёт семья без долгов. Но Катя уже не слушала. Внутри что-то щёлкнуло, перевернулось, изменилось навсегда.
Катя медленно повернула голову, посмотрела на мужа, которого, казалось, знала пять лет. А увидела — постороннего. Холодного, расчетливого, чужого человека. Человека, который назвал её родную бабушку Зинаиду Петровну, самого близкого человека на свете, «бабкой». Который обрадовался её смерти. Который видел в горе Кати лишь финансовую выгоду.
— Останови машину, — тихо сказала Катя.
— Что? — Павел оторвался от своих расчётов. — Зачем?
— Останови машину. Сейчас же.
Что-то в голосе Кати заставило Павла послушаться. Он съехал к обочине и заглушил двигатель.
— Что такое? Тебе плохо?
Катя не ответила. Молча открыла дверь, вышла, достала сумку с заднего сиденья и захлопнула дверцу. Не было смысла объяснять, оправдываться, просить понимания. Всё уже было сказано этой одной фразой.
— Эй, ты куда? — Павел опустил стекло, недоумённо глядя на жену. — Что происходит?
Катя молча пошла вдоль дороги. До метро было недалеко. Оттуда — до бабушкиной квартиры, которая теперь принадлежала ей. Впервые за эти недели Катя точно знала, что нужно делать.
Павел сигналил, что-то кричал вслед, но Катя не оборачивалась. Телефон начал разрываться от звонков ещё в метро, но Катя просто выключила его. Нужно было подумать. В тишине. Без чужих слов и требований.
Бабушкина квартира встретила знакомым запахом, тишиной и покоем. Катя села в старенькое кресло у окна — то самое, в котором бабушка читала ей сказки. Впервые за долгое время слёзы полились свободно, без стыда и смущения. Разделил душу, выплёскивая не только горе от потери, но и боль от предательства.
Когда слёзы высохли, пришла удивительная ясность. Уже вечером Катя позвонила риелтору. Не продавать — нет. Такой мысли даже не возникло. Узнать, как правильно сдать квартиру. На своих условиях. Договориться о просмотрах, выяснить рыночную ставку аренды, составить документы.
Следующий звонок был юристу. Женщина среднего возраста с усталым, но внимательным взглядом выслушала ситуацию и предложила встречу.
— Вы правильно сделали, что обратились, — сказала Елена Викторовна на следующий день в своём кабинете. — Квартира, полученная по наследству во время брака, является личной собственностью наследника. Но нам стоит составить соглашение о разделе имущества, чтобы избежать возможных претензий в будущем.
Катя кивнула. Разговор с юристом был первым шагом к тому, чтобы защитить память о бабушке. Память, которая теперь приняла форму этих стен, этого пространства, где прошло детство.
— И ещё, — добавила Катя, — мне нужно написать завещание.
— Завещание? — брови юриста поползли вверх. — Это серьёзный шаг. Вы уверены?
— Абсолютно, — твёрдо ответила Катя. — Я хочу быть уверена, что никто из «родственников» даже близко не коснётся бабушкиной квартиры.
К нотариусу Катя пошла через два дня. Составила завещание, указав в качестве наследника детский дом, в котором когда-то работала волонтёром. Тот самый, с которым бабушка всегда делилась выпечкой по праздникам.
А потом Катя наконец включила телефон. Двадцать пропущенных от Павла, десяток от свекрови, несколько сообщений на автоответчике. Последнее от Павла было самым показательным:
«Катя, хватит дурить! Я не понимаю, что случилось. Включи телефон, ответь мне! Что за детские выходки?»
Муж не понял, что случилось. Даже не догадывался, какую черту пересёк своими словами. Катя набрала короткое сообщение: «Я дома. У бабушки. Приезжай сегодня вечером, нужно поговорить».
Павел примчался через час, вместо вечера. Позвонил в дверь, а затем настойчиво забарабанил.
— Катя, открывай! Я знаю, что ты там!
Катя открыла. Павел ворвался внутрь, бросая вопросы: что происходит, почему она ушла, почему не отвечала.
— Я всё понял, — наконец сказал Павел, переводя дыхание. — Ты обиделась на мои слова про бабушку. Извини, это просто вырвалось. Я не то имел в виду.
— Правда? — спокойно спросила Катя. — А что ты имел в виду, когда сказал, что хорошо, что моя бабушка умерла?
Павел нервно усмехнулся.
— Ну не так же буквально! Просто так совпало — у мамы проблемы, у тебя теперь квартира. Можно решить общую проблему…
— Её смерть — не решение ваших проблем, — отчеканила Катя. — Это боль, которую я буду носить всю жизнь. Человек, который не понимает этого, не может быть рядом со мной.
— То есть ты из-за одной неудачной фразы…
— Нет, — перебила Катя. — Не из-за фразы. Из-за того, что теперь я вижу, кто ты. И это не тот человек, за которого я выходила замуж.
Павел пытался шутить, манипулировать, уговаривать. Говорил, что Катя преувеличивает, что все говорят глупости сгоряча, что он любит её. Обещал, что не будет настаивать на продаже, что они найдут другой выход.
Но Катя уже ничего не объясняла. Она просто вычеркнула мужа, как вычёркивают старый долг, который не собираются возвращать. Положила на стол документы о разделе имущества, подготовленные юристом.
— Здесь написано, что квартира бабушки — моя личная собственность. Я не претендую на нашу совместную квартиру, мебель и машину. Забирай всё. Я остаюсь здесь.
— Ты с ума сошла? — Павел смотрел на бумаги как на ядовитую змею. — Ты бросаешь меня, нашу семью из-за какой-то обветшалой однушки?
— Не из-за однушки, — покачала головой Катя. — А из-за того, что ты показал: мои чувства для тебя ничего не значат. И теперь я тебе ничего не должна.
Свекровь прибежала на следующий день. Кричала, что Катя неблагодарная, что разрушает семью сына, что совсем спятила от горя. Угрожала судом и коллекторами, божилась, что Павел имеет право на часть наследства.
Катя выслушала молча, а потом так же молча закрыла дверь. В трубке раздались новые крики, угрозы, затем — рыдания.
— Вы не имеете права нарушать мой покой, — сказала Катя в конце. — Я выбрала бабушкин дом, чтобы быть в тишине. И я этого добьюсь.
Через неделю Катя нашла арендаторов — молодую семейную пару с маленьким ребёнком. Они напомнили ей саму себя в детстве с бабушкой. Договорились о бережном отношении к мебели, особенно к старинному серванту — бабушкиной гордости.
Аренда давала достаточно, чтобы снимать жильё для себя. Катя выбрала небольшую студию в тихом районе. Без шума, без требований, без непрошеных гостей. Отдельный уголок, где можно начать новую жизнь.
Развод прошёл быстро. Павел пытался затянуть процесс, но потом, видимо, понял, что только теряет время. Дело было закрыто за одно заседание — имущество разделено по соглашению, детей нет, претензий никаких.
Последнее, о чём спросил Павел, выходя из здания суда:
— А что с квартирой? Ты всё же продашь?
Катя посмотрела на бывшего мужа долгим взглядом.
— Нет. Я сдаю её хорошим людям. Думаю, ей бы это понравилось.
Теперь в жизни Кати снова была тишина. И квартира бабушки — как остров памяти, куда можно вернуться, когда захочется почувствовать заботу. Только теперь эта забота исходила от самой Кати — к себе и к тем, кто действительно в ней нуждался.
В маленькой студии Катя поставила старинное бабушкино кресло — единственное, что она забрала из той квартиры. Иногда, сидя в нём с книгой, Катя почти физически ощущала присутствие бабушки. Тёплую руку на плече, ласковый взгляд, тихий голос:
«Помни, Катюша, настоящая любовь — это когда твоя боль болит другому сильнее, чем своя».
