Анна включила чайник и машинально посмотрела в окно. Весна за окном была какая-то слишком весёлая для её настроения. Возле дома кто-то сигналил, наверняка — Валентина Петровна с третьего, у которой педаль тормоза и гудок связаны одним нервом. С улицы несло жареным луком и детскими криками. В кухне пахло мятным чаем и неопределённым тревожным состоянием.
Алексей сидел за столом и теребил ручку. Стеклянная, с логотипом какого-то банка, он её таскал с собой лет десять. Видимо, верность у него всё-таки где-то живёт — просто не в отношениях.
— Чай будешь? — спросила Анна, стараясь держать голос в ровной тональности, как диктор прогноза погоды. Ну знаешь, когда говорят, что «местами осадки», но ты уже понимаешь — твой зонт не спасёт.
— Нет. Давай сразу к делу, — сухо ответил он, не поднимая глаз.
Она опустилась на табурет, налила себе чай, укутала ладони в тёплую чашку, как будто это могло защитить от того, что сейчас прозвучит.
— Анна, послушай. Я тебя люблю, ты знаешь. Но я не могу позволить себе второй раз пройти через ту же мясорубку. После развода с Танькой я пять лет отдавал ипотеку за квартиру, в которой даже штору не выбрал сам. — Алексей посмотрел прямо на неё. Глаза — спокойные, почти чиновничьи. — Поэтому я предлагаю брачный договор.
Он положил папку на стол. Та самая, из магазина с громким названием «Доверие», irony included. Синий пластиковый файл, внутри — листы, исписанные не её рукой.
— Ты серьёзно? — Анна не ожидала, что вопрос выйдет с таким хрипом. — Ты сейчас предлагаешь мне расписаться в том, что я тут так… «временно посидеть», а потом, если что, уеду в тапочках и со своими трусами?
— Это просто формальность. У каждого должно быть своё. Мне — квартира, тебе — твоя независимость. Всё честно.
— Честно?! — она чуть не уронила чашку. — Ты называешь это честно? Алексей, у тебя трёхкомнатная в центре, «своя». А у меня — ипотека в Балашихе и мама, которая ещё не знает, что я к тебе переехала. И ты мне «всё честно».
— Ну не надо драматизировать. Это обычная юридическая защита. Я не хочу обжечься снова.
Анна рассмеялась. Не весело, а так, нервно — как смеются, когда понимают, что попали в ловушку, и выход только через позор или скандал.
— А ты не думал, что если ты мне не доверяешь — то, может, и не стоит всё это начинать?
— Я доверяю. Просто я не идиот.
— Прекрасно. Значит, по твоей логике, я — потенциальный паразит. Жду, когда ты ослабеешь, чтоб утащить твой диван и «Самсунг».
Он молчал. Как мужчина, который уже всё сказал, и теперь просто ждёт, когда женщина «подумает и успокоится». Анна встала.
— Я тебе так скажу. Этот договор — не про имущество. Это про то, как ты меня видишь. Как приживалку. Как ту, что «вот-вот может утащить».
— Ты утрируешь.
— Да пошёл ты со своим юризмом, Лёш. Это не утрирование — это правда. Ты меня не любишь. Ты меня боишься.
Он опустил взгляд. Почесал подбородок. Всё как всегда — эмоции под контроль, рациональность — на щит.
— Я просто хочу спать спокойно. Без адвокатов и дележа.
— А я хочу спать с мужем, а не с бухгалтером, который считает, сколько я съела за завтраком.
Она резко вышла из кухни, хлопнув дверцей холодильника, просто потому что настоящей дверью хлопнуть не получилось — у Алексея всё с доводчиками, чтоб «не портить мебель».
Позже она сидела в комнате, на диване, и ковыряла в телефоне. Людмила уже три раза звонила, но Анна не отвечала. Она знала, что подруга скажет: «Я ж тебя предупреждала», и вся эта братская забота сейчас была бы как соль на ожог.
Когда она всё-таки нажала «перезвонить», голос Людмилы прозвучал мягко, как всегда в таких случаях — с намёком на «ну, я тебе не «я ж говорила», но говорила же».
— Ты что, правда это подписала? — Людмила почти шептала.
— Нет пока. Но он этого ждёт. Говорит, что это просто бумажка. Формальность.
— Да у него мозги как у калькулятора. Нажал — считает. А где чувства, Ань? Где любовь, вот это всё?
— Вот именно. У него — брачный договор, у меня — сердечный инфаркт.
— Ты с юристом говорила?
— Нет пока. А смысл?
— Смысл в том, чтобы понимать, как тебя хотят обуть — и сколько пар носков у тебя останется после развода.
Анна рассмеялась. Первый раз за вечер по-настоящему. Потому что Люда умела — и в живот ударить словом, и одновременно прижать, как сестра.
— Люд, мне страшно. Я боюсь, что если откажусь — он уйдёт. А если соглашусь — я сама от себя уйду.
— Вот и ответ. Ты либо живёшь с ним, либо выживаешь рядом. Вариант «пока удобно» — он, может, и работает для микроволновок, но не для отношений.
— А если он скажет, что без договора — никак?
— Тогда ты скажешь: «Ок, до свидания, но тапки оставь у двери». А потом идёшь к Марине Сергеевне. Она — как Халк, только в деловом костюме. Разберёт его бумажку на атомы.
В эту ночь Анна не спала. Лежала на спине, уставившись в потолок. Алексей уже давно спал, повернувшись к ней спиной. Тихо, почти незаметно, но она слышала каждое его дыхание. И с каждым вдохом ей становилось всё яснее — она не может остаться в этих отношениях в роли удобного приложения. Пусть даже с подогревом сидений и кофе по утрам.
Она достала договор. Медленно перелистала. Каждое слово — как пощёчина.
«Имущество, нажитое в период брака, остаётся в собственности стороны, оформившей его на своё имя.»
«Стороны отказываются от взаимных претензий в случае расторжения брака.»
«Расходы на совместное проживание осуществляются пропорционально доходу сторон.»
То есть — он платит больше, но и прав у него больше. А она — сиди, люби, и не претендуй.
Чайник на кухне щёлкнул. Она не помнила, чтобы его включала. Значит — Алексей.
— Не спишь? — тихо спросил он, зайдя в комнату.
— Нет. Размышляю, как из женщины сделать бухгалтера своей души.
— Я не хотел тебя обидеть.
— Ты хотел себя защитить. И сделал это — от меня же. Странная логика, но логичная.
Он сел рядом. Тёплый, родной, но в эту секунду — чужой.
— Ты всё-таки подпишешь?
Анна глубоко вздохнула.
— Завтра я поговорю с юристом. Если всё, что ты мне предложил — правда такая формальность, как ты говоришь, то тебе нечего бояться.
Он кивнул. Но по лицу было видно — боится. Только не юристов. А правды.
Анна вбежала в здание бизнес-центра, перепутав этаж. Лифт застрял между вторым и третьим — классика жанра. Пока поднималась пешком, мысленно выругала всё: и Лёшину логику, и себя за наивность, и даже Марину Сергеевну, которую ещё не видела, но уже подозревала в том, что та сожрёт её с хрустом.
Марина Сергеевна оказалась не такой. На вид — лет сорок с хвостиком, без хвоста. Чёткая, собранная, с голосом, который может управлять тремя подчинёнными, телефоном и разводом одновременно.
— Анна? Проходите. Садитесь. Чай, кофе, поддержку в трудную минуту?
— Угу… поддержку в придачу к анализу брачного договора, — попыталась пошутить Анна, но голос дрогнул.
— Ну, тогда чай. Я тоже предпочитаю сахар в кружке, а не в жизни, — кивнула юрист и взяла листы, расправляя их, как поле боя.
Наступила пауза. Слишком долгая.
— Угу… — сказала Марина, листая. — Это даже не брачный договор. Это финансовая пощёчина. Кто его составлял?
— Он. Ну, с каким-то нотариусом. Через знакомых. Говорит, всё «по закону».
— По закону — может быть. По совести — точно нет. Тут прописано, что если вы разведётесь, и у вас даже будет ребёнок, ты всё равно получаешь ноль. Ты в курсе?
Анна вздрогнула. Слово «ребёнок» попало в точку. Они ведь обсуждали. Даже имена выбирали. А теперь — «если будет ребёнок» и «ноль» в одной фразе. Прекрасно.
— А можно… ну… внести изменения?
— Анна. Можно всё. Вопрос в том, готов ли он. Ты вообще уверена, что он на твоей стороне?
— Хочу быть уверена. Я люблю его. Просто… он боится.
Марина хмыкнула.
— Боится? А ты не боишься остаться на улице, с чемоданом трусов и без квартиры, если он однажды «перестанет чувствовать»? Это, кстати, цитата из одного моего дела.
Анна опустила взгляд.
— Я думала, что любовь — это не про расчёты…
— А он — думал иначе. Ты теперь должна подумать, что важнее: его комфорт или твоя безопасность. Я не про деньги. Я про уважение.
В кабинет заглянула помощница:
— Марина Сергеевна, у вас через десять минут онлайн-консультация с госпожой Чистяковой.
— Спасибо, Катя. Анне — чай. Мне — крепость духа. — Она вернулась к Анне. — Так. Слушай внимательно. У тебя два пути.
Она показала пальцы — как на уроке математики, когда объясняют, что «минус на минус» даёт плюс, но боль всё равно остаётся.
— Первый — ты подписываешь. Потом ты живёшь в ожидании. А вдруг изменит. А вдруг уйдёт. А вдруг… Ну ты поняла.
— Поняла. Дрожать каждый день от мысли, что снова останешься ни с чем. Это уже было.
— Вот именно. Второй вариант — пересмотр условий. У тебя есть право на справедливость. Он хочет договор — пусть будет. Но договор, где есть ты. А не только его стены и сковородки.
— Ты поможешь?
— Я уже помогаю. Я всё перепишу. Внесу пункты, где будет отражено: если вы вместе — имущество общее. Если не вместе — по договорённости. Если ребёнок — обязательства. Не подачка, а ответственность.
Анна выдохнула. Как будто её держали под водой, и только сейчас она всплыла.
— Марина Сергеевна, спасибо. Я думала, юристы — это сухие люди. А вы — как… правовая мать Тереза.
— Я просто женщина, которая развелась дважды и теперь спасаю других. Видимо, это мой путь. Всё, Анна, идите домой. Спокойно. И с ответом. Он тебя проверял — проверь теперь ты его.
Анна вернулась домой в половине восьмого. Алексей встречал её с блинчиками. Видимо, где-то в его голове было: «если ты что-то натворил — корми». Универсальная мужская система извинений.
— Ты где была? — осторожно спросил он, как будто не знал.
— У юриста. У настоящего, — спокойно ответила она и села за стол. — Блинчики холодные. Как и наша близость последнее время.
Он замер. Потом — сел напротив.
— Анна. Давай не будем превращать это в драму. Я не враг тебе. Просто я — осторожный человек.
— Ты — трус, Лёша. Ты боишься не меня, а повторения. Но в итоге ты сам создаёшь повторение. Снова недоверие, снова женщина, которая рядом, но без прав. Это как платить за метро, не доезжая до нужной станции.
— Я не хотел тебя обидеть.
— Ты не хотел ничего отдавать. Даже веру в то, что мы — партнёры. А я — не твоя домработница. И не «опция с рисками». Я — женщина, которую ты, чёрт возьми, якобы любишь.
Он замолчал. А потом… сжал губы.
— Ты принесла что-то от юриста?
— Да. Новый проект договора. С нормальными пунктами. С уважением ко мне, к нам и, не поверишь — даже к твоей квартире. Всё сбалансировано. Без слюней, но и без подлости.
— Можно посмотреть?
— Можно. Но учти. Если ты скажешь: «мне это не подходит» — мы расходимся. И точка. Я больше не хочу быть в паре, где есть только один водитель, а второй — чемодан.
Он взял договор. Читал долго. Даже брови шевелились. Временами фыркал.
— Ты серьёзно думаешь, что я подпишу это?
Она молча встала. Взяла пальто.
— Вот и ответ.
— Куда ты?
— К Людмиле. Там — квартира без контракта, но с поддержкой. А ты пока подумай: хочешь ли ты партнёрство… или просто собственность, которая не капает на мозги.
Она хлопнула дверью. Не очень громко — опять эти проклятые доводчики.
В квартире Людмилы пахло куриными котлетами и новой жизнью.
— Ну что, я тебя поздравляю. Ты почти невеста с яйцами. Он подписал?
— Пока нет. Я ушла. Сказала: либо он — с уважением, либо я — с вещами.
— Вот теперь ты настоящая женщина. Не нюня с кольцом, а королева с самооценкой.
— Мне страшно, Люд. Вдруг я потеряла всё?
— Ты не потеряла. Ты вернула себя. А теперь жди. Если он не идиот — он появится. С новым договором. И с теми самыми тремя словами.
— Какими?
— «Я всё понял». И без блинов.
Анна проснулась рано. Людмила, как всегда, ушла по делам, оставив записку на холодильнике в стиле «ешь всё, кроме Вадимова пива». Квартира напоминала убежище для женщин, сбежавших от нелепых браков, токсичных шефов и косметологов, которые делают брови «как у молодой тёти Зины». Больше всего Анна сейчас ценила именно это — тишину, в которой можно подумать.
На второй день её отлучки от Лёшиной вселенной, он не звонил. Ни смс, ни сообщения. Ничего. Абсолютный вакуум, в котором шевелилась только одна мысль: а может, он и рад, что всё само рассосалось?
На третий день она вышла на улицу. Погода была такая же, как внутри — пасмурная, но терпимая. Прогулялась до кофейни, заказала самый дорогой капучино — назло всем скромностям. И именно в этот момент её нашёл Алексей.
Без цветов. Без блинов. С бумажкой. И с девочкой лет двенадцати.
Анна чуть не уронила кофе.
— Привет, — выдохнул он.
— Это твоя… дочь? — почти шёпотом.
Девочка насупилась и отвернулась.
— Соня. Дочь. От первого брака. Я давно хотел её тебе показать, но… всё не складывалось.
— Ты хотел мне показать свою дочь, но решил начать с пофигистского брачного договора? Интересный у тебя подход.
— Анна, пожалуйста. Я принёс подписанный договор. Новый. По тому шаблону, что ты дала.
Он протянул бумагу. Она взяла, мельком пробежала глазами. Без уловок. Без обмана. Чисто. Как слеза пенсионного фонда.
— И ты решил сделать это вот так? С ребёнком на подстраховке? Это шантаж или демонстрация, что ты всё-таки человек с чувствами?
— Я хочу, чтобы ты увидела: я не боюсь делиться тем, что мне дорого. Ни имуществом, ни жизнью. Я просто… боялся снова вляпаться. Но ты — не вляпывание. Ты — шанс. И я не хочу его просрать.
— Очень романтично. Надеюсь, девочка сейчас не всё слышит.
— Соня уже слышала хуже. Правда, Сонь?
Девочка пожала плечами и мрачно пробормотала:
— Мне пофиг, я просто хочу домой.
— Понимаю тебя, — кивнула Анна. — Я тоже.
— Поехали? — тихо спросил он.
— Ты уверен? У тебя в договоре теперь я — не «сожительница в законе», а «равноправный партнёр». Ты с этим вообще нормально спишь?
— Да. Лучше, чем когда ты ушла. Я понял, что мне не женщина нужна — удобная. Мне нужна ты. Со всеми «нет», «я подумаю» и «убери свои тапки из ванной».
Она посмотрела на него. Потом — на Соню. Та явно терпела. Не всхлипнула, не закатила глаза — просто терпела. Хороший актёр. Но Анна таких умела читать.
— Хорошо. Считай, это тест-драйв. Без секса, пока не докажешь, что умеешь делиться не только квадратными метрами, но и уважением.
— Я готов.
— Тогда пошли. Только тапки в ванну не ставь. И от блинчиков я пока отказываюсь.
Соня наконец-то усмехнулась.
— У вас забавная семейка. Мама сказала, что вы «странные взрослые». Похоже, она была права.
— Ты ещё не видела, как он гладит рубашки. Это перформанс на выживание, — улыбнулась Анна.
И они пошли. Втроём. Без гарантии, но с шансом.
Вечером они сидели на кухне. Алексей мыл посуду (!), Соня что-то строчила в телефоне, а Анна пила чай. Не метафору, а обычный чай — чёрный, с лимоном.
— Ты веришь, что это может получиться? — спросил он, не оборачиваясь.
— Нет. Но хочу попробовать. А это уже немало.
Он кивнул. Соня подняла голову:
— Вы странные. Но, может, и не такие уж безнадёжные.
И Анна впервые за долгое время подумала: возможно, в этот раз — не вляпалась. А вошла. В дом. Где наконец-то есть и стены, и слово, и кофе без страха
