Наташа погладила ладонью деревянную стену, ощущая шероховатость старого бревна. Этот дом помнил её первые шаги, первые слёзы, первые радости. Крепкий, пусть и старый, деревенский дом с резным крыльцом и небольшим, но ухоженным садом был её убежищем с самого детства. После смерти бабушки Анны Михайловны дом остался Наташе — единственной внучке, которая проводила здесь каждое лето и каждые выходные.
— Крыша как, не течёт? — Наташа постучала по опорной балке, внимательно осматривая потолок. Начало мая принесло обильные дожди, и нужно было проверить, всё ли в порядке.
— Вроде сухо, — отозвался Лёня, сидевший на табуретке с кружкой чая. — Ты каждый год спрашиваешь одно и то же. Дом крепкий, бабушка твоя знала толк в строительстве.
Наташа улыбнулась, вспоминая, как бабушка Анна Михайловна командовала бригадой строителей, когда меняли крышу. Маленькая, сухонькая, но с таким командным голосом, что даже самые опытные мастера не смели спорить.
— Да, знала… — Наташа провела рукой по старой печке. — Помнишь, как мы только поженились и первый раз сюда приехали? Ты ещё удивлялся, что печь так хорошо держит тепло.
Лёня кивнул, но в его взгляде не было той теплоты, что раньше. Супруги были женаты уже семь лет. После свадьбы Наташа переехала к мужу в город, в квартиру, которую тот купил ещё до знакомства с ней. А деревенский дом стал для них дачей — местом, куда можно сбежать от городской суеты, поработать на грядках, устроить шашлыки с друзьями или просто посидеть вечером на крыльце, наблюдая закат.
— Долго мы тут сегодня? — Лёня отставил кружку и потянулся. — Надо бы к вечеру в город вернуться, завтра у меня встреча с клиентами.
Наташа подавила вздох. Лёне никогда особо не нравилось тут бывать. Сначала он делал вид, что дом ему по душе, но постепенно всё чаще стал находить поводы не ездить или сократить визит. В последние два года Наташа чаще приезжала одна, иногда с подругой Машей, а супруг оставался в городе.
— Я до завтра останусь, хочу грядки подготовить, — ответила Наташа. — А ты поезжай, если надо. Маша обещала заехать, заберёт меня завтра вечером.
Лёня явно обрадовался такому предложению, и через час уже уехал, оставив Наташу наедине с домом и воспоминаниями.
Дом был официально оформлен на Наташу. Это было её единственное личное имущество, которое она бережно хранила — и как память о бабушке, и как некий запасной план на всякий случай. Иногда Наташа ловила себя на том, что мысленно называет дом своим «островком независимости». Не то чтобы она не любила мужа или не доверяла ему, просто… иногда хорошо иметь что-то только своё.
Свекровь Людмила Петровна с самого начала относилась к дому с плохо скрываемым пренебрежением. При первом же визите она поджала губы, оглядывая небольшие комнаты, старую мебель и простую обстановку.
— Надо же, как люди раньше жили, — сказала тогда Людмила Петровна, проводя пальцем по деревянному подоконнику. — Ни удобств, ни простора. И что ты тут держишься за эту халупу?
Наташа промолчала, хотя слова больно задели. Со временем свекровь стала высказываться ещё откровеннее. Каждый визит сопровождался замечаниями и недовольными комментариями: то печь топить хлопотно, то в колодец за водой ходить неудобно, то комары слишком злые.
— Продала бы ты его, Наташа, — говорила свекровь. — Что он тут стоит? Только деньги и силы на него тратите. Лёне вон приходится каждый год то забор чинить, то крышу подлатать. А толку?
Лёня, к удивлению Наташи, поддакивал матери. Хотя на самом деле, если подумать, его вклад в поддержание дома был минимальным. Забор в прошлом году Наташа чинила сама, наняв помощника из местных. А крышу перекрывали ещё при бабушке. С каждым годом Лёня всё больше относился к дому как к бесхозному активу — никаких вложений, никакого уважения, только раздражение, когда что-то ломалось и требовало внимания.
— Может, и правда продадим? — как-то раз предложил он. — Купим нормальную дачу ближе к городу, с газом и водопроводом. Тебе же самой неудобно тут без благ цивилизации.
— Мне удобно, — твёрдо ответила тогда Наташа. — Я выросла в этом доме. И дело не в удобствах.
Муж не понимал, что дом для Наташи был целым миром, хранилищем воспоминаний, связью с прошлым. Да и, если быть честной с собой, какой-то гарантией на будущее. В документах о собственности стояло только её имя, и это давало чувство защищённости. Наташа не любила себе в этом признаваться, но иногда, в моменты ссор с мужем, она представляла, как вернулась бы сюда, если бы пришлось начать жизнь заново. Глупости, конечно… Но дом был её опорой.
Весь день Наташа работала в огороде: вскопала две грядки, посадила редиску и лук, очистила от прошлогодних листьев дорожки. К вечеру спина ныла, но на душе было легко и спокойно. Она затопила печь, приготовила простой ужин и села на крыльце, наблюдая, как над лесом поднимается луна.
— Бабуль, мне здесь так хорошо, — прошептала Наташа в темноту. — Спасибо, что оставила мне этот дом.
Вернувшись в город на следующий день, Наташа сразу почувствовала перемену в атмосфере. Лёня был как-то напряжён, суетлив, говорил мало, но постоянно проверял телефон. А вечером к ним неожиданно заглянула свекровь.
— Лёнечка, я договорилась! — с порога заявила Людмила Петровна, снимая лёгкую куртку. — Там такая приличная семья, бизнесмены местные. Деньги хорошие дают!
Лёня кивнул, избегая встречаться взглядом с Наташей, которая недоуменно переводила взгляд с мужа на свекровь.
— О чём вы? — спросила Наташа.
— Да так, мама покупателей нашла на один участок, — неопределённо ответил Лёня.
— Ну почему сразу участок? — вмешалась свекровь. — Дом там тоже хороший, бревенчатый. В целом всё аккуратное, только обновить немного…
Наташу кольнуло нехорошее предчувствие.
— Вы о каком доме говорите?
— О деревенском, о каком же ещё, — пожала плечами Людмила Петровна, проходя в кухню и открывая шкафчики, будто у себя дома. — Лёня сказал, что вы давно думаете продать эту развалюху. А тут такой шанс! Соседка моя, Марина, у неё зять в агентстве недвижимости работает. Он сразу клиентов нашёл, представляешь? Говорит, они там коттеджный посёлок строят, им как раз такой участок пригодится.
Наташа почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она перевела взгляд на мужа:
— Лёнь, ты что, решил продать мой дом? Без моего ведома?
— Да ладно, Наташ, мы же говорили об этом, — Лёня поморщился. — Сколько можно этот сарай держать? Ни ты там толком не бываешь, ни я. Только деньги на поддержание уходят.
— Мы говорили, но не решили ничего! — возмутилась Наташа. — И никаких денег на поддержание ты не тратишь, вообще-то. Последний раз забор чинила я, и за свой счёт.
Свекровь уже успела вынуть из шкафа какие-то бумаги и разложить их на столе.
— Ой, только не начинайте, — отмахнулась Людмила Петровна. — Считать, кто сколько потратил — это так мелочно. Вы же семья! Что твоё — то Лёнино, что Лёнино — то твоё.
— Этот дом был моим ещё до знакомства с Лёней, — твёрдо сказала Наташа. — И я не собираюсь его продавать.
Людмила Петровна посмотрела на неё как на капризного ребёнка:
— Наташенька, но мы уже всё обсудили. Завтра приедут смотреть твой деревенский дом. Мы его продаём, — сказала свекровь, как будто это её собственность. — Всё равно ты там не живёшь.
Наташа смотрела на эту женщину, которая бесцеремонно распоряжалась её имуществом, и не могла поверить своим ушам. Сказано было так буднично, без намёка на извинение. Будто речь шла о кастрюле на кухне, а не о единственной собственности Наташи, её памяти, её убежище.
Наташа медленно повернулась к мужу. Тот только пожал плечами:
— Ну ты ж сама давно туда не ездишь. Стоит без дела.
Наташа смотрела на мужа, на его безразличное лицо, и чувствовала, как внутри что-то рвётся. Не нитка — канат, который связывал её с этими людьми. Год за годом Наташа пыталась угодить, подстроиться. Принимала снисходительные комментарии свекрови, мирилась с тем, что муж всё чаще принимал решения без неё.
Но сейчас они перешли черту. Наташа не закричала, не устроила сцен, как, наверное, ожидали свекровь и муж. Вместо этого внутри всё стало кристально ясно: больше никто не будет решать за неё. Особенно в вопросах, которые касаются только её.
— Никакой продажи не будет, — произнесла Наташа, удивляясь, насколько спокойно звучит её голос. — Дом мой, и я не собираюсь его продавать.
— Да что ты упрямишься! — всплеснула руками Людмила Петровна. — У них деньги готовы. Они завтра посмотрят и сразу задаток оставят!
— Пусть не тратят время, — ответила Наташа, уже направляясь в спальню. — Никто ничего смотреть не будет.
— Куда это ты собралась? — крикнула вслед свекровь, но Наташа уже закрыла за собой дверь.
Ночь выдалась бессонной. Наташа ворочалась, пытаясь уложить в голове произошедшее. Как Лёня мог так поступить? Как он мог решить продать её собственность, не спросив её мнения? Раньше такого не было. Или было, просто Наташа не замечала? За семь лет брака Наташе всё чаще приходилось уступать, соглашаться, подстраиваться.
«А вдруг они всё-таки поедут показывать дом?» — мысль пронзила сознание Наташи острой иглой. Свекровь вполне могла использовать старый ключ, который хранился под крыльцом. Надо было что-то делать, и немедленно.
Утром, не говоря ни слова, Наташа собрала маленькую сумку с самым необходимым. Лёня наблюдал за сборами молча, с лёгким замешательством на лице.
— Ты куда собралась-то? — спросил наконец муж.
— В деревню, — коротко ответила Наташа. — Надо проверить крышу после дождей.
Лёня хмыкнул:
— Тебе бы не упрямиться, а подумать о нас. О нашем будущем. Дача ближе к городу была бы куда удобнее.
— Я не просила тебя заботиться об удобстве. И уж точно не просила продавать мой дом.
— Да что ты вцепилась в это старьё! — раздражённо воскликнул Лёня. — Никто же не предлагает тебя обокрасть! Деньги-то общие будут, семейные.
Наташа застегнула сумку, накинула плащ и направилась к выходу.
— Наташ, ну ты чего? — Лёня схватил жену за локоть. — Не дури. Мы уже всё обсудили с мамой.
— Вы обсудили. Без меня. Мой дом — мои решения.
Дорога до деревни показалась Наташе как никогда долгой. В автобусе она невидящим взглядом смотрела в окно и думала о том, как изменится её жизнь после сегодняшнего дня. Решение уже созрело, хотя ещё вчера Наташе и в голову не пришло бы так поступить.
В деревне первым делом Наташа зашла в хозяйственный магазин. Купила новые врезные замки — надёжные, с несколькими секретами. Затем отправилась к соседу, Ивану Степановичу, который слыл в деревне мастером на все руки.
— Иван Степанович, помогите, пожалуйста, — обратилась Наташа к пожилому мужчине. — Мне бы замки в доме поменять. И покрепче.
Сосед поднял кустистые брови, но лишних вопросов задавать не стал. В деревне уважали частную жизнь.
— Пойдём, глянем, — кивнул Иван Степанович, вытирая руки о полотенце.
Работал сосед быстро и умело. Уже через час на двери красовался новый замок, а на окна Наташа установила дополнительные щеколды.
— Благодарю вас, — Наташа протянула деньги, но сосед отмахнулся.
— Да брось, не нужно. Соседи всё-таки. Ты лучше скажи, неприятности какие?
Наташа вздохнула:
— Нет… просто хочу, чтобы в мой дом заходили только с моего разрешения.
Иван Степанович кивнул понимающе:
— Муж, что ли, чудит? Я видел, он в прошлый раз с дружками приезжал. Шумели сильно, до утра свет горел.
Наташа удивлённо посмотрела на соседа:
— Лёня приезжал сюда? Без меня?
— Ну да, с месяц назад. На машине подъехали, четверо мужиков. Выпивали, кажись. Я ещё подумал — не дай бог спалят чего.
Наташа поблагодарила соседа и вернулась к дому. Мысли путались, но одно было ясно: что-то в её браке пошло не так давно и очень сильно. Муж приезжал в её дом без спроса, да ещё с компанией. Очевидно, запасной ключ, который всё время лежал под крыльцом, пригодился не только для экстренных случаев.
Наташа нагнулась к покосившейся ступеньке и отодвинула её. В тайнике под ней лежал ключ, завёрнутый в клеёнку. Наташа забрала его и спрятала в карман. Больше никаких свободных входов в её дом.
Зайдя внутрь, Наташа замерла. В доме ощущалось чужое присутствие. Нет, не бабушкино — к нему Наташа привыкла с детства. Какое-то новое, неприятное. На столе стояли бутылки, в углу валялись чьи-то носки, на спинке стула висела толстовка, которую Наташа никогда раньше не видела.
Наташа принялась за уборку. Все чужие вещи — в мусорный пакет. Посуда, которую она не покупала, тряпки, пледы, старые мужские вещи, которые Лёня «вдруг завёз» — всё полетело прочь. С каждой минутой Наташа чувствовала, как возвращается контроль над собственной жизнью. Как будто чистила не только дом, но и душу — от чужих притязаний, от неуважения, от предательства.
Когда дом засиял чистотой, Наташа села за стол и достала телефон. Десять пропущенных от мужа, три от свекрови. Наташа открыла окно сообщений и набрала короткий текст: «Дом мой. Решения — мои. Продажа отменяется.»
Отправила сначала Лёне, потом скопировала и отправила свекрови. И отключила телефон.
Весь вечер Наташа провела за разбором старых фотографий. На одной из них — молодая бабушка стоит на крыльце, гордо обняв столб. Это был день, когда она получила документы на дом. Первое собственное жильё после долгих лет скитаний по съёмным углам. Наташа помнила эту историю.
«Знаешь, Наташенька, — говорила бабушка, — когда у женщины есть свой кров над головой, она ничего не боится. Это как якорь в бурном море. Что бы ни случилось — у тебя всегда есть куда вернуться».
Наташа улыбнулась воспоминанию. Бабушка была права.
Ближе к ночи телефон зазвонил домашним, стационарным аппаратом. Наташа вздрогнула — его почти никто не использовал.
— Алло? — осторожно сказала Наташа в трубку.
— Ты что себе позволяешь?! — раздался взбешённый голос свекрови. — Это семейное дело! Мы уже обо всём договорились с покупателями!
— Без меня? — спокойно спросила Наташа. — Как же так?
— Лёня сказал, что ты не против! Что вам эта развалюха только обузой стала! — Людмила Петровна почти кричала в трубку.
— Лёня солгал. Дом мой, и я решаю его судьбу. Никакой продажи.
— Ты… ты понимаешь, что ставишь нас в дурацкое положение? Люди специально приехали, время потратили! А мы им что скажем?
— Скажете правду. Что попытались продать чужую собственность. И не вышло.
— Боже, какая ты неблагодарная! — всхлипнула Людмила Петровна. — После всего, что мы для тебя сделали!
— Семейное — это когда спрашивают, — твёрдо ответила Наташа. — А не объявляют. Мой дом не продаётся. Это моё последнее слово.
Наташа повесила трубку и подошла к окну. За стеклом чернела майская ночь, шумели листвой старые яблони, посаженные ещё дедом. Дом дышал, жил, хранил в себе столько воспоминаний и любви. Как можно было просто взять и продать его, не спросив хозяйку?
Через неделю Наташа вернулась в городскую квартиру. Лёня встретил её настороженно, готовый к скандалу. Но Наташа была спокойна.
— Я подаю на развод, — сказала она, глядя мужу в глаза. — И съезжаю.
— Из-за какого-то дома? — Лёня не верил своим ушам. — Ты шутишь?
— Не из-за дома. Из-за неуважения. Из-за того, что ты решил за меня, не спросив меня.
С тех пор никто больше не совался в её дом. Наташа переехала в деревню на всё лето, а осенью вернулась в город — но уже не в квартиру бывшего мужа, а в маленькую съёмную однушку на окраине. Начала новую жизнь.
А дом остался. Не продан, не отдан, не утрачен. В нём Наташа проводила каждые выходные, каждый отпуск. Часто думала о словах бабушки. И поняла главное: пока у неё есть свой дом, своё имя и свой голос — она не потеряется. Ни в чьей семье
