В среду утром Ирина поставила передо мной чашку кофе и сказала: — Андрей, мне придётся остаться. Егоров заболел, а квартальный отчёт нужно сдать до конца месяца.
Я понимающе кивнул. Такое случалось и раньше.
— Но ты поедешь с мамой, — добавила она. — Путёвки уже оплачены, и ей давно нужно отдохнуть.
— С твоей мамой? На две недели?
Ирина нахмурилась: — А что такого? Мама тихая, аккуратная.
Тихая и аккуратная. За пятнадцать лет семейных обедов и праздников Зинаида Павловна так и осталась для меня загадкой. Она всегда держалась вежливо, но отстранённо. Иногда я ловил её взгляд — изучающий, словно она всё ещё решала, подхожу ли я её дочери.
— Может, сдадим путёвки? Вернём хоть часть денег, — предложил я.
— Андрей, — Ирина положила руку мне на плечо, — тебе нужно к морю, врач сказал — обязательно. И маме тоже. Вылет в субботу.
Три дня спустя мы с тёщей сидели в самолёте, и я переживал, что это будут самые длинные две недели в моей жизни.
Номер оказался небольшим, с двумя кроватями и видом на соседний корпус. Зинаида Павловна распаковала чемодан и аккуратно развесила вещи в шкафу.
— Здесь душновато, — сказала она. — Нужно проветрить.
Я кивнул и пошёл к двери.
— Я пройдусь, осмотрюсь.
— Хорошо, — она достала из сумки книгу. — Встретимся за ужином.
На территории отеля было много зелени, несколько бассейнов. Я дошёл до пляжа — песок, шезлонги, море. Хотелось сразу окунуться, но я решил вернуться за плавками.
В номере я застал тёщу растерянной.
— Что случилось?
— Таблетки, — она смотрела на раскрытую косметичку. — Забыла таблетки от давления.
— Может, в другой сумке?
— Нет, точно оставила на тумбочке, — она покачала головой. — Такого со мной ещё не было.
Я никогда не видел её такой. Обычно собранная и уверенная, сейчас она выглядела просто пожилой женщиной, расстроенной собственной забывчивостью.
— Какие именно таблетки? — я достал телефон. — Сейчас узнаем, где здесь аптека.
Через два часа, пообщавшись с администратором и съездив в город на такси, я вернулся с лекарствами. Зинаида Павловна сидела в кресле у окна, всё с той же книгой.
— Вот, — я протянул ей пакет. — Здесь всё, что нужно.
— Спасибо, Андрей, — она подняла глаза. — Очень выручил.
Это «спасибо» прозвучало как-то особенно искренне.
Утром я проснулся от стука в дверь. Зинаида Павловна уже вернулась из кафе с двумя чашками кофе.
— Принесла тебе чёрный без сахара, как ты любишь.
Я не мог скрыть удивления: — Откуда вы знаете?
— За пятнадцать лет на семейных обедах можно и не такое заметить, — она пожала плечами.
После завтрака я отправился на пляж, а она осталась читать в тени. Встретились мы в обед.
— Как вода? — спросила тёща.
— Тёплая, прозрачная. Вы почему не купаетесь?
Она отложила вилку: — Если честно, не очень хорошо плаваю. Глубины боюсь.
— Там есть огороженная зона для детей, совсем мелкая. Хотите, покажу?
Она задумалась: — Пожалуй, стоит попробовать.
После обеда я проводил её до безопасного места. Она стояла на краю, нерешительно трогая воду ногой. Я протянул ей руку: — Давайте, здесь по пояс всего.
Она осторожно зашла в воду.
— Надо же, действительно хорошо, — она наконец улыбнулась. — Столько лет боялась зря.
В этот момент в её улыбке мелькнуло что-то знакомое — точно так же улыбалась Ирина, когда была чем-то по-настоящему довольна.
Постепенно у нас сложился свой распорядок. Утром — кофе на балконе, затем пляж, обед, снова пляж или прогулка, вечером — ужин в кафе на набережной. К моему удивлению, разговаривать с Зинаидой Павловной оказалось легко.
— Знаешь, — сказала она на пятый вечер, — я тоже не горела желанием ехать с тобой.
— Неужели? — усмехнулся я.
— Думала, будешь всё время молчать, как на семейных ужинах.
— А я думал, вы будете непрерывно указывать, что я делаю не так.
Мы оба рассмеялись.
— Наверное, мы оба ошибались.
— Могу я спросить? Почему вы всегда были так настороженно ко мне настроены?
Она долго смотрела перед собой.
— Боялась, что дочь повторит мою ошибку.
— Ошибку?
Зинаида Павловна поставила бокал: — Саша, отец Ирины, был художником. Талантливым, но… непрактичным. Я работала бухгалтером в НИИ, зарабатывала на жизнь. А он всё ждал признания. Когда его не стало, нам с Ириной пришлось начинать с нуля, одним.
— Поэтому вы так строго оценивали меня?
— Да. Хотела для дочери человека надёжного, с профессией. А ты был… начинающим инженером без определённых перспектив.
— А сейчас? — спросил я, сам удивляясь, насколько мне важен её ответ.
— Сейчас я вижу, что ты заботишься о ней, — она посмотрела мне в глаза. — И вы построили жизнь лучше, чем у нас когда-то было.
— Что это? — я заметил, что она достала из сумки старый фотоальбом.
— Привезла показать Ирине, но раз уж так вышло… Смотри.
На старой фотографии молодая женщина с длинными волосами обнимала худощавого бородатого мужчину.
— Это мы с Сашей в семьдесят шестом, — она погладила снимок. — Знаешь, мы тогда были… как это сейчас говорят? Неформалы. Он рисовал, я писала стихи. Мы слушали запрещённую музыку, ходили в подпольные выставки.
— Серьёзно? Вы писали стихи?
— И до сих пор иногда пишу, — она перевернула страницу. — А вот Ирина маленькая. Сидит на траве, рисует вместе с отцом.
Я всматривался в лицо маленькой девочки — именно так сейчас выглядела наша пятилетняя дочь.
— Ирина никогда не рассказывала об этом, — заметил я.
— Она почти не помнит, — Зинаида Павловна закрыла альбом. — Ей было семь, когда Саши не стало. А потом я… изменилась. Стала очень практичной, даже суровой. Хотела, чтобы у Ирины была стабильность, которой не хватало нам. Возможно, перестаралась.
Она помолчала.
— Иногда я думаю — может, что-то потерялось? Что-то важное, что нельзя измерить деньгами и стабильностью?
Последние дни отпуска пролетели незаметно. Мы с Зинаидой Павловной, которую я теперь называл просто Зиной, нашли неожиданно много общих интересов. Она оказалась заядлой любительницей детективов, как и я. Мы обменивались мнениями о прочитанных книгах, спорили о развязках, рекомендовали друг другу новых авторов.
А ещё она научила меня играть в нарды — игру, в которую она когда-то часами играла с мужем. У нас завязалось настоящее соревнование, и я с удивлением обнаружил, что проигрываю гораздо чаще, чем выигрываю.
— Ты слишком рискуешь, — говорила она, собирая костяшки. — В нардах важно чувствовать баланс между риском и осторожностью. Прямо как в жизни.
В последний вечер перед отъездом мы сидели на пляже, наблюдая за закатом.
— Знаешь, я рада, что Ирина не смогла поехать, — вдруг сказала Зина.
— Я тоже, — ответил я, и это была чистая правда.
— Думаю, нам давно нужно было провести время вдвоём. Столько лет упущено.
Я кивнул.
— Когда вернёмся, нужно будет достать картины вашего мужа, — сказал я. — Может быть, организовать выставку. Хотя бы домашнюю. Пусть Ирина, Машенька увидят. Это ведь их наследие.
Зина повернулась ко мне.
— Ты правда этого хочешь?
— Конечно, — я улыбнулся. — Наша семья должна знать свою историю. Все части её, не только практичные и разумные.
Она взяла меня за руку — прикосновение было лёгким, но в нём чувствовалась глубокая благодарность.
— Знаешь, всю жизнь я старалась защитить дочь от разочарований, от трудностей, — сказала она тихо. — А в итоге чуть не упустила самое важное — показать ей, как важно оставаться собой.
— Никогда не поздно начать, — заметил я.
— Да, — она улыбнулась. — Особенно когда рядом такой… неожиданно понимающий зять
Мы рассмеялись, и в этот момент я подумал, что иногда самые важные открытия происходят именно там, где их совсем не ждёшь. Например, в отпуске с тёщей, который я так боялся провести.
Ирина встретила нас в аэропорту. В её глазах читалось беспокойство — видимо, она ожидала увидеть нас измотанными двумя неделями вынужденного общения.
— Как вы? — спросила она осторожно, когда мы сели в такси. — Не поругались?
Мы с Зиной переглянулись.
— Твой муж оказался неплохим попутчиком, — сказала тёща, и в её голосе послышалась лёгкая ирония. — Даже научился играть в нарды, хотя особых талантов не проявил.
— Три партии из двадцати! — возразил я. — Для новичка вполне достойно.
Ирина смотрела на нас с нескрываемым удивлением.
— Вы… подружились?
— Скажем так, — ответил я, встретившись глазами с Зиной, — мы наконец познакомились. По-настоящему.
— Кстати, нам нужно поговорить о папиных картинах, — добавила Зина, и голос её дрогнул.
Ирина удивлённо приподняла брови. Её мать никогда не заговаривала о муже первой.
— О папиных картинах?
— Мы решили достать их из кладовки, — пояснил я. — Твоя мама рассказала мне много интересного о вашей семье.
— О нашей семье? — Ирина словно не могла поверить услышанному.
Зина кивнула, и глаза её внезапно наполнились слезами.
— Прости, доченька. Я так долго молчала, прятала важную часть нашей жизни. Боялась вспоминать. Но пора открыть эту дверь.
Ирина обняла мать, а я смотрел на них и думал, что иногда двухнедельный отпуск может изменить гораздо больше, чем просто дать отдых телу.
