Наташа замерла на пороге собственной дачи. Летние сумерки стекали по стенам, окутывая комнату сиреневатой дымкой. За дубовым столом, который достался ей после смерти отца, сидели трое незнакомых людей. Женщина лет шестидесяти с тщательно уложенными седыми волосами разливала чай из Наташиного парадного фарфорового чайника. Мужчина примерно такого же возраста с цепким взглядом из-под кустистых бровей изучал какие-то бумаги. Молодой парень с нервными тонкими пальцами листал Наташин семейный альбом.
— Как вы на моей даче оказались? Кто вам дал ключи? Я вас даже не знаю, какие вы родственники, — слова вырвались у Наташи прежде, чем она успела подумать.
Люди за столом переглянулись. Седая женщина поставила чайник на подставку так аккуратно, словно боялась разбудить спящего ребёнка.
— Наташенька, — голос у женщины был низкий, с лёгкой хрипотцой, — мы думали, тебе позвонили. Неловко вышло. Я Вера Степановна, сестра твоей бабушки Зои. А это Геннадий Петрович, мой муж, и Костя, наш внук.
Наташа перевела взгляд с женщины на мужчину, потом на парня. Бабушка Зоя умерла двадцать лет назад, когда Наташе было десять. Мать никогда не упоминала о её сестре. Да и отец, который был прямым потомком бабы Зои, тоже молчал.
— Бабушка не говорила, что у неё есть сестра, — сказала Наташа, не двигаясь с порога.
— Ну ещё бы она говорила, — внезапно хмыкнул мужчина, откладывая бумаги. — Сорок лет они друг с другом не общались. Из-за этого самого дома.
Вера Степановна бросила на мужа недовольный взгляд:
— Геннадий, не сейчас.
— А когда? — огрызнулся тот. — Ты ж меня сюда пять часов везла, чтобы всё выяснить. Так давай выясним.
Наташа прошла внутрь, поставила сумку на пол и села на краешек дивана. Руки у неё дрожали. После тяжёлой рабочей недели она мечтала приехать на дачу и провести тихие выходные наедине с книгой и чашкой травяного чая. И вот тебе на — какие-то «родственники» заявились.
— Я не понимаю, — начала она, — как вы сюда попали? У вас что, есть ключи?
— Нет, милая, — седовласая «тётя» улыбнулась. — Мы через окно на веранде забрались. Оно у тебя не запирается.
— Чудесно, — пробормотала Наташа. — То есть вы проникли в чужой дом.
— Но не чужой же! — воскликнула женщина. — Этот дом построил мой отец, Степан Николаевич, своими руками. А потом твоя бабка… — она осеклась, опустила глаза.
— Что моя бабка? — в голосе Наташи зазвенел металл.
— Отняла, — выплюнул слово Геннадий Петрович. — С помощью юридических крючков отхватила себе всё. И этот дом, и участок. Всё, что положено было поделить на двоих.
Молодой человек, до сих пор молчавший, вдруг поднял голову от альбома:
— То есть вы правда ничего не знаете? Про то, как они поссорились? Про наследство?
Наташа повернулась к нему. Что-то было в его лице… какая-то знакомая черта.
— Не знаю. У нас в семье не принято было говорить про бабушкину молодость.
Наташа спустилась на первый этаж ранним утром, когда солнце только-только начинало пробиваться сквозь занавески. После вчерашнего вечера она не могла уснуть почти до трёх ночи, ворочаясь на своей кровати под скрип половиц снизу. Неожиданные «родственники» отказались уезжать, заявив, что им некуда идти. Сельская гостиница была закрыта на ремонт, а электрички в Москву уже не ходили. Наташа, вопреки здравому смыслу, разрешила им остаться на ночь, постелив в гостиной.
На кухне её встретил запах свежесваренного кофе и жареных гренок с сыром. Вера Степановна колдовала у плиты, напевая что-то под нос. Завидев Наташу, она просияла:
— Доброе утро, красавица! А я тут позволила себе… Не сердись, у тебя на редкость хорошо организованная кухня.
— И холодильник полный, — добавил Геннадий Петрович, появляясь из-за её спины. — Не то что у нас, вечно пусто.
— Гена! — одёрнула его жена.
Наташа молча села за стол. Чашка с ароматным кофе тут же оказалась перед ней.
— Спасибо, — произнесла она сухо. — Но всё-таки я хотела бы понять, чего вы хотите. Зачем приехали?
Супруги переглянулись. Вера Степановна тяжело вздохнула:
— Понимаешь, Наташа, — начала она, присаживаясь напротив. — Мы приехали поговорить о справедливости. О том, что полвека назад твоя бабушка присвоила то, что должно было быть поделено поровну между нами, сёстрами.
— И теперь вы хотите, чтобы я вам что-то отдала? — прямо спросила Наташа.
— Ну наконец-то! — воскликнул Геннадий Петрович, хлопнув ладонью по столу. — А то ходим вокруг да около.
— Гена! — снова одёрнула его Вера Степановна и обратилась к Наташе. — Я просто хочу, чтобы ты знала правду. А потом уже решай сама.
Наташа отхлебнула кофе. Надо признать, готовила эта женщина превосходно.
— А где ваш внук? — спросила она, чтобы сменить тему.
— Костя? Он на пробежку убежал. Мальчик спортивный, каждое утро бегает.
— Даже здесь, в гостях, не изменяет своим привычкам, — хмыкнул Геннадий Петрович, но в его голосе проскользнула гордость.
Дверь распахнулась, и на пороге появился запыхавшийся Костя. Волосы его были влажными от пота, футболка прилипла к телу.
— Шикарный лес у вас тут! — выпалил он. — Я километров пять намотал, не меньше.
Наташа снова поймала себя на мысли, что его лицо кажется знакомым. Что-то в разрезе глаз, в линии скул.
— Садись, балбес, — скомандовал Геннадий Петрович. — Мы тут как раз собираемся начать разговор о наследстве.
— Да хватит уже, деда, — неожиданно резко ответил Костя. — Вот вечно ты всё испортишь. Я же просил — сначала надо нормально познакомиться.
Наташа с удивлением посмотрела на парня. Тот выдержал её взгляд, а потом неожиданно улыбнулся — открыто и по-мальчишески. И в этой улыбке вдруг проступило что-то до боли родное.
День выдался тягучим, как мёд. Наташа не могла отделаться от ощущения, что её втягивают в какую-то мутную историю. После завтрака Вера Степановна достала из сумки старую шкатулку, из которой извлекла пожелтевшие фотографии.
— Вот, смотри, — говорила она, раскладывая снимки на столе. — Это мы с Зоей, со старшей сестрой твоей. А вот отец наш, Степан Николаевич, фронтовик. Он этот дом после войны строил.
Наташа разглядывала фото. Две молодые девушки — одна высокая, с гордой осанкой (в ней Наташа с трудом, но узнавала черты своей бабушки), другая пониже, круглолицая, с озорным взглядом.
— Характерами мы были совсем разные, — продолжала Вера Степановна. — Я весёлая, общительная, а Зоя — серьёзная, замкнутая. Но любили друг друга крепко. До того самого случая.
— Какого случая? — спросила Наташа, не отрывая взгляд от фотографий.
— Отец наш заболел сильно в шестьдесят девятом. Рак лёгких, тогда с этим диагнозом не шутили. Перед смертью он завещание написал — дачу и участок поделить между дочерьми поровну. А Зоя, когда он умер…
— Бабушка моя никогда не была нечестной, — сухо прервала её Наташа.
— Да никто и не говорит, что нечестной! — вмешался Геннадий Петрович, до этого молча куривший у окна. — Она просто была… прагматичной. Мать Веры тогда в больнице лежала с инсультом. А Зоя быстренько оформила документы так, что всё ей досталось. По закону, — последние слова он произнёс с нескрываемой злостью.
— По какому такому закону? — не выдержала Наташа.
— По советскому, — неожиданно вмешался Костя, сидевший в углу с книгой. — Тогда юридические нормы позволяли провернуть такое. Дедушка Гена это знает, он сам юристом был.
Вера Степановна тяжело вздохнула:
— Когда мама моя из больницы вышла, уже поздно было что-то доказывать. А вскоре она умерла. Я пыталась с Зоей поговорить, но она сказала, что отец ей всё оставил, потому что я единственное, что умела — по танцулькам бегать. А ей, с маленьким ребёнком на руках, нужнее.
Наташа нахмурилась. Она помнила бабушку Зою строгой, но справедливой женщиной.
— И что вы хотите от меня? Прошло больше пятидесяти лет.
— Справедливости! — отрезал Геннадий Петрович. — Половину стоимости этого дома и участка.
— Или хотя бы четверть, — мягко добавила Вера Степановна, бросив на мужа укоризненный взгляд.
— С чего вдруг? — Наташа почувствовала, как внутри неё поднимается волна возмущения. — Этот дом принадлежал моему отцу, потом перешёл ко мне. По закону. Все документы оформлены.
— По закону, по закону, — передразнил Геннадий Петрович. — А справедливость где?
Костя вдруг захлопнул книгу и поднялся:
— Может, хватит давить на неё? Наташа ни в чём не виновата. Это всё дела давно минувших дней.
Геннадий Петрович повернулся к внуку:
— Ты это своей матери скажи, которая нас сюда и отправила. Которая из-за всего этого тридцать лет трубится на двух работах!
Наташа поднялась из-за стола:
— Я, пожалуй, пройдусь. Мне нужно подумать.
Никто не пытался её остановить.
Наташа шла по лесной тропинке, не обращая внимания на ветки, цепляющиеся за одежду. В голове крутились обрывки разговора, лица незнакомых «родственников», старые фотографии. Могла ли её бабушка поступить нечестно? Или эти люди просто придумали историю, чтобы выманить деньги?
— Эй, постой!
Наташа обернулась. По тропинке к ней бежал Костя.
— Я тебя еле догнал, — выдохнул он, поравнявшись с ней. — Извини за деда. Он у нас… эмоциональный.
— А ты, значит, рассудительный? — колко спросила Наташа.
Костя усмехнулся:
— Ну, по сравнению с ним — да. Но вообще я тоже горячий, если что. Просто сейчас не время и не место.
Они пошли рядом. Солнце пробивалось сквозь листву, рисуя на земле причудливые узоры.
— Зачем вы приехали? На самом деле, — спросила Наташа после долгого молчания.
Костя вздохнул:
— Мама моя заболела. Рак груди, третья стадия. Лечение дорогое, а у нас денег нет. Квартиру продать не можем — там я прописан, и бабушка с дедом. Вот мама и вспомнила про эту историю с дачей. Она всю жизнь говорила, что когда-нибудь справедливость восторжествует.
Наташа остановилась:
— То есть, это всё правда? Про завещание, про то, что бабушка моя обманула свою сестру?
— Честно? Я не знаю, — признался Костя. — Моя бабушка Вера рассказывает так, как она помнит. Но это же её версия. Твоя бабушка Зоя наверняка видела ситуацию иначе.
Наташа смотрела на него, пытаясь разглядеть черты своей бабушки или отца. И вдруг поняла, на кого похож Костя.
— Ты невероятно похож на моего брата, — произнесла она тихо. — На Михаила.
Костя удивлённо поднял брови:
— У тебя есть брат? Почему он не приехал с тобой?
Наташа отвернулась, глядя куда-то вдаль, туда, где сквозь деревья проблескивало озеро.
— Он погиб два года назад. Разбился на мотоцикле.
Костя молча положил руку ей на плечо.
— Прости. Я не знал.
— Откуда тебе знать, — пожала плечами Наташа. — Мы же чужие люди.
Слова повисли в воздухе, наполненном запахом хвои и влажной земли.
Вечером, когда они вернулись в дом, атмосфера накалилась до предела. Геннадий Петрович ходил из угла в угол, поглядывая на часы.
— Последняя электричка через час, — объявил он. — Если мы сейчас не договоримся, придётся ночевать тут ещё одну ночь. А мне это порядком надоело.
— Гена, — устало произнесла Вера Степановна, — перестань.
— Нет, не перестану! — взорвался он. — Мы два дня тут вокруг да около ходим. Пора решать вопрос. Либо она соглашается выплатить компенсацию, либо мы идём в суд.
Наташа, сидевшая в кресле у камина, подняла голову:
— Не думаю, что у вас есть какие-то шансы в суде. Прошло больше полувека.
— Не скажи, — прищурился Геннадий Петрович. — У меня связи остались. И документы кое-какие нашлись.
Костя, до этого молчавший, вдруг резко поднялся со своего места:
— Хватит, дед! Какие документы? Это всё блеф. Нет у тебя ничего.
Геннадий Петрович повернулся к внуку:
— А ты откуда знаешь, что у меня есть, а чего нет? Мальчишка!
— Потому что ты всю дорогу сюда жаловался, что нет доказательств, — отрезал Костя. — И что мы едем на авось. Наташа, извини нас. Мы сейчас уйдём и больше тебя не побеспокоим.
Геннадий Петрович побагровел:
— Да как ты смеешь! Твоя мать…
— Моя мать не хотела, чтобы вы ехали, — перебил его Костя. — Это была твоя идея, дед. И бабы Веры. Мама сказала, что не нужно ворошить прошлое.
Вера Степановна всплеснула руками:
— Костенька, что ты такое говоришь?
Наташа переводила взгляд с одного на другого, пытаясь понять, что происходит. Старики явно что-то недоговаривали, а Костя, похоже, решил раскрыть карты.
— Я говорю правду, — твёрдо сказал Костя. — Мама не хотела никуда ехать. И про рак она не врёт — это правда. Но она считает, что каждый должен нести свой крест. И что спустя столько лет требовать что-то — неправильно.
Наташа медленно поднялась:
— Так зачем вы приехали?
Геннадий Петрович угрюмо молчал. Вера Степановна опустила глаза. Ответил Костя:
— Дедушка проигрался в карты. Большую сумму. А бабушка решила, что раз у тебя, судя по соцсетям, хорошая работа и загородный дом, то можно попробовать… ну, ты понимаешь.
Наташа не выдержала и рассмеялась. Напряжение последних двух дней вдруг спало, уступив место абсурдному веселью.
— То есть, вся эта история про завещание — выдумка?
— Не совсем, — тихо произнесла Вера Степановна. — Зоя действительно получила этот дом целиком после смерти отца. И мы действительно поссорились. Но… документов никаких нет. И отец… он правда мог завещать ей всё. Она была его любимицей, правильной, серьёзной.
— Значит, всё это время вы пытались меня обмануть? — Наташа почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— Не все, — быстро сказал Костя. — Я правда не знал, зачем они затеяли эту поездку. Думал, хотят просто… познакомиться с родственницей. А когда понял, было уже поздно.
Наташа посмотрела на него долгим взглядом. Что-то в его глазах говорило ей, что он не врёт.
— Уходите, — наконец произнесла она. — Все. Сейчас же.
Прошло три месяца с тех пор, как странные «родственники» появились на пороге Наташиной дачи. Она почти забыла об этом эпизоде, погрузившись в работу и повседневные заботы. И вот теперь, стоя у кассы больничной аптеки, она услышала знакомый голос:
— Вы не могли бы отложить эти лекарства? Я сбегаю за деньгами, у меня не хватает.
Наташа обернулась. У соседней кассы стоял Костя, бледный и осунувшийся. Он не заметил её, полностью сосредоточенный на разговоре с фармацевтом.
— Молодой человек, у нас не принято откладывать, — устало ответила женщина за стеклом. — Или платите, или отойдите, не задерживайте очередь.
Костя беспомощно оглянулся, и тут его взгляд встретился с Наташиным. На секунду в его глазах мелькнуло узнавание, сменившееся смущением. Он кивнул ей и быстро отвернулся.
Наташа расплатилась за свои покупки и подошла к нему:
— Привет. Сколько не хватает?
Костя замотал головой:
— Не надо, я сам.
— Сколько? — настойчиво повторила она.
Он назвал сумму. Наташа достала деньги из кошелька и протянула ему:
— Держи. И не спорь.
Костя взял деньги, не глядя ей в глаза:
— Спасибо. Я верну, как только смогу.
— Как твоя мама? — спросила Наташа, когда они вышли из аптеки.
— Борется, — коротко ответил он. — Химию проходит. Врачи говорят, есть шансы.
Они молча шли по больничному коридору. Наташа вдруг остановилась:
— Послушай, Костя. Я тут подумала… Мы ведь всё-таки родственники, так?
Он поднял на неё удивлённый взгляд:
— После всего, что произошло, ты считаешь нас родственниками?
— Ну, если отбросить ложь твоего деда и эту историю с картами… Да, считаю. Твоя бабушка — сестра моей бабушки. Значит, мы… троюродные брат с сестрой? Или как это называется?
Костя слабо улыбнулся:
— Наверное, так. Я не силён в степенях родства.
Наташа помолчала, собираясь с мыслями:
— Знаешь, я тут разбирала старые вещи отца и нашла кое-что интересное. Письмо от твоей бабушки, Веры Степановны. Оно было адресовано моей бабушке, Зое, но, видимо, она его не получила или не захотела читать. Там… многое проясняется. О том, что произошло между ними.
Костя замер:
— И что там?
— Приходи ко мне домой, — сказала Наташа. — Я покажу тебе. Там длинная история. И… может быть, мы сможем что-то исправить. Не всё, конечно, но хоть что-то.
В квартире Наташи было тепло и уютно. Костя сидел на диване, листая старый альбом с пожелтевшими фотографиями.
— Вот он, мой прадед, Степан Николаевич, — Наташа указала на фотографию сурового мужчины в военной форме. — А рядом твоя бабушка и моя, совсем молодые.
Костя вглядывался в лица на снимке:
— Странно осознавать, что у нас общие корни. Что люди на этих фотографиях — наши предки.
Наташа кивнула:
— Да, странно. И ещё страннее, что мы никогда не знали друг о друге из-за какой-то давней ссоры.
Она встала и подошла к комоду, достала из верхнего ящика конверт, пожелтевший от времени.
— Вот, то самое письмо. Я нашла его, когда разбирала вещи отца после его смерти. Оно было в старой шкатулке, куда бабушка складывала важные документы.
Костя взял конверт. На нём размашистым почерком было написано «Зое, лично в руки».
— Можно прочитать? — спросил он.
Наташа кивнула. Костя аккуратно достал из конверта сложенный втрое лист бумаги и начал читать:
«Здравствуй, Зоя.
Пишу тебе, хотя не уверена, что ты прочтёшь это письмо. Прошло уже три года с тех пор, как мы виделись в последний раз на похоронах мамы. Ты даже не посмотрела в мою сторону.
Я долго думала, стоит ли ворошить прошлое, но потом решила, что должна сказать тебе правду. Я знаю о завещании отца. Знаю, что он оставил дачу тебе, а не нам обеим, как ты говорила маме. Геннадий недавно встретил нотариуса Климова, тот сказал ему, что отец изменил завещание за неделю до смерти.
Я не знаю, почему ты солгала мне тогда. Может, боялась, что я начну оспаривать волю отца? Не начала бы. Да, мне было обидно, что он выбрал тебя, но я всегда знала, что ты была его любимицей.
То, за что я не могу тебя простить — это то, что ты рассказала ему о моей беременности. Тогда, в 1968-м. Я просила тебя молчать, а ты пошла к нему. Он заставил меня избавиться от ребёнка, и я подчинилась. А через месяц встретила Геннадия и вышла за него замуж. Не по любви — по необходимости. Мне нужна была опора, а ты и отец отвернулись от меня.
Я много раз хотела написать тебе, но гордость не позволяла. Теперь мне сорок два, у меня взрослая дочь, и я наконец поняла, что злость разъедает только меня, не тебя. Поэтому пишу.
Не знаю, простишь ли ты меня за все те слова, что я наговорила тебе тогда. И не знаю, смогу ли я простить тебя. Но, может быть, хотя бы наши дети не будут нести груз этой вражды.
Твоя сестра, Вера»
Костя медленно сложил письмо. Его руки дрожали.
— Ты поняла, что это значит? — спросил он тихо.
Наташа кивнула:
— Да. Твоя бабушка признала, что дача действительно была завещана только моей бабушке. И все эти годы…
— Все эти годы она знала правду, — закончил за неё Костя. — А дед, похоже, нет.
— Или знал, но не хотел признавать, — добавила Наташа. — Но самое интересное другое.
— Что?
— Письмо датировано 1990 годом. А бабушка умерла в 1992-м. То есть, она его получила, но никогда не рассказывала о нём ни моему отцу, ни мне.
Они сидели молча, переваривая информацию. За окном начинался дождь, капли барабанили по стеклу, создавая причудливый ритм.
— Что будем делать дальше? — спросил наконец Костя.
Наташа пожала плечами:
— Не знаю. Это письмо многое проясняет, но всё равно остаются вопросы. Почему бабушка никому не рассказала о нём? Почему не попыталась наладить отношения с сестрой?
— Моя бабушка тоже молчала все эти годы, — задумчиво произнёс Костя. — Хотя знала правду. Получается, они обе предпочли хранить молчание.
Наташа встала и подошла к окну:
— Знаешь, я думаю, что прошлое стоит оставить в прошлом. Мы не можем исправить то, что произошло между ними. Но можем не повторять их ошибок.
Костя внимательно посмотрел на неё:
— Что ты предлагаешь?
— Не знаю… Может, начать с малого? — Наташа повернулась к нему. — Познакомиться по-настоящему. Узнать друг друга. Ты мне расскажешь про свою маму, я тебе — про своего брата. Иногда ездить вместе на дачу. Я думаю, прадед Степан Николаевич именно этого и хотел бы — чтобы мы были семьёй, а не врагами.
В глазах Кости на мгновение мелькнула надежда, но тут же погасла:
— Звучит здорово, но… что скажет мой дед? И твои родители?
— Мои родители умерли, — тихо сказала Наташа. — А твой дед… ну, он сделал свой выбор, когда решил обмануть меня. Теперь наша очередь делать выбор.
Спустя полгода Наташа стояла на платформе железнодорожного вокзала, встречая электричку из Москвы. Рядом с ней подпрыгивал от нетерпения маленький джек-рассел-терьер по кличке Жорик — подарок Кости на её день рождения.
Поезд подошёл к платформе, и из вагона вышли Костя и женщина средних лет, очень похожая на него — те же глаза, та же линия подбородка.
— Наташа, это моя мама, Ирина, — представил Костя.
Женщины оценивающе посмотрели друг на друга. Наташа заметила, что у Ирины отросли волосы после химиотерапии — тонкие, но уже прикрывающие голову мягким пушком.
— Очень приятно, — сказала Наташа. — Добро пожаловать на дачу.
— Спасибо, что пригласили, — голос у Ирины был хрипловатый, как у Веры Степановны, но без старческого дребезжания. — Костя столько о вас рассказывал, что я уже чувствую, будто знаю вас.
По дороге от станции до дачи они говорили о погоде, о том, как Ирина перенесла поездку, о последних анализах, которые показали стойкую ремиссию. Обычные, ничего не значащие разговоры людей, пытающихся найти общий язык.
Дача встретила их запахом свежескошенной травы и цветущей сирени. Наташа потратила всё утро, готовясь к приезду гостей — убрала дом, приготовила обед, даже расставила на веранде свежие цветы.
— Как тут красиво, — сказала Ирина, оглядываясь по сторонам. — Прямо как на фотографиях, которые я видела в детстве.
— Вы бывали здесь раньше? — удивилась Наташа.
— Нет, но мама показывала мне снимки этого дома. Она всегда говорила, что он особенный. Что его построил мой дед своими руками.
Наташа провела гостей на веранду, где был накрыт стол. Ирина села в плетёное кресло, с удовольствием подставляя лицо солнечным лучам:
— Как же здесь хорошо! Врачи говорили, что мне нужен свежий воздух, но я всё время откладывала поездку. Боялась, наверное.
— Чего? — спросила Наташа, разливая чай.
— Прошлого, — просто ответила Ирина. — Мама всю жизнь рассказывала мне об этом доме, о том, какая несправедливость произошла. А когда я выросла и спросила, почему она не попробует помириться с сестрой, она ответила: «Поздно уже». И, знаете, я ей поверила. Мне казалось, что некоторые раны просто нельзя залечить.
Костя положил руку на плечо матери:
— Но теперь-то мы знаем, что это не так?
Ирина кивнула:
— Да, теперь знаем. Жаль только, что поняли мы это слишком поздно. Твоя бабушка и моя мама уже никогда не смогут помириться.
— Но мы можем, — сказала Наташа. — И, мне кажется, это чего-то стоит.
Они сидели на веранде старого дома, построенного руками их общего предка, и говорили о прошлом и будущем, о сложных решениях и упущенных возможностях, о том, как одна ложь может изменить судьбы нескольких поколений.
— А где ваши бабушка и дедушка? — спросила вдруг Наташа. — Костя говорил, что они хотели приехать с вами.
Ирина и Костя переглянулись.
— Бабушка отказалась в последний момент, — ответил Костя. — Сказала, что не готова. А дед… ну, ты понимаешь. Его гордость не позволяет.
— Жаль, — искренне сказала Наташа. — Мне кажется, им было бы здесь хорошо.
— Может быть, в следующий раз, — сказала Ирина. — Когда рана уже не будет так болеть.
Прошёл год.
Наташа сидела в кресле на веранде, наблюдая, как Костя возится с газонокосилкой. За прошедшие месяцы он стал частым гостем на даче — приезжал почти каждые выходные, помогал с ремонтом, возился в саду. Они с Наташей нашли общий язык, хотя иногда и спорили до хрипоты — оба оказались упрямыми и принципиальными.
— Эй, помощник! — окликнула его Наташа. — Хватит уже стричь этот газон, скоро гости приедут.
Костя выключил газонокосилку и вытер пот со лба:
— Всё хочу успеть. Новый годовщину дома отметить как следует.
Сегодня они ждали гостей — Ирину, которая окончательно выздоровела и вернулась к работе, и, что удивительно, Веру Степановну. Старушка наконец решилась приехать, хотя её муж, Геннадий Петрович, по-прежнему отказывался переступать порог этого дома.
Наташа встала и подошла к Косте:
— Знаешь, я тут думаю… Может, пора уже решить, что делать с дачей?
— В каком смысле? — не понял он.
— Ну, мы целый год говорили о том, как исправить несправедливость прошлого. Что если я перепишу часть участка на твою маму? Юридически оформлю то, что должно было быть сделано полвека назад.
Костя удивлённо посмотрел на неё:
— Ты серьёзно?
— Более чем, — кивнула Наташа. — Участок большой, места хватит на всех. Ты мог бы построить свой дом на той стороне, у озера. Тебе же там нравится?
Костя молчал, переваривая информацию. Наконец он произнёс:
— Нет.
— Что — нет?
— Не надо ничего переписывать, — твёрдо сказал он. — Это твоя дача, твоя земля. Всё было решено ещё нашими бабушками, и не нам менять их решения. К тому же, мой дед обманул тебя, пытался выманить деньги. Это не то прошлое, которое стоит исправлять.
Наташа внимательно посмотрела на него:
— А какое стоит?
— То, что наши семьи не общались полвека из-за какой-то глупой ссоры. Вот это мы и исправляем сейчас. Тем, что сидим вместе на этой веранде, что ждём в гости наших родных, что строим новые отношения, а не цепляемся за старые обиды.
Наташа улыбнулась:
— Знаешь, ты иногда бываешь удивительно мудрым для своих лет.
— Это у меня семейное, — усмехнулся Костя. — По линии прадеда.
В этот момент к дому подъехало такси. Из него вышли Ирина и Вера Степановна, заметно постаревшая за этот год, но держащаяся прямо и гордо. В руках у неё была старая шкатулка — та самая, из которой она в первый свой приезд доставала фотографии.
— Ну вот, я и вернулась, — сказала она, поднимаясь на крыльцо. — Спустя пятьдесят пять лет.
Наташа подошла к ней и обняла:
— Добро пожаловать домой, тётя Вера.
Старушка с удивлением посмотрела на неё, а потом вдруг расплакалась — беззвучно, сдержанно, как плачут люди, привыкшие скрывать свои эмоции.
— Я принесла кое-что, — сказала она, когда справилась с волнением. — То, что должно оставаться здесь, в этом доме.
Она открыла шкатулку и достала оттуда стопку фотографий, перевязанных выцветшей лентой:
— Это снимки нашей семьи. Отца, матери, наши с Зоей. Хочу, чтобы они хранились тут, в доме, который построил мой отец. Я слишком долго держалась за них, отказываясь отпустить прошлое. Пора вернуть их домой.
Наташа взяла фотографии и бережно положила их на стол:
— Спасибо. Я буду о них заботиться.
— И ещё вот это, — Вера Степановна достала из кармана ключ. — Он от старого сарая. Отец хранил там свои инструменты. Не знаю, сохранился ли сарай, но ключ должен быть у тебя.
Костя удивлённо поднял брови:
— Бабушка, откуда у тебя ключ? Ты же говорила, что у тебя нет ключей от дачи.
— От дома — нет, — покачала головой старушка. — А от сарая был. Отец дал его мне перед смертью и сказал: «Храни, пригодится». Я тогда не поняла, зачем он мне, если дача досталась Зое. Но раз он просил хранить, я хранила. А теперь отдаю Наташе — пусть будет у неё, как положено.
Наташа взяла ключ — тяжёлый, покрытый патиной времени.
— Сарай сохранился, — сказала она. — Но я никогда не заходила туда. Отец говорил, что там только хлам.
— Тогда я предлагаю открыть его прямо сейчас, — сказал Костя. — Раз уж мы собрались тут все вместе.
Они пошли через сад к старому деревянному строению, спрятавшемуся за разросшимися кустами сирени. Сарай выглядел заброшенным — доски потемнели от времени, крыша поросла мхом.
Наташа вставила ключ в замок и повернула. Механизм заскрипел, но поддался.
Внутри сарая пахло сыростью и деревом. Лучи солнца, пробивающиеся сквозь щели в стенах, высвечивали причудливые узоры пляшущих в воздухе пылинок. В углу стояли старые инструменты, на стенах висели ржавые пилы и топоры, на верстаке лежали какие-то детали.
— Ничего особенного, — разочарованно протянул Костя.
Но Вера Степановна уверенно прошла вглубь сарая и указала на одну из половиц:
— Здесь. Отец всегда прятал самое ценное под этой доской.
Костя присел и поддел половицу. Она легко поднялась, обнажив небольшое углубление. Внутри лежала жестяная коробка из-под печенья.
Костя достал её и передал Наташе:
— Тебе открывать.
Наташа открыла коробку. Внутри лежала стопка писем, перевязанных бечёвкой, несколько фотографий и маленький блокнот в потёртой кожаной обложке.
— Это дневник отца, — прошептала Вера Степановна, осторожно прикасаясь к блокноту. — Он вёл его всю жизнь, с войны.
Наташа развязала бечёвку и взяла верхнее письмо. Оно было адресовано «Моим девочкам, Зое и Вере».
— Это от прадеда? — спросил Костя, заглядывая ей через плечо.
Наташа кивнула и начала читать:
«Мои дорогие дочери.
Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет в живых, и вы наконец-то помирились, как я и мечтал. Я знаю о вашей ссоре из-за наследства и о том, что вы обе думаете, будто я выбрал одну из вас.
Правда в том, что я любил вас обеих одинаково сильно. Просто по-разному. Зоя, ты была моей гордостью, моей надеждой, моим отражением. Вера, ты была моей радостью, моим солнцем, моим утешением.
Я оставил дом Зое, потому что знал: она сохранит его для будущих поколений. А тебе, Вера, я оставил ключ от самого ценного, что у меня есть — от моей памяти, моих мыслей, моей истории. Мой дневник и письма, которые я писал всю жизнь, но не отправлял.
Я мечтал, что однажды вы обе вернётесь в этот дом и будете вместе читать эти строки. Что ваши дети и внуки будут бегать по саду, который я посадил. Что память обо мне будет жить в сердцах тех, кто никогда меня не видел.
Простите меня, если я выбрал неправильный путь. Я хотел как лучше.
Ваш отец, Степан».
Наташа опустила письмо и посмотрела на Веру Степановну. Та плакала, не скрывая слёз.
— Он всё продумал, — прошептала старушка. — Всё предвидел. Даже то, что мы поссоримся.
— И то, что однажды мы помиримся, — добавила Наташа.
Они стояли в старом сарае, освещённые косыми лучами заходящего солнца — две женщины, разделённые полувеком непонимания и обид, и молодой человек, ставший мостом между ними.
— Знаете, я думаю, он бы гордился нами, — сказал Костя, обнимая обеих за плечи. — В конце концов, мы справились. Мы нашли дорогу домой.
За окном шумели сосны, посаженные руками прадеда Степана. В их шелесте слышалось одобрение и надежда на то, что новые поколения не повторят ошибок прошлого. Что они будут помнить главное — нет ничего важнее семьи, даже если дорога к этому пониманию заняла больше полувека.
